Глава первая

Эта история началась для меня очень давно. Мне тогда было шесть или семь лет, и у моей матери была подруга, которая была влюблена в одного капитана дальнего плавания. Эта женщина приносила к нам домой фотографии этого бравого моряка и рассказывала, где он бывал и что видел.

И эти рассказы для меня, тогдашнего, ходившего в детский сад, и которому детский сад казался целым БОЛЬШИМ МИРОМ со своими страстями, радостями и желаниями, казались сказками. Волнующими волшебными сказками о каком-то немыслимо красивом сказочном мире, связанном с МОРЕМ. И именно море давало пропуск в этот сказочный мир.

Так началось мое увлечение морем. Через некоторое время я им просто «заболел, хотя ни разу в жизни не видел его. Примерно после седьмого класса я послал во многие мореходные училища запросы, чтобы они мне выслали программу обучения и условия приема для поступления в училище. Через некоторое время я получил ответы оттуда.

Внимание мое привлекло тогда Каспийское мореходное училище, что находилось в Астрахани по адресу, который мне почему-то внушал доверие: Балтийский переулок, 1.

Если говорить до конца честно, то я ни разу до этого не сдавал в жизни вступительные экзамены и подсознательно чувствовал в себе некоторый страх перед этой процедурой, а в КМУ принимали окончивших восьмые классы без троек, без экзаменов. Это решило все и предопределило мой выбор.

Правда, после седьмого класса тройки у меня были, и пятерок было не пятьдесят процентов, как требовалось при поступлении без экзаменов. Но в восьмом классе я «уперся рогом» и стал учиться не за страх, а за совесть. Закрутился как белка в колесе, и стал не хуже чем все.

Вдруг открылось во мне бездна незнакомых новых сил, я стал наверстывать упущенное, оказалось, что очень многого я тогда не понимал в школьной программе. Наверстывать приходилось самостоятельно по учебникам, а это было ох как тяжело. Но с течением времени я знал весь материал по школьным предметам не хуже, а может быть и лучше любого отличника. В тот год, на каких только олимпиадах я не побывал. Нигде, правда, ничего не выиграл, но участвовал, что для меня тогда было большим достижением. И самое главное я не заучивал материал, а научился его ПОНИМАТЬ.

Единственное, что меня огорчало в то время так это консервативное мышление учителей, которые при одинаковых ответах моих и признанных отличников мне чаще ставили четверки, а им пятерки. Умом я их понимал, – семь лет я учился, середина на половину, звезд с неба не хватал, но и двойки редко получал. И тут сразу вдруг с места в карьер: ученик начинает на глазах умнеть. Не всем это нравилось, и, видимо, срабатывал определенный стереотип, который закрепился за середнячками-хорошистами, к числу которых я и принадлежал долгое время.

Но как бы там ни было, восьмой класс я закончил с тремя четверками, остальные были только отличные оценки. И надеялся, что смогу пройти по конкурсу и поступить в мореходное училище.

С этими мыслями я и пришел к директору своей школы забирать аттестат об окончании восьмого класса.

Не знаю, как сейчас обстоят дела в средней школе, но тогда, в то дремучее время, когда начиналась моя юность, в моей школе собирались из двух восьмых классов создать один девятый, в котором учились бы лишь те, кто хотя бы что-то понимал и хотел учиться, а двоечников и троечников собирались из школы убрать, чтобы эти ребята шли в ПТУ и учились рабочим профессиям. Мамы толпами ходили к директору и умоляли оставить свое неразумное чадо в школе в девятом классе, чтобы ребенок мог по окончании школы поступить в институт и по окончании института не пойти в армию, ну и вообще потом «стать человеком».

Лишь я один во всей школе был неисправимый романтик, которого влекло море. И пришел сам забирать документы из школы, в то время как все остальные стремились в ней остаться.

Директор с удивлением посмотрел на меня, и вызвал мою классную руководительницу – Татьяну Ивановну, учительницу математики.

Я сидел в его кабинете, смотрел на этого умного и строгого мужчину, которого все боялись и уважали в школе. Ему было лет тридцать пять. Роста он был довольно высокого и крепкого телосложения. У него были чистые белокурые волосы и пышные усы, которым завидовала вся мужская половина школы. Во всем его облике чувствовалась какая-то сила и властность, но вместе с этим от него веяло каким-то неуловимым ароматом интеллигентности. Я никогда не видел близко его глаза, а сейчас я сидел напротив него и с интересом рассматривал его умные проницательные глаза и проникался уважением к этому взрослому человеку.

