Еще с 1915 года российское посольство расположилось в парке Атабека площадью около 12 га. Говорят, пару десятков лет назад парк находился на северной окраине города, теперь он оказался почти в центре. Город, его деловая и наиболее богатая часть, разрастался к северу – поближе к горному хребту, более прохладным местам с чистым воздухом.
В 1977 году одна из улиц, ограничивающих посольство, носила имя Черчилля, поскольку на противоположной ее стороне находится английское посольство, где во время Тегеранской конференции разместился премьер-министр Великобритании. (Странное дело: русское и английское посольства, меняя с ходом времени свое местоположение, тем не менее находились рядом друг с другом. Англо-русское соперничество в давние времена как бы находило свое воплощение и в этом факте.) После победы иранской революции 1979 года улица была переименована, получила название «Нефле-ле-Шато» по названию парижского предместья, где проживал короткое время в конце 1978-го – начале 1979 года аятолла Хомейни. Перпендикулярно этой улице к воротам посольства выходила улица Сталина, которая после революции 1979 года получила название улицы Мирза Кучек-хана – по имени хана северных провинций Ирана, поднявшего восстание против шаха в 20-х годах. Рядом проходит магистраль – улица Хафеза, названная в честь великого персидского поэта, которая также не избежала послереволюционных преобразований – в 1982 году была переименована в улицу Единства.
Вблизи советского посольства много домов, лавочек и церквей, принадлежащих армянам, – признак естественного тяготения армян к своей родине.
В глубине парка – служебные и жилые дома, резиденция посла. Среди плакучих ив, у вечно журчащего маленького фонтанчика с небольшим голубым водоемом – бронзовый памятник А.С. Грибоедову работы русского скульптора Балашова, построенный на средства, собранные в русской колонии в Иране к 70-летию со дня гибели русского дипломата и великого поэта (памятник был открыт в 1902 году). Поэт-дипломат в спокойной позе сидит в кресле, слегка наклоненная голова, в правой руке листок бумаги, левая – на подлокотнике с гусиным пером. Кажется, на минуту оторвался поэт от письма, задумчиво перечитывает написанное. Что это – послание любимой жене грузинке Нине Чавчавадзе, оставшейся в Табризе? Постамент сделан из гранита, привезенного из Грузии.
В то время парк орошался подземным ганатом, который брал воду где-то в километрах тридцати в горах, проходил под всем городом, радостно выплескивался на территории парка. Вода чистая, использовалась даже для питья. Позднее лихорадочное и беспорядочное строительство города привело к многочисленным завалам ганата, и он перестал функционировать. На территории парка пришлось соорудить две скважины с насосами, подающими воду с глубины более 90 метров.
Конечно, парк с тысячами деревьев – вековые сосны, платаны, шелковица, инжир, акация, орех, рододендроны, олеандры, магнолии – стал роскошью в центре города. Летом, когда в жару за 40 °C, здесь всегда температура на 3–4 градуса ниже, чем в городе. Чувствуют это даже обитатели близрасположенных домов.
Со временем дома на территории посольства подверглись реконструкции, но сохранился мемориальный зал, в котором проходили заседания «большой тройки» в доме, который в свое время служил апартаментами для проживания президента США Рузвельта.
В вестибюле служебного входа, где ранее был главный вход, две большие с золотыми буквами мемориальные мраморные доски, одна на русском и английском, другая на персидском языке – в честь исторического события, свидетелями которого были стены здания.
На высокой 15-метровой мачте на фоне заснеженных гор развевается Государственный флаг Советского Союза.
На севере города, в районе, называемом Зарганде, который ранее был деревушкой, – летняя резиденция в лесистом парке.
Здесь прохладнее, поскольку высота больше (около 1700 м). Старинное – желтое с белым – здание бывшей российской миссии, где еще в начале века находили убежище и члены шахской семьи, когда в стране возникали беспорядки; множество гигантских редкостных по величине платанов, которые наверняка были свидетелями событий «до Грибоедова», журчит вода из ганата и арыков, густая листва почти закрывает все небо, и кажется, что нет дымного, промышленного и суматошного Тегерана. (Кстати говоря, неподалеку располагается и летняя резиденция английского посла.)
