Глава 4

«Когда считают гибель в бою неизбежной – остаются в живых; когда считают за счастье жизнь – умирают»

У-цзы.

Над ратушной площадью гремел зычный голос глашатая:

– Слушайте, жители вольного города Гамбурга! Сегодня по приговору магистратского суда на этой площади предаются справедливой и заслуженной казни через усекновение главы семьдесят три злодея, именующих себя братьями витальерами, кои пиратством, грабежами и прочим насилием притесняли жителей славного города Гамбурга и всех прочих городов Ганзейского союза. Вина их ужасна, преступления бесчисленны. Казнь состоится сейчас же по объявлении приговора, и да свершится сие по воле Господа и решению магистратского суда. Сегодня будут казнены Клаус Штёртбеккер, Гедике Михельс, Вичман, магистр Хайнц Вигбольд…

Фамилии прочих «джентльменов удачи» утонули в шуме приветственных голосов. Совсем недавно эскадре Ганзейского союза, несколько лет пытавшейся поймать неуловимых приватиров, вдруг посчастливилось застать врасплох несколько кораблей этих бесстрашных пенителей моря. После короткой жестокой схватки шесть сотен пиратов оказались в плену, причем имена некоторых из них в балтийском приморье нагоняли ужас не только на купцов, но и на местных баронов.

Окрылённый такой удачей, мэр Гамбурга отказался отпустить пленников за выкуп, хотя предводитель витальеров обещал за свободу доставить в Гамбург золотую цепь такой длины, что ею можно будет окружить город по периметру стен. О заманчивом предложении горожане шушукались уже несколько дней. Подумать только, ведь где-то ж цепь лежит, и если Клаусу и его пиратам отрубят головы, этакая уйма золота останется припрятанной. Кто знает, может, и до Страшного Суда! Участь сокровищ внушала определённую жалость к морским разбойникам, и даже к их предводителю. Сейчас тот стоял на эшафоте, с презрением глядя на гомонящую толпу, на палача в неизменном алом колпаке с прорезями для глаз, и, слушая приговор, покусывал рыжий ус. Наконец глашатай умолк, и на эшафот, стуча по ступеням резным посохом, взошёл бургомистр:

– Есть ли у тебя последнее желание? – поглаживая массивный знак бургомистерской власти на груди, надменно поинтересовался городской голова.

– Есть, – осклабился Клаус. И от этой свирепой ухмылки по толпе зевак прокатился сдавленный вздох ужаса.

– Построй моих людей цепочкой, одного за другим. После того, как этот боров отрубит мне голову, я встану и пробегу мимо них. Тех, кого мне удастся миновать, ты помилуешь.

Бургомистр удивлённо развёл пухлыми ручками.

– Не вижу причины для отказа. Тем более, ничего не изменится, если выполнят твою просьбу.

Из толпы раздались заинтересованные крики:

– Вот это да!

– Пусть! Экий выискался!

Заинтригованный не менее прочих, бургомистр милостиво кивнул:

– Хорошо. Раз такова последняя воля – будь по-твоему.

Охочая до зрелищ толпа взорвалась рукоплесканиями и криками одобрения. Спустя несколько минут все приговоренные, цвет братьев-витальеров, стояли цепочкой чуть поодаль от деревянной плахи, хранившей следы множества ударов, пресекших чьи-то дни. С насмешливой ухмылкой обведя взглядом толпу, пират опустился на колени, примостил голову в углубление и схватился руками за деревянные поручни по обе стороны широкой колоды. Палач не спеша подошёл к жертве, с видом художника оценил её расположение, принял из рук ассистента меч правосудия, взмахнул, опустил, ухнув, и окровавленная голова с жутким оскалом скатилась в подставленную корзину. Но не успел палач обтереть тряпицей орудие казни, как обезглавленный Клаус оттолкнулся руками от сжимаемых мёртвой хваткой деревянных штырей и пошёл, нет, побежал вдоль строя. Толпа взвыла от ужаса и бросилась бы наутёк с ратушной площади, но тут палач, раздосадованный столь резвым поведением трупа, устремился вслед убегавшему пирату с криком: «Стой! Чёртово семя!»

Он уже почти догнал Клауса и даже выставил ногу, чтобы подсечь мёртвого бегуна, но вдруг кто-то с силой ударил палача в коленный сгиб, отчего тот, крича, завалился на спину.