Наконец пришла моя классная руководительница, и, меня попросили подождать в коридоре. Через некоторое время учительница вышла, и меня пригласили в кабинет к директору. Он предложил мне сесть и долго молча с интересом, смотрел на меня. Я не знаю, что он думал в это время, но смутить этим меня он не смог.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, я был очень скромным ребенком и всегда, когда шел по городу, смотрел себе под ноги и никогда – на лица проходящих мимо людей. Но примерно в это время в моем сознании наступил какой-то перелом и однажды, когда я шел за своим братом в детсад, я стал рассматривать прохожих и смотреть, прежде всего, в их глаза. И тут выяснилась одна очень интересная вещь, которая тогда поразила меня до глубины души – все прохожие, и мужчины, и женщины, не выдерживали моего взгляда и либо отворачивались, либо опускали глаза вниз. Тогда я сделал для себя вывод, что эти люди не выдерживают взгляда потому, что у них была нечиста совесть. Я и подумать тогда не мог, что все эти люди были просто-напросто рабами. Рабами в душе. И в них глубоко сидела рабская привычка на всякий случай прятать глаза.

Намного позже, я узнал, что у приматов прямой взгляд в глаза означает прямой вызов, угрозу. Человек по сути одна из разновидностей обезьян, хотя и считает себя верхом творения. И любой человек подсознательно избегает смотреть прямо в глаза незнакомых людей.

И я выдержал долгий директорский взгляд, а он моего выдержать не смог, и отвел глаза в сторону.

– Ладно, – сказал он мне, – если ты так настаиваешь – я отдам тебе аттестат. Я просто не имею права тебе его не отдать, но сначала объясни мне, – зачем тебе нужно портить себе жизнь в таком молодом возрасте.

– Я не собираюсь портить себе жизнь, – сказал я, не понимая, что директор имеет в виду. – Я хочу поступить в мореходное училище, чтобы стать капитаном дальнего плавания и плавать в дальние страны.

– И ты думаешь, что ты выдержишь? – спросил меня директор, и глаза его наполнились невыразимой грустью. – Ты думаешь, что там, в этом твоем мореходном училище, все так хорошо и просто? Ты просто представить себе не можешь, какая там клоака и мерзость.

– Я думаю, что я справлюсь, – твердо сказал я, уверенный, что все слова директора не имеют под собой никакого основания и направлены лишь на то, чтобы удержать меня в школе.

– Боже мой, да ты просто не понимаешь, мальчик, что тебя ожидает, – голос моего собеседника был пропитан каким-то непонятным, пугающим сочувствием. – Да ты сбежишь оттуда, не пройдет и полгода. А потом будешь сидеть вот на этом же самом стуле, и плакать горючими слезами, умоляя меня взять тебя обратно в школу.

Это было уже слишком для меня. Он меня просто-таки достал своей добротой, и я, стараясь казаться как можно более взрослым и независимым, сказал голосом, уверенного в своей правоте идиота-фанатика:

– Не приду. Отдайте мне мой аттестат.

Директор посмотрел на меня с видимым сожалением, покачал головой и отдал мне аттестат об окончании мной восьми классов средней школы №29 г. Липецка. – Мой мальчик, боюсь, что ты не один раз вспомнишь этот наш разговор, – сказал он и пожал мне руку. – Впрочем, тебе жить.

Глава вторая

Директор оказался прав: впоследствии я не единожды вспоминал этот разговор, но я твердо решил ни при каких условиях не приходить в эту школу и тем более, не просить его ни о чем.

Нужно сказать, что за полгода до этого разговора, я пошел в поликлинику проходить мед. комиссию где и выяснилось, что со зрением у меня, мягко говоря, проблемы.

Зрение в одном глазе было 0,6, а в другом 0,8, что, как я понимал, ставило большой и жирный крест на моей будущей профессии капитана дальнего плавания. Но моя мать умудрилась каким-то непостижимым образом попасть со мной на прием к какому-то профессору-окулисту, и тот посоветовал мне делать определенные упражнения для глаз.

