ГЛАВА 6

В дверь ломились:

– Открывай, старый, мы знаем, что ты дома! Все одно не уйдешь!

Яромилыч вздохнул и глянул на лесенку, на которой стоял. Говорила Любава: бойся лестниц. А ещё говорила, чтоб взял только три вещи и уходил. Вот подкова четвертой вещицей и оказалось. Пока с ней возился, время всё своё потерял как есть. Нога, опять же, чесалась, предупреждала, что опасность.

Кто-то заглянул в окно:

– Осторожнее, у него там в руках железяка какая-то!

Голос вроде бы женский. Странно! Кто это ломится к нему? Чего им надо-то?

Дед неспешно – куда уж спешить теперь-то – слез с лесенки, отставил её в сторону, убрал в угол кочергу и отпер засов. Дверца отлетела, едва не вырванная с петель, и в избу ворвались три княжеских дружинника. Двое с топорами, явно уже собирались ломать дверь, третий с мечом наголо!

– Вы чего же, молодцы, никак в моем доме Богдашку Лесовика ловите?

Тот что с мечом, прошелся по избе, заглянул за печной угол, зло обронил:

– От тебя, старый хрыч, можно и того ожидать, что Лесовик у тебя гостюет. Давай, шуруй на двор.

Тут в избу заскочили и остальные. Батюшки святы! Немила! Так вот чей голос слышал Яромилыч за окном. А ей-то что здесь за дело? Немила уперла руки в боки и злорадно ухмыльнулась:

– Что, попался, проклятый? Ну, теперь за всё заплатишь! За все мои слёзы! Поделом тебе!

Следом за ней вкатились дед Грибан с племянничком Краюхой. Это были старые неприятели Яромилыча. Разругались, по сути, из-за пустяка, но никто уступать не захотел, уперлись на своем, став злейшими врагами навек. После тех слов, что они наговорили друг другу в лицо и за глаза, путей к примирению не было. Плутоватые глазки Грибана избегали взгляда Яромилыча. Он потирал вспотевшие руки, кривя усы, но смолчал. Зато Краюха, длинноносый костистый парень в засаленной рубахе, тут же с порога раззявил свой рот:

– А-а, Яромилыч, опасный ты человек оказался! Мы все ж видели, своими глазами! Свидетели мы, ага, очевидцы! Ну, давно тебя надо было на чистую воду вывести, пока этаких делов не наворотил!

– Каких делов? – удивился «опасный человек».

– А то ты сам не знаешь? – хмыкнул один из воинов. – Ведьмин дом не ты разве спалил? Гляньте, парни, до чего народ наглый пошёл – сколько времени прошло, а он даже руки от сажи не помыл!

Яромилыч глянул на ладони. Они были чернее ночи. «За кочергу подержался!» – сообразил дед, но растолковывать ничего не стал. Не станут слушать. Про поджог слышать было даже не странно. Чего-то в этом роде можно было ожидать. И ведь не поспоришь – Любавин дом не без его помощи загорелся. Он тогда огнивом чиркал, когда культю из той слизи высвобождал, вот дом-то и полыхнул. Так что Яромилыч промолчал.

– Правильно, дед, – сказал мечник. – Чего трепыхаться-то зря? Нам велели тебя доставить – мы и доставим. Будешь упираться или, сохраните Боги, примешься костылём махать – так и вовсе свяжем. Но я надеюсь, ты пойдёшь добром. Человек ты старый, почтенный – зачем тебе срамиться? Суд будет, на суде и скажешь – что было, чего не было…

Через некоторое время Яромилыч шагал по улицам Зибуней с торжественным сопровождением. Впереди шёл мечник, очевидно бывший старшим в наряде. Он нёс сумку, отобранную у старика. В сумку запихнули тряпицу с серебром: прежде, чем выходить, мечник под жадным взглядом Немилы (богат оказался, одноногий чёрт!) пересчитал всё до последней копейки, и записал на кусочке бересты. Ещё один воин вел Яромилыча, придерживая его за плечо. Третий просто шагал рядом, а за ним торопились Грибан с племянником и Немила, подхватив повыше край поневы.

Те, кто в ранний час уже вышел из дому, удивленно глядели в след. Народ недоумевал:

– Куда ж это Яромилыча ведут?

– Да Велес его знает, может, натворил одноногий чего?

Старика привели прямехонько к терему князя. «Неужто сам Мстивид меня судить будет?» – задумался он. Но нет, его провели длинными сенцами, потом по сводчатым переходам, коих в тереме имелось в изобилии, наконец усадили на скамью перед какой-то дверью. «Свидетели» потерялись при входе – должно быть, в покои их не пустили. По бокам от деда встали двое дружинников, а третий, несший сумку, заскочил внутрь помещения так быстро, что Яромилыч не успел разглядеть, что там, за дверью. Вскоре он выскочил обратно, что-то сердито бормоча под нос. Долгое время ничего не происходило. Вояки стояли истуканами и даже меж собой не разговаривали. Яромилыч хотел было побалагурить, но, мельком глянув на каменные лица охраны, передумал и лишь спросил:

– Долго тут сидеть-то?

