Раз, два…

После работы спешим с женой домой. У Ксеньки каникулы. Она забрала братика из детского сада. Ждут родителей.

– Сонь, ты сильно устала? – кручу баранку, машина катится по нашему селу.

– Есть немножко. А что?

– Может, я не буду загонять машину? Возьмём в магазине купаты, заберём детвору и на речку. Посидим, отдохнём…

– Двумя «клешнями» – За! Как говорит наш кум.

Заскочили в местную торговую точку, взяли пачку замороженных мясных полуфабрикатов, хлебушка, сладкой водички и банку кукурузы.

– Ваня, Ксенья, где вы? – жена кричит, войдя в калитку.

Из-за сарая выходят два «чертёнка».

– Вы что делали? Чего такие грязные?

– Домик за сараем, – бодро отвечает дочь.

– Быстро к рукомойнику! Руки, лица моем, вытираемся и в машину.

– Куда едем? – деловито спрашивает принцесса.

– На речку!

– Ура-а-а-а, – сынишка смешно вырывается из маминых рук и бежит к машине.

Выехали к Дону. Здесь берег обрывистый, а тропинка по кустам ведёт к плёсу. Мы часто сюда приезжаем.

У воды никого нет. Я собираю сборный мангал. Соня разрывает упаковку с купатами, чтоб немного разморозились. Ваня с сестрой бросают плоские камешки, соревнуясь в количестве «блинчиков», шлёпающих голышей по водной поверхности.

Солнышко ещё высоко. Пригревает славно. Берег закрывает нас от ветерка.

Ксюше ещё не исполнилось десяти лет, а Ванятке идёт четвёртый.

– Пап, а у тебя удочка в багажнике? – дочь собирается подниматься по тропинке.

– Да! Сразу сумку неси сюда…

Налаживаю спиннинг, и Ксюша отходит в сторону. Забросив крючок, следит за поплавком.

– Доча, а рыбка у тебя на что ловится? – мама с удивлением смотрит на ребёнка.

Ксюша поворачивает голову. В глазах немой вопрос. Тяжёлый вздох и она крутит ручку катушки.

– А у нас есть на что ловить?

– Возьми в багажнике лопатку. Копни наверху в траве… червей и насаживай…

– Фу-у-у-у, гадость…

– Держи, – Соня выкладывает купаты на барбекюшницу и подаёт дочери вывалившийся кусочек мяса.

Счастливая дочь ловко забрасывает крючок с наживкой в воду. Со стороны смешно за ней наблюдать. Деловая, лицо серьёзное.

– Ваня, а ты чего там? – сын сидит на прибившейся коряге, весь сжался, лицо хмурое.

– А я?

– Что ты, сынок?

– А я – рыбку ловить?

– Второй удочки нет… дома осталась, – я развожу руками.

– Да-а-а-а, – вздыхает ребёнок и также смешно делает ручки в стороны. – Нет!

– Да мы с тобой… смотри, сейчас быстро…

Колбаски уже прожариваются на мангале. Соня готовит импровизированный столик на перевернутом ведре.

Я роюсь в своей сумке со снастями. Извлекаю леску, ножнички. Отламываю веточку от коряги, на которой по-прежнему сидит сын. Быстро наматываю леску, отрезаю её и навязываю небольшой крючок:

– Вот! – протягиваю Ивану.

Он берёт конструкцию в ручки, осматривает. Потом смотрит на спиннинг в руках сестры и переводит взгляд на меня. Плечики поднимаются, личико вытягивается в удивлении:

– Па-а-а-а…

– Мы сейчас с тобой столько наловим, что и на уху хватит, и дома мама нам поджарит.

– Чего ребёнку голову пудришь? – как-то не по-доброму супруга делает мне замечание.

Беру сынишку за руку, и мы с ним уходим по берегу в противоположную сторону от Ксюши, прихватив с собой баночку с кукурузой.

– Мама, я поймала! – Соня помогает дочери снять рыбку. Насаживает хлебный мякиш, и отправляет крючок в воду.

– Можно ужинать, – говорит жена и присаживается у столика.

Ваня держит веточку. Я немножко, буквально на метр разматываю леску, насаживаю на крючок одно кукурузное зёрнышко.