Шах распорядился «поскорее принять советского посла», и вручение ему верительных грамот уже назначено через неделю – на 19 февраля. Это на дипломатическом языке также означает жест: шах, видимо, хочет продемонстрировать расположение. Об этом на следующий день пишут и газеты.
19 февраля, яркий солнечный день, на улице, несмотря на зиму, температура более плюс 20 °C. В саду посольства бьет высокий фонтан, на ступенях парадного подъезда ковровая дорожка. В 9.30 прибыли чины протокола дворца в черных расшитых золотом мундирах, со шляпами-треуголками с плюмажем. Послу предоставляется автомашина шаха. Посол в форменной одежде, военный атташе также в своей парадной форме, остальные советники в непривычных для них фраках. В сопровождении эскорта мотоциклистов кортеж направляется через весь город на север, к Ниаваранскому дворцу.
У ворот дворца двое служителей в голубых средневековых камзолах с серебряными булавами встречают и провожают во двор, где выстроен воинский почетный караул. Оркестр исполняет Государственный гимн Советского Союза. Прохождение вдоль строя, где солдаты держат винтовки «на караул», а офицеры салютуют саблями; поклон – знак уважения к воинскому знамени и благодарность начальнику караула.
Во дворец по ступеням наверх вводят гуськом идущие церемониймейстеры двора также в расшитых золотом мундирах. Во внутренних помещениях встречает главный церемониймейстер двора – Гариб, человек знакомый, поскольку он был иранским послом в Японии. С облегчением снимаются фуражки, белые лайковые перчатки. В небольшом салоне угощают традиционным иранским чаем. На стенде большой ковер – искусно вытканный портрет шаха.
Двое в голубом распахивают обе половинки дверей. Первым в залу входит Гариб и громко объявляет: «Его превосходительство чрезвычайный и полномочный посол Союза Советских Социалистических Республик!»
Впереди большая зала, переливаются огнями украшенные мелкими зеркалами потолок и стены. Громадный персидский ковер, по бокам двумя рядами гражданские адъютанты шаха в парадной форме. В глубине – одиноко стоящая фигура шаха в военной форме, справа от него и чуть поодаль – замминистра двора, слева – министр иностранных дел. Оба в парадной форме с золотом, при шпагах, в полусогнутой руке треугольные шляпы со страусовыми перьями.
На расстоянии нескольких шагов от шаха остановился. Зачитываю приветственную официальную речь, в которой говорится о желании нашей страны жить в мире и дружбе с соседним иранским народом. Советский Союз строит свои отношения с Ираном на принципах мирного сосуществования государств с различными социально-экономическими системами, невмешательства во внутренние дела друг друга, равенства, взаимного уважения и дружбы. Развитие отношений между обеими странами не только отвечает интересам наших народов, но и служит вкладом в дело мира во всем мире. В речи выражается уверенность, что взаимовыгодные отношения между СССР и Ираном получат свое дальнейшее развитие.
Вручил шаху свои верительные грамоты и отзывные грамоты на моего предшественника, он передал их министру иностранных дел, пожал послу руку, а затем произнес речь. Он выступает также за развитие отношений с Советским Союзом, приводит много хороших примеров того, что уже достигнуто в этих отношениях.
Затем шах пригласил для приватной беседы в отдельную комнату вместе с министром иностранных дел.
В беседе шах деловит. Он начинает беседу первым и говорит долго и не столь официально. Дело еще и в том, что с шахом я хорошо знаком лично: встречался в Москве, сопровождал во время его длительной поездки по Советскому Союзу, дважды бывал в Иране.