Время и правда прошло уже порядочно. Час, не меньше. Но никто из-за двери не выходил, внутрь не звал. Даже шума никакого слышно не было.

Один из стражи нехотя ответил:

– Долго, не долго. Тебе теперь все одно теперь спешить некуда.

– Оно понятно, – согласился дед, – А к кому хоть привели? Ведь не до князя же?

Отозвался второй воин:

– К воеводе привели.

По выражению лиц обоих дружинников, было видно, что им этот воевода нужен так же, как собаке пятая нога. Яромилыч же не мог поверить своим ушам. Воевода? Откуда в Зибунях взялся воевода?! В силу малости города, князь держал совсем небольшую дружину, которой сам же и распоряжался. Дружинники охраняли князя, присматривали за порядком на улицах города и сторожили посменно при въездных воротах. Разбойные ватаги, конечно, пошаливали в лесах вокруг – где без этого! – но в городе озоровать не осмеливались, в силу чего Зибуня и слыли довольно мирной волостью. Иметь ещё и воеводу было не только бессмысленно, но и слишком накладно для государства, потому-то в своё время и боярин Вышата получил отставку. И вот теперь откуда-то взялся новый воевода!

– Какой воевода? – изумленно спросил Яромилыч, ерзая на скамье.

Стоящий справа буркнул:

– Вчера днем приехал. Говорят, из Синебугорска прислали, листы оттуда привёз, с печатями, всё честь честью. Будет теперь у нас всеми Приказами сразу заведовать. И Сыскным, и Тайным, и всеми остальными. Так сразу и заявил, как приехал. А какие Приказы? У нас тут в глуши ничего такого отродясь не было! Нас к себе прямо посередь ночи вызвал, велел тебя из-под земли достать и ему предъявить. Говорит, донесли ему. Небось, эти самые и донесли, баба да два мужика, что с нами у тебя были.

Яромилыч слушал, открыв рот. Эвон, как презанятно получается, если все сопоставить! Вчера днем вдруг приехал воевода, который тут и даром не надобен, и уже ночью посылает за ним, получив донос о поджоге. И именно прошлым вечером он, Яромилыч, и пошёл в ведьмин дом, причем пожар начался ночью. Если его видели выбирающимся с Любавиного двора, то донести должны были немедленно, причем уже зная точно – кому. Что-то больно скоро все получилось. И воевода этот как нельзя «кстати» подвернулся… Не о том ли ведьма предупреждала, что бед впереди ещё много?

Стражник, решив, что наговорил лишку, замолк. Похоже, окончательно. Яромилычу расхотелось спрашивать. Толку-то? Какое-то время погодя и так все станет ясно. Он устроился поудобнее, насколько это было возможно на жесткой скамье, и принялся ждать. Должно быть, воевода нарочно задержал его перед дверью, чтобы обвиняемый вдосталь помаялся неизвестностью. Чтобы, как предстанет пред ясны очи батюшки-воеводы, уже настолько был измотан страхом, что готов был бы признаться в любом лиходействе – только, мол, отпусти душу на покаяние!.. Большую часть жизни Яромилыч прожил тихо и мирно, с дознавателями никогда проежде не сталкивался, но подумал, что, доведись ему допрашивать преступника, он действовал бы именно так.

Вот только хитрый расчёт загадочного нового воеводы в этот раз не оправдался. Непривычные приключения вкупе с бессонной ночью вымотали Яромилыча, и вскоре дед мирно заснул, крепко уперевшись палкой в пол.

Новоприбывший воевода этой ночью тоже бодрствовал, ибо не до сна ему было, ох не до сна. Худощавый, с благообразной бородой, зачесанными на пробор волосами и в новенькой богатой шубе, положенной ему по должности, в мягких замшевых сапожках, он метался по горнице, точно зверь по клетке, и на душе у него было не светлее, чем у татя, ожидающего суда.

Дело, в которое он ввязался, было для него новым, а наниматели были такими важными и могущественными людьми, что в случае неудачи ему бы оторвали голову. В прямом смысле. После того, как поотрывали бы руки-ноги и всё остальное. Несколько раз воевода подумывал, а не стоит ли ему выйти, скажем, до ветру, переоблачиться в одёжку попроще и удрапать из Зибуней, чем дальше, тем лучше. Но потом он вспоминал, какую выгоду сулило удачное завершение дела, и, вздохнув, гнал мысли о побеге.