Упражнения были довольно просты. Нужно было в течение пяти секунд смотреть на бумажный кружочек пяти миллиметров в диаметре, а затем переводить взгляд на какой-нибудь объект, который находился вдали и рассматривать его секунд пять. По длительности это должно было длиться минут пять. Делал я их два раза в день и стал замечать, что зрение мое постепенно улучшается.

Кроме того, я выучил наизусть третий ряд снизу таблицы для проверки зрения, по которой в основном и проверяли нормальное зрение, и мог в ней хорошо ориентироваться по памяти даже с закрытыми глазами, поэтому, когда я пошел летом второй раз на медкомиссию, то я по памяти оттарабанил четко без запинок все эти буквы: НКИБМШЫБ, и хотя я их четко не видел, врач написал мне: «годен, стопроцентное зрение».

И я со спокойной совестью послал мои документы в Астрахань в КМУ. Через некоторое время пришел вызов на собеседование, по результатам которого меня должны были зачислить в училище на обучение по специальности штурман-судоводитель.

На семейном совете было решено, что со мной поедет в Астрахань мой дядька, подполковник в отставке.

В конце июля мы собрали вещи и отправились в путь. До этого момента я был совершенно домашний ребенок, который редко куда-то выезжал, что касается этой поездки, то подробности ее я помню плохо. Все было словно в розовом тумане моих фантазий и грез о дальних странах и путешествиях. Ехали мы сутки и приехали около пяти часов вечера в Астрахань.

Около семи вечера мы оказались недалеко от училища, и оставалось только лишь его найти. А вот это оказалось достаточно большой проблемой. Прохожие посылали нас в разные стороны, и мы часа полтора кружились около училища и никак не могли его найти. Смеркалось, и мы уже стали беспокоиться, когда наконец-то вышли к КПП училища и объяснили дневальному кто мы такие и чего мы хотим. Он нас внимательно выслушал, вызвал по телефону дежурного по училищу офицера, и тот помог нам расположиться на ночлег в большом спортзале, где стояли койки, и сидело и лежало много абитуриентов.

В спортзале царила непринужденная атмосфера коммуны случайных людей, объединенных общей целью. Там было около двухсот человек, которые непрерывно о чем-то говорили, что-то читали, и вели себя очень непринужденно и свободно. Так мне тогда показалось.

На самом деле если поселить двести человек в одном помещении, то это будет хаос. Просто неорганизованный хаос, именуемый жизнью.

Около десяти часов объявили отбой и все с явно видимой неохотой улеглись спать, но разговоры в полголоса еще долго не прекращались. Говорили о море, о кораблях, об экзаменах, о девушках, оставленных дома и еще много о чем. Прошло часа два после отбоя, прежде чем я смог уснуть вполне счастливый и довольный собой и жизнью. Все было прекрасно, жизнь манила сияющими горизонтами в будущем. И будущее было прекрасно.

Неожиданно среди ночи меня разбудили.

– Хочешь арбуз? – спросил меня незнакомый парень.

– Что? – переспросил я спросонок, не понимая, чего от меня хотят.

– Хочешь арбуз?

Я, наконец, открыл глаза и смог более или менее сфокусировать свое далеко не идеальное зрение на говорившем курсанте. Им оказался молодой пятнадцатилетний парень, одетый в зеленые штаны и желтую куртку, среднего роста с белыми вихрастыми волосами, торчавшими во все стороны. Он смотрел на меня и довольно улыбался.

– Эй, абитура! – неожиданно закричал он. – Налетай, – подешевело было рубль, а стало два! Вставайте, сони, арбузы пришли!

– У меня денег нет. – Сказал я ему.

Со всех сторон вставали сонные вчерашние школьники и как были в трусах шли к нам. Некоторые недовольно ворчали и просили вести себя потише.

– Ты что, с дуба упал? – спросил меня вихрастый добытчик арбузов. – У нас – коммунизм. Все – бесплатно. Хочешь, – ешь, не хочешь, не ешь. При чем тут какие-то глупые деньги?

На полу около входа в спортзал лежал целый мешок арбузов.

– У тебя ножик есть? – спросил меня длинный как жердь заспанный грузин, имевший на верхней губе небольшие усики, несмотря на свои пятнадцать лет.