– Куда? – послышался над головой в колпаке жесткий голос, похожий на рык. – Пусть бежит.

Разъяренный палач вскочил на ноги, отпрянул к плахе, схватил меч и с рёвом бросился на обидчика. Богато одетый бородач гигантского роста даже не подумал скрываться или хвататься за оружие.

Заплечных дел мастер с выдохом обрушил меч на глумливого невежу, но тот, не изменяясь в лице, чуть уклонился в сторону, перехватил запястье противника, чуть повернул его и основанием ладони второй руки ударил по плоскости клинка с такой силой, что та прилетела аккурат в лоб поставщика адской кухни. Череп бедолаги отозвался колокольным звоном, и тот растянулся на земле без чувств. Теряя интерес к нему, гигант перевел взгляд на лежащее в нескольких шагах впереди обезглавленное тело.

– Один, два, три, десять, восемнадцать! – Во всеуслышанье объявил неизвестный. – Впрочем, роли это не играет. Все они помилованы.

– Стража! – возмущённо заголосил бургомистр.

Горожане свистели и улюлюкали, понимая, что наступил истинный праздник, и невесть когда еще удастся посмотреть на такую замечательную казнь. Да и удастся ли? Будет о чём рассказать детям и внукам.

Стражники, лучше бургомистра оценившие воинские навыки громадины-бородача, вяло подчинились команде, опасливо поглядывая на меч у бедра невесть, откуда взявшегося чужестранца.

– Стойте где стоите, – командным голосом рявкнул тот и стражи порядка не замедлили воспользоваться случаем подчиниться четко изложенному приказу.

– Я – Мишель Дюнуар, барон де Катенвиль, – во всеуслышанье объявил бородач с таким видом, будто это имя должно было открывать ворота в Европе так же легко, как мифический «Сезам» – скальную твердь перед Али-Бабой. – Я привёз в Гамбург папское помилование для всех этих господ.

– Какое ещё помилование? – должно быть, не совсем придя в себя от возмущения, завопил бургомистр.

– Да какое угодно. Вот от папы Бонифация IX из Рима, – жестом фокусника Мишель Дюнуар извлёк из рукава пергамент с красной печатью. – Вот – от его святейшества Бенедикта XIII из Авиньона. Потрудитесь снять оковы.

– Но этого не может быть! – возмутился городской голова.

– Многого на свете быть не может. И всё же есть. Однако этот концептуальный вопрос теологии мы оставим на рассмотрение кафедры философии богословского факультета Сорбонны. Я же здесь с простой и понятной целью: эти люди помилованы, и я их забираю.

– Как бы не так!!! – Вне себя от негодования воскликнул бургомистр. – Не для того мы ловили их столько лет, чтобы отпустить!

Мишель Дюнуар покачал головой, хлопнул в ладоши и произнес судьбоносное:

– Мда.

Ожидавшие сигнала на всех крытых галереях ближних домов, на крышах, даже на окнах магистратуры, стали появляться лучники. Волчьи шапки и недобрые взгляды раскосых глаз производили на ошарашенных горожан отнюдь не меньшее впечатление, чем грозные луки с наложенными на тетивы стрелами.

– Я так понимаю, – продолжал гигант, – что налицо мятеж против власти наместника Святого Петра… Полагаю что дело кончится интердиктом.

– Да, но… – меняя тон, заскулил бургомистр.

– Да, – подтвердил Мишель Дюнуар. – Без «но». Я готов забыть об этом прискорбном инциденте, если славный город Гамбург или уж, как вы там договоритесь, весь Ганзейский союз, оплатит 10 вооруженных быстроходных кораблей для этих господ. В свою очередь могу обещать, что вы никогда не увидите их на берегах Балтийского моря. Я внятно излагаю свою мысль?

– Как скажете, монсеньор. Как скажете. – понурил голову бургомистр. – Снять оковы.

Ночь была туманной. Одна из тех сырых ночей, когда в небе не видать луны, и даже волкам становится тоскливо. Вот и сейчас их разноголосый вой разрывая души, плыл над округой, и туман за пределами освещенного пламенем круга то и дело вспыхивал желтыми огоньками волчьих глаз.

– Не нравится мне этот барон, – помешивая уголья в костре сломанной веткой, пробормотал угрюмый детина обличьем не слишком похожий на доброго прихожанина. – Какой-то он…

Мужчина замолчал, подыскивая слова:

– Не такой.