Воеводой он стал недавно: седмицу назад. Он не был ни боярином, ни витязем, а промышлял мошенничеством. Он «охотился» на состоятельных вдовушек, тоскующих по мужскому вниманию – в этом ему помогала представительная внешность и вежливое обхождение. А пожив у очередной простушки, поверившей, что теперь в её жизнь вошло настоящее счастье, Кот (как прозвали его собратья по ремеслу) правдами-неправдами узнавал, где она хранила свои сбережения. После чего исчезал из этой её жизни навсегда, прихватив несколько ценных вещиц и одну, совершенно пустяковую. Ценности сбывал нелюбопытным скупщикам, а пустяковину обязательно оставлял на память. Прогуляв добычу, он снова шёл на охоту.

В один прекрасный день у него закончилось серебро, которым против своей воли поделилась с ним вдова богатого купца. Кот сидел в синебугорской корчме, «славившейся» своим дешевым вином, и печально рассматривая кошель, в котором лежал только один медный пятак. А это значило – пора кончать загул да выходить на охоту, а настрой, в кои-то веки, был совершенно не боевой. Мелькнула паскудная мыслишка – срок пришёл, истаскался ты, Котяра, отливаются мышкины слёзки. Привык охмурять богатых вдовиц, а какая на тебя посмотрит, коли у тебя от одёжи разит дешёвой гостиницей, морда серо-жёлтая от плохого вина, а в глазах – не поволока томная с обещанием неземного блаженства, а просьба «дайте покушать!» Кто на такого польстится – «тётка, дай водицы испить, а то так есть хочется, что переночевать негде!»

Погружённый в скорбные размышления, Кот и не заметил, что у него появился сосед. Напротив него за столом уселся полноватый плешивый человечек, неприметно одетый – мимо пройдёшь и не заметишь. Но Кот был не из тех, кто может позволить себе плохую память на лица. А этого плешивца он прежде не встречал. Между тем, в корчме, где Кот горевал над кружкой, случайных людей не бывало. Тут собирался деловой народ – отметить удачное дельце или обсудить новое. И здесь водился такой обычай – без дела не подсаживаться, особенно к незнакомым.

– Один важный человек зовёт тебя на разговор, – сказал плешивец на немой вопрос Кота.

– Если я ему так нужен, пусть приходит сюда, – заявил Кот – больше для порядку, чтобы набить себе цену.

– Ты дурак или плохо слышал? – холодно осведомился плешивец. – Он не пойдёт в этот клоповник. – Человечек развернул у Кота перед носом берестяную записку, – Вот тут указано, куда тебе прийти, улица и дом.

Кот внимательно прочитал, запоминая. Потом потянулся, чтобы взять записку. Человечек проворно отдернул руку, скрутил берестяной клочок, отрицательно качая головой. Правильно. Значит и впрямь важный человек зовет, по крайней мере с понятием – не хочет следов этого разговора оставлять. Мошенник кивнул, показывая, что все понял, и содержание записки помнит. Человечек поспешил из корчмы вон. Кот встал и подошел к дверям, не намереваясь, впрочем, идти за ним следом. Отсюда было хорошо видно, как умело человечек путает след. Пока шел, успел три раза обернуться и дважды сменить направление, прячась за спинами прохожих.

Что ж, доброе дельце сейчас бы не помешало. Коту и в самом деле не очень хотелось идти соблазнять очередную вдовушку. Нет, конечно, среди них попадались иной раз очень даже не дурные на лицо и вообще, женщины душевные, но гораздо чаще было как раз совсем наоборот. Да и годы не молодые, прыть уже не та, что в двадцать лет, сколько ни бодрись, ни храбрись, а с котовским ремеслом пора завязывать. А предложенное дело пахнет золотом – в таких случаях нюх Кота не обманывал.

Кот выкатил из кошеля свой последний пятак, подкинул его пару раз и решительно подошел к небольшому закоптелому чуру Велеса, Дедушке всех воров. Такие чуры стояли в тех злачных местечках, где собирались любители легкой наживы. В небольшой горшочек у основания Бога постоянно сыпались монетки любого достоинства из всех стран света – это жертвовали своему покровителю те, кто шел на дело, заручаясь Его подмогой, и те, что возвращались с дела, делясь с Ним добычей. Монеты лежали открыто, никем не охраняемые, но ни один из воров даже подумать не мог о том, чтобы украсть оттуда хоть копейку! Удача ж покинет навсегда! А если узнает кто из своих, то перо в бок обеспечено, и это ещё в лучшем случае. В конце месяца приходил кто-то из назначенных для этого дела и забирал монеты. Всё шли на поддержание тех, что томились по княжеским острогам, имеющимся едва ли не в каждом городе. Кот поцеловал медяшку, подержал её в сложенных ладонях и с поклоном положил в горшочек. Велесе-Государь, пособи работу справную получить!