Иран, подчеркивает шах, – независимое государство и древняя страна. Другие государства, у которых за плечами всего 100–200 лет истории (намек на США, отмечавшие 200-летие своего образования), не могут понимать национальных устремлений Ирана. В Советском Союзе это понимают, мир – стержень его внешней политики, и поэтому если бы Иран мог выбирать соседей, то он выбрал бы Советский Союз. Иран преисполнен решимости идти по пути экономического и социального развития, для этого у него есть все – большое население, природные богатства, деньги. Но для развития страны нужен мир, а для этого сегодня нужно быть сильным (вот оно – оправдание гигантских закупок вооружения). Он спокоен за свои северные границы, но за других соседей, например за Турцию, поручиться не может, она входит в НАТО и поэтому может быть связанной при принятии решений, затрагивающих ее национальные интересы.
Если Советский Союз относится с пониманием к необходимости развития Ирана, говорит он, то другие видят в нем лишь источник получения нефти. Но он проучил западные страны, пытавшиеся бойкотировать иранскую нефть, когда поднял на нее цену, он заставит западные страны искать новые источники энергии. Заключая рассуждения, шах выражает готовность встретиться с советским послом для более подробной беседы.
О шахе Ирана Мохаммеде Реза Пехлеви написаны книги, он и сам писал о себе, излагал свои взгляды на историю Ирана, интерпретировал в нужном ему духе события, довольно охотно давал интервью журналистам, в основном, кстати говоря, западным. Есть на Западе даже «романы», где выведен шах. Это, как говорят, льстило его самолюбию, хотя шах и был показан не всегда в приглядном свете.
Шах изображался и как всевидящий пророк, и как теряющийся в трудных ситуациях простой смертный; решительный государственный деятель и человек, подверженный страшным колебаниям; деспотичный, жестокий человек и деятель; заботящийся о судьбе страны; глубоко религиозный по натуре и предающийся низменным увлечениям; мистик и разносторонне образованный; человек с чувством реализма и бесплодный мечтатель. Все это, однако, больше относится к категории личных качеств, которые, может быть, и представляют интерес, но не являются первостепенными.
Объективный факт состоит в том, что шах Мохаммед Реза Пехлеви в силу исторического случая правил в отпущенный ему историей период в древней стране с населением более 30 млн. человек, где шли процессы развития в соответствии с объективно существующими законами жизни человеческого общества. Однако до конца своей жизни шах, по всему видно, не понимал, какие силы двигают развитием общества, поэтому он и не понял, почему его свергли.
Шах, казалось, действительно обладал в стране неограниченной властью. Но над чем и над кем? Да, в Иране не перечили шаху парламент – меджлис и сенат, была создана единая для «всех иранцев» политическая партия, носившая пышное название «Растахиз» («Возрождение»). Действительно, прямые указания шаха выполнялись, казалось, беспрекословно. Но… Жизнь все-таки шла своей дорогой, часто помимо воли шаха.
Быстро растущая промышленно-торговая верхушка общества исподволь требовала политической власти; многочисленный традиционно-бюрократический государственный аппарат топил в бесконечных проволочках некоторые полезные начинания; не было ни малейшего энтузиазма от формально-показной, направленной на возвеличивание шаха деятельности «Растахиза», которую только условно можно было называть партией. С промышленным развитием страны рос рабочий класс, неизбежно проникали в его среду идеи социального равенства; несмотря на небольшое улучшение условий жизни трудящихся в виде роста зарплаты, отсутствие безработицы, становящиеся доступными многие предметы потребления, иранские трудящиеся все больше осознавали непрочность всей системы правления, во главе которой стоял шах.
Не прекращалась подпольная борьба, проявлявшаяся время от времени в вооруженных стычках с властями групп, как тогда говорили, «городских партизан», или «исламских марксистов» – членов строго законспирированных организаций «федаев» и «моджахедов иранского народа». Особо сильными были антишахские настроения среди учащейся иранской молодежи как в самой стране, так и за границей. Затаило особое недовольство иранское шиитское духовенство, его традиционное влияние и положение было ограничено новым «образом жизни» по западному образцу, который усиленно насаждал шах. Духовенство, конечно, не решалось на открытые выступления, но мечети зачастую становились местами, где иногда можно было высказывать недовольство.
Да, многое в стране действительно зависело от шаха, иранская монархия выглядела перед внешним миром прочной и, казалось, несокрушимой, опиралась на мощный аппарат САВАК, жандармерию и армию, она пользовалась и неграмотностью народа. А во внешнем мире союзниками шахского Ирана были крупнейшие западные государства, и в первую очередь США.