– Что ты имеешь в виду, друг мой, – ответил ему второй, разительно отличающийся от мрачного верзилы-собеседника. – К обличью его больше пошла бы академическая мантия, нежели подложенная стальными пластинами бригандина.

– Ну вот ты, магистр Вигбольд, хоть и образованный, но сразу видать – наш. А этот… Вот он вроде и барон, и все у него как у барона. Вот только чует моё сердце, не барон он.

– А кто же?

– А бес его знает. Я таких людей прежде не встречал. Но чтоб вот так прийти на ратушную площадь Гамбурга и толпу во главе с бургомистром об колено сломать… Не вяжется это у меня.

– Чего не вяжется, Гёдике Михельс? Считай второй раз на свет божий родился.

– Оно, конечно, так. Но вот ведь как всё неладно получается. И приговоры этому барону не указ, и помилование у него на всех нас имеются. Причем слыханное ли дело – от обоих пап! Вот ты, человек, выросший в монастыре, скажи – возможно ли такое?

– Раз есть, стало быть, возможно.

– Э-хе-хех, – поёжился брат-витальер. – Чудно у вас, образованных, голова устроена. Вот ты, магистр семи вольных искусств, а на такой простой вопрос путно ответить не можешь. Мало ли что есть. Коли не может быть, значит, не может.

Гляди. Если бы один папа указ подписал, другой бы наверняка против него выступил. Да и то сказать, к чему мы этим святошам?

– Вот с этого, друг мой Гедике, и следовало начинать, – чуть свысока менторским тоном произнёс магистр Вигбольд. Зачем мы понадобились обоим святейшествам? Уж точно не в крестном ходе дарохранительницы нести. Хоть вези меня обратно в Гамбург и руби там руки-ноги вместе с головой, а я не поверю, чтобы этот барон настоящие указы привёз. Нас всего несколько дней тому назад у Готланда прихватили. Судьи торопились, будто их чёрти в задницу вилами тыкали. Так что будь у барона хоть четыре ноги, как у коня, а всё равно не поспеть от нашего моря в Рим, затем в Авиньон. А потом снова в Гамбург.

– Вот и я о том, – хлопнул себя по колену Михельс.

– Стало быть, избавитель-то наш, по всему получается, мошенник. Причем такой мошенник, что не приведи господь. Шутка ли – папские ордонансы подделать?!

– И то верно.

– Да уж не сомневайся. Теперь давай прибегнем к высокому искусству, именуемому логикой, и попытаемся для себя уяснить, с кем это нам довелось знакомство свести.

– Да как же тут поймёшь?

– Ну не скажи. Известно нам об этом Мишеле Дюнуаре довольно много. Вот, скажем, кому наплевать на святость папских указов?

– Нехристям всяким, – чуть подумав, ответил пират. – Сарацинам. А ещё, ну, ясное дело, народу этих торгашей богопротивных.

– Этот, пожалуй, ни на сарацина, ни на иудея не похож, – покачал головой магистр Вигбольд. – На груди у него крест святой. Вчера, когда он умывался, сам видел. Но ты, друг мой, Гедике, ещё упустил одних неверных, причём тех, кто вот, под носом. Как твои усы.

– А ведь точно, – морской волк хлопнул себя по лбу, – схизматики!

– Они именуют себя православными.

– Так что же выходит? Какой-то схизматик нас от казни спас?

– Выходит, – подтвердил магистр. Я думаю вот что. Этот барон и впрямь из франков. Но тут не так давно ромейский император Мануил и в Италии был, и во Франции, и в Британии – везде себе подмогу искал против османов. Вот этот барон, как пить дать, к нему на службу и подался.

– Ишь ты! Да, лихой парень. – Михельс подбросил веток в огонь. – А эти в лохматых шапках откуда?

– Оттуда же! Император к себе на службу всех берет. Лишь бы умели держать оружие в руках, да против него не умышляли.

– Эти оружие держать умеют, – почтительно вздохнул пират. – Значит, он нас в Константинополь везёт. Небось, на галеры.

В голосе Гедике Михельса послышалась неизбывная тоска.

– Вот это вряд ли. – Покачал головой магистр. – Стал бы он из такой дали галерников везти. Но для чего-то мы императору понадобились.