– Вот, видишь ямку под водой? Ага! Вот! Опускай потихонечку… молодец…

Кукурузинка колышется, играя по течению… и вдруг… Раз, два и её «Цап!».

– Тяни!

Сын вытягивает среднего карасика.

– Рыба!

– А, то…

С тем же зёрнышком снасть опускается в воду… Раз, два и «Цап!».

С каждым опускание крючка, Ваня громко считает: «Раз, два», – и «Цап!»

– Соня, неси пакет из-под хлеба…

Солнышко клонится к закату. Ветерок разгоняет рябь, поднимая небольшую волну на реке.

– Вот и поужинали на природе, – говорит Сонечка. – Дома поедим с чаем. Рыбаки, вы мои дорогие.

Сворачиваю спиннинг. Ксюша поймала три подлещика. Смотрит на два полных пакета с карасями, выловленных братом.

– Папа, так не честно. В следующий раз две баночки кукурузы покупайте.

Штабик

– Сонь, не отвлекаю? – стараюсь говорить в трубку негромко.

– Нет… всё нормально. Говори!

– Давай сегодня не задерживаться. Сразу с работы домой!

– Что-то случилось? – голос жены с ноткой тревоги.

– Нет! Просто тесть звонил, просил «партизан» забрать пораньше…

– Что они натворили? Ладно, не говори. Я маме сейчас перезвоню.

– У них всё хорошо. Они с бабушкой и дедушкой. Не нагоняй ветра. Приедем, сюрприз будет…

Ехали молча. Я, как-то волновался после слов тестя: «Приедешь, приведёшь в первозданный вид постройку в саду!». Старался не подавать виду, чтобы не волновать мою любимую. А сердце так и ёкало: «О какой постройке он говорил? Что там дети натворили?». А последние слова тестя в трубку: «Забирайте и больше их к нам не приводите!», – беспокоили аж до боли в сердце.

Во дворе родственников тишина. Собака, обычно встречающая нас милым потявкиванием и вилянием хвоста, лежала в тени будки, перемещая за нами взгляд.

Я присел у столика на скамейку, а Сонечка вошла в дом.

– О! Зя-я-ять не хрен взять…, – когда Абрамыч так говорит, значит, случилось нечто из ряда вон выходящее.

– Папа! – я театрально вскочил на ноги, расправил крылья и пошёл навстречу тестю.

– Хватит паясничать. Воспитал «партизан», а мне красней из-за них перед соседями. Сидай! – мужчина хлопнул по скамейке рядом с собой. – Что делать будем? Ты знаешь, сколько мне должен?

– Вы вначале скажите, что случилось…

– Ничего… скоро своими глазами всё увидишь, – Абрамыч забарабанил костяшками рук по крышке стола.

– Папа, а дети где? – на крыльце стояла улыбающаяся Соня с мамой Глашей.

Улыбка жены и тёщи меня успокоили… однако…

– Арестовал я их… в карцере сидят!

– ?!

– Да, вон в летней кухне я их закрыл. Бабка ужин дала, не пороть же голодными, – только сейчас я понял, что тесть говорил нарочито громко, чтобы его слышали внуки.

Подмигнув мне, хозяин двора направился в сторону строения у дома, открыл дверь:

– Берём свою одёжу и выходь во двор… Трибунал будем учинять.

Первым вышел Иван, за ним Ксюша. На сыне была душегрейка длиной подолом и рукавами в пол, а на дочке старая дутая куртка, также от головы до пят. Если бы они равномерно покачивались из стороны в сторону с каждым шагом, то можно было сказать «идут пингвины». Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Боковым зрением увидел улыбающуюся тёщу и жену, которая обняла мать и спрятала голову за её спину. Плечи у Сони сотрясались так, что не было ясно, плачет она или смеётся.

– Вот, понимаешь… довели мать. Смотрите, уже плачет…, – тесть шёл за внуками, словно конвоир. – Стой! Етить вашу… На ле-е-е-е… Ву!

Над двором нависла такая тишина, что было слышно дыхание муравья, перетаскивающего хлебную крошку по столу.