– Есть, а что? – спросил я, ошалевший от всего происходившего вокруг.

– Доставай, дорогой, сейчас арбуз кушать будем. – Привел меня в чувство длинный житель гор.

Арбузы пошли на «ура». Мешок, в котором на Черноземье носят картошку, вмещающий пять ведер, полный арбузов мы съели минут за десять.

До этого я редко ел арбузы. Мать одна воспитывала меня и младшего брата, денег постоянно не хватало, а арбузы в нашей семье считались деликатесом, поэтому я ел его считанное количество раз. Но тогда, находясь в темном спортзале мореходки, я был так безмерно счастлив, я быстро съел арбуз, практически не почувствовав его вкус, и побыстрей улегся спать, чтобы окунуться в мир моих снов и фантазий.

Пробуждение утром мне очень не понравилось…

Какой-то парень прямо у меня над ухом, что было сил, проорал:

– Абитура! Подъем!

Вставать категорически не хотелось, но со всех сторон я слышал, как ребята, ворча потихоньку ругаясь, поднимаются и одеваются. Быть белой вороной мне не хотелось, поэтому нехотя пришлось вставать. Было семь часов утра. Хотелось спать, как медведю бороться. Я оделся, умылся.

Всех нас построили вместе и стали выкрикивать фамилии. Моей фамилии там не оказалось. Я и еще несколько вновь прибывших подошли к дежурному по части и записались. После утренней проверки всех заставили работать. Лично мне пришлось подметать плац. Я искренне не понимал, почему я должен его мести, но скрепя сердце, подчинился.

Когда мы закончили работу, я вместе со своим дядей пошел к командованию училища на собеседование. Я не помню, как проходило собеседование, и о чем мы там говорили. Все было как в густом белом тумане. Было светло, какой-то яркий свет, казалось, окутывал меня со всех сторон, и было совершенно ничего не видно.

Это было какое-то странное ощущения счастья, которого не осознаешь.

Когда я вышел из кабинета, где происходило собеседование, я как-то вдруг осознал, что мне сказали. Мне нужно было ЕЩЕ РАЗ ПРОЙТИ МЕДКОМИССИЮ. Таков был порядок.

ХОТЯ Я ПОМНИЛ эти чертовы буквы в третьем ряду таблицы для проверки зрения снизу очень хорошо: – НКИБМШЫБ. Но зрение-то мое было не идеальным, и я это сам осознавал лучше любого окулиста. Поэтому медкомиссия была, мягко говоря, крайне некстати, что меня сильно напрягло.

Но делать было нечего, и я пошел проходить медкомиссию. Всех врачей я прошел достаточно быстро, все дружно написали: «Годен».

И вот настала очередь окулиста.

Я вошел в кабинет, стараясь держаться как можно более независимо и спокойно. И весь внутренне похолодел, когда врач – седой пожилой мужчина лет пятидесяти низкого роста и круглый, как колобок, начал проверку моего зрения с самого верха и двигался, вниз опускаясь только на одну строчку вниз. Боже, как я его тогда ненавидел!

Всю таблицу для проверки зрения наизусть я не знал, и это было моей большой ошибкой.

Конечно же, он написал, какое зрение было у меня на самом деле. По сравнению с весной мои упражнения все же дали кое-какие результаты: один глаз был 0.8., а другой 0.9., но, тем не менее, этого было недостаточно, чтобы я мог поступить учиться на штурмана. Мечты мои рухнули, как прогнившее дерево после бури.

Сказать, что я был опечален, значит, ничего не сказать. Я был разбит, уничтожен, раздавлен в лепешку несправедливостью жизни. Жизнь как-то вдруг потускнела и наполнилась темными красками.

Отчаяние захлестнуло меня. И то странное ощущение счастья, что было у меня с момента приезда в Астрахань, сменилось тупым и черным безразличием и горечью разочарования.

Когда я пришел в приемную комиссию училища, я был уверен, что мне отдадут мои документы и придется мне ехать домой. Но мне предложили сдать вступительные экзамены для поступления в училище на судомеханика. Это было, конечно же, не то, о чем я мечтал, но возвращаться в школу к самоуверенному директору мне не хотелось категорически. Поэтому я согласился, хотя никаких учебников у меня с собой не было.

Более того, я совершенно не был готов к экзаменам.