Шах правил государством, но не мог управлять теми силами, которые помимо его воли действовали против монархического строя и, следовательно, против него лично.
…Советского посла шах принимал довольно охотно, и в беседах с шахом затрагивались самые разнообразные вопросы, нравились они ему или нет. Шах неплохо ориентировался в международных проблемах, был информирован в общем, хотя часто и необъективно, о положении дел в стране, некоторые вопросы, в том числе экономические, знал довольно детально. Одним словом, имел свою точку зрения, стремился показать это; если нужно – во многих случаях принимал сразу решения, иногда говорил, что посоветуется. Держался всегда спокойно, демонстрировал уверенность, и только в последних встречах – осенью 1978 года, когда страну потрясали революционные волнения, – была видна его явная растерянность и непонимание глубины происходящих событий.
Принимал один, обычно в одном из кабинетов Ниаваранского или Саадабадского дворца. В штатском костюме, стоя, приветствовал входящего, предлагал сесть на диван, сам садился в кресло справа, сбоку. Слуги в ливреях подавали неизменный чай с лимоном, пятясь задом, удалялись, начиналась беседа, инициативу в которой шах оставлял посетителю.
Шах хорошо владел французским и английским языками, говорил спокойно, подбирая точные слова, уверенно, обычно не показывая эмоций. Хорошо реагировал на шутки. Внешне проявлял демократизм. По окончании беседы шах всегда провожал до дверей, вежливо прощался.
Вопросы советско-иранских отношений занимали в наших беседах главное место – как принципиального порядка, так и сугубо практические, разумеется, наиболее крупные из них. Подход шаха к отношениям с Советским Союзом был, пожалуй, прагматическим. Он понимал важность для Ирана нормальных отношений со своим северным соседом, стремился использовать их для развития Ирана, укрепления положения страны. Понимал, что с нами отношения могут строиться только на взаимовыгодной основе. В этом плане он был вполне реалистом.
Такие крупные объекты, как Исфаханский металлургический комбинат, газопровод, строительство крупных электростанций, были в поле его зрения. Часто чувствовалось, что шах находится под влиянием неточной информации, поставляемой иранскими руководителями, однако он был готов выслушать контрдоводы, рассмотреть информацию другой стороны о положении дел, даже прислушаться к советам. Одно время, например, замедлились работы по расширению Исфаханского завода, главным образом ввиду нехватки рабочей силы, назревала угроза серьезного срыва графика работ. Наши неоднократные обращения к руководителям Иранской металлургической корпорации и премьер-министру успеха не имели, в своей информации шаху они стремились, как водится, переложить вину на советскую сторону, выискивая различные мелочные придирки. Мы посоветовали шаху, коль дело с рабочей силой обстоит так остро, привлечь к строительным работам армейские подразделения – все равно ведь армия ни с кем не воюет. Шах сказал, что подумает, и через некоторое время мы узнали, что им было отдано соответствующее распоряжение.
Был даже и курьезный случай. Через нашу летнюю резиденцию в Зарганде проходил арык с улицы. При его входе, в стене была поставлена решетка, чтобы задерживался уличный мусор. Этот мусор уборщики муниципалитета часто не убирали, образовывался затор, заливало улицы. Вместо того чтобы очистить решетку, эти уборщики часто выламывали ее, грязь и мусор разносились по всей нашей территории. Многочисленные жалобы и обращения в муниципалитет, в том числе и к тогдашнему мэру Тегерана Никпею, не помогали.
Однажды после очередного вылома решетки и полного засорения территории в Зарганде я был у шаха. Что-то нездоровилось. Шах, видимо, заметил, спросил, как настроение. Ответил, что плохое, вспомнил про Зарганде, рассказал, но ничего у него не просил. Шах посмеялся, сказал в шутку: «А вы Никпея пригласите на завтрак в Зарганде среди мусора». Я ответил, что, наверно, придется так и поступить.
О проекте
О подписке