За спинами внуков дед погрозил кулаком и бабушке, и мне. Мы сделали серьёзные лица.

– Ну! Кто первый будет слово держать? По старшинству или мужику слово дадим? – дочь тяжело вздохнула, – Значит, первая будет говорить старшая по «партизанскому отряду»!

Теперь тишину нарушали тяжёлые вздохи детей.

– Говорите уже, не томите. Чего нашкодили? – я не сдержал улыбку.

– Мы штаб построили? – приободрилась Ксения.

– Та-а-ак. А дед чего ругается?

– Да, мы…, – внучка посмотрела на дедушку и…, – Пап, понимаешь! В штабе должен быть стол, стулья, ручки, карандаши, бумага, машинка печатная, лампа, а для неё свет провести…

– Стоп! – Абрамыч стукнул себя ладонью по бедру. – «Ко-ко-ко» и «Ко-ко-ко»… скоро солнышко сядет, а батьке вашему ещё работать… в темноте будет всё восстанавливать?

Хозяин присел за стол:

– То, что они строительством занимались – не жалко. Хозяйственные, ёсики-колёсики. Так они ещё за линию фронта в разных направлениях выходили, у соседей, что не так лежало, собрали. Я уже разнёс по местам… От чего отказались, вернул в ихней «штаб»… Ладно! Хватит вас томить, пошлите!

– А что на вас за одежда? Где вы это старьё нашли? – спросила детей Соня.

– Это форма партизанческая, – гордо сказал сын.

– А-а-а-а…

– Снимайте и возле будки положите. Тарзану на зиму подстелем в будку, – улыбнулась бабушка.

Абрамыч шёл впереди, ведя нас вглубь приусадебного участка. Так наискосок в правый угол. Когда мы дошли до строения типа летний туалет, то смех сдержать уже не получилось. Смеялись так, что все собаки в округе начали лаять.

Строение нас встретило прибитой сверху фанеркой, на которой красной краской было написано «Штабик». Поверх досок были краской проведены белые и чёрные полосы. Справа пристроенный скелет из спиленных веток и дедовских брусков.

– Это, что?

– Коней привязывать, – пояснила Ксюша.

Слева к стенке закреплено старое велосипедное колесо без покрышки.

– А это…?

– Руль! – сказал Иван.

– Нет! Это штурвал. Мы же на земле партизаны. А на море – моряки, – перебила брата сестра.

– «Пираты»! – подправил дед. – Ой, затёк… не туда смотришь. Зри в корень, – Абрамыч открыл дверь туалета. – Смори, как ёсики-колёсики ровненько досточки нашили на пол… что, как говорится, ни щёлочки. Куда бабе с дедом бегать коней привязывать?

– Вот! – Ксюша показала на конструкцию.

– А стеночки по кругу… А? – не обращая внимание на внучку, продолжал хозяин. – Фанерочки, картоночки… и как ровненько, гладенько. О, какая отцу замена то растёт…

Там же был откидной столик, два стульчика-чурбачка, вешалка, полки, зеркало и лампа с абажуром.

– А лампа вам здесь зачем? Розетки же нет, – проговорил я… как видно зря.

– Вот за этим делом, Варлаам, дед их и споймал, да в плен взял, – проговорила тёща.

– Аглая Иннокентьевна, за каким делом? – у меня мурашки пробежались под лопатками.

– Так они у деда в сарае набрали проводов разных, соединили… а потом связь и свет вели до сортира, – вздохнула бабушка. – Не хотели вас расстраивать, но шила в мешке… Варлаам, ты их не наказывай. Дед им уже всё вбил в их головы молодые.

Веселье улетучилось. Соня побледнела, а меня затрясло, как представил, что могло случиться, если бы не дед.

– Спасибо, отец! – я обнял тестя.

– Ой, ещё слезу, как баба пусти…

– Хи-хи-хи…, – прозвучало дуэтом снизу.

– ?! – я только взглянул, детей, как ветром сдуло.

Переодевшись, я за час всё родственникам привёл в порядок. А скрученные детьми провода выкопал, сложил в пакет и, вместе с остальными обрезками из сарая, отнёс в мусорные баки за двором.