– Но, мы же простые люди, – произнес Злодей, – а эта борьба длится веками. Как мы можем спасать эти миры? Это же просто смешно.

– Для Мастера и его группы, во время перехода между мирами, время идет немного по другому, так что вы будете жить подольше, чем обычные люди.

– Прям, молодильные яблоки получаются, – буркнул Гном

– А нас спросили, хотим ли мы вообще этого? – снова заговорил Злодей. – Закинули не пойми куда и предлагают не пойми что.

Джо улыбнулся. Посмотрел на Мастера. Тому нечего было сказать, слова были излишни, он просто прикрыл глаза, в знак согласия.

Старик кивнул, выпустив очередной клуб земляничного теперь дыма.

– Но вы же говорили про спектакль. Мы ведь не актеры, – произнесла тут Бесс.

– Кхе, кхе, не актеры. Но вам и ненужно ими быть. Ваша музыка, ваши слова, они оживут и на сцене появятся герои ваших песен. Они обретут плоть и кровь, и будут давать представления. И через них вы даруете энергию, которую получите из тех историй, что сочинит Мастер.

– Истории?

Джо важно кивнул:

– Истории. Для других миров они будут сказочными, в других мирах уже почти не осталось магии, поэтому они и проигрывают Мраку. Так что, вы готовы?

Все молчали. Герман окинул взглядом своих ребят. Лица их на удивления были серьезны и задумчивы, даже у Джонни.

– Готовы, – сказал тогда Мастер за всех.

– Да, готовы, – тут же поддержал его Кузнец.

– Я с вами! – воскликнула Рыжая Бесс и глаза ее засияли каким-то детским восторгом.

– Я ни за что такую байду не пропущу, – расплывшись в улыбке, выдал Джонни.

– Эх, я Мастера не брошу, – вздохнул и тут же подмигнул Гном.

Все посмотрели на Злодея. Тот почесывал подбородок, разглядывая одну из афиш.

– Эй, – тронула его Бесс за рукав.

– Куда ж я без вас, – обернулся он, двигаясь осторожно, чтобы не подвергнуть себя опасности перевернуться, – раз надо спасать, будем спасать. Тем более, что делать это нужно песнями.

– Я не сомневался – подытожил Джо. – Великое Торжище начнется через пару месяцев, а у вас всего одна песня для этого готова. Нужно браться за работу не медля.

– А где же брать истории для песен? – спросила Бесс.

Джо прищурился, затянулся и выпустил изо-рта дымчатого дракона зеленого цвета со стальным отливом. Он вспорхнул к потолку, сделал круг и медленно растаял.

– Мастер знает.

Глава 3. Рукописец.

– Тебе нужен человек, который станет рукописцем вашей группы, ведь как известно рукописи не горят.

– Ты говоришь, прямо как Воланд, – усмехнулся Мастер.

– Да, знаю такого персонажа. Миша его хорошо описал в свое время, еще тот рукописец был.

– Михаил Афанасьевич Булгаков рукописец?

– А чему ты удивляешься? Самый настоящий, один из лучших за все время, что я храню миры. И тебе тоже он нужен. История Мастера и его группы должна записываться и храниться.

– Но где мне его взять? Булгаков ведь мертв давно.

– Эх Мастер, Мастер, а где я тебя взял?

– То есть он сам найдется…

Джо выудил трубку, сунул в рот. "Сирень", – подумал про себя Мастер и не ошибся, выпущенный дым пах именно так, это вообще был любимый аромат Джо.

***

Художник Бальд был очень стар. Слабые руки плохо держали кисть, не могли наносить уверенные мазки, как это было раньше. Глаза не различали больше всех оттенков и полутонов, они постоянно слезились и мир расплывался, искажался, словно представал через футуристическую линзу. Но Бальд не мог не писать. Не мог не разводить краски, не смешивать их. Это была его жизнь, его религия, его божество. Правда, писать приходилось в последнее время больше для самого себя. Худые картины никто не хотел покупать, а, тем более, что либо специально заказывать. Старый художник умирал вместе со своим умирающим искусством.

В дверь постучали. Бальд, не выпуская кисти и не отрываясь от холста, хрипло выкрикнул:

– Открыто!

Дверь скрипнула, сгорбленная тень упала в проем.

– Мне нужен портрет, – проскрипел голос.

Бальд замер. Он не поверил своим ушам. Медленно обернулся.

– Портрет? Вы сказали, что хотите заказать у меня портрет?

Незнакомец захлопнул за собой дверь, подошел чуть ближе. Он был в черном сюртуке, с тростью в руках и с цилиндром на голове.

– Да, портрет.

Сухая как палка рука сняла с головы цилиндр, и на Бальда взглянуло до боли знакомое лицо – его собственное. Сердце ойкнуло.

– Я, наверное, брежу, – прошептал он.

Незнакомец улыбнулся, обнажив все еще крепкие желтые зубы, пододвинул себе табурет, тяжело опустился на него.

– Совсем нет. Я не плод вашего воображения, художник Бальд. Я реальный человек. А то, что мы с вами так похожи всего лишь прихоть Бога или природы. Смотря, во что вы верите. Именно из-за этого сходства я и прибыл к вам. Прибыл издалека. Я умираю, а у меня нет ни жены, ни детей. Я ничего не оставлю после себя. Вот хочу, чтобы остался хотя бы мой портрет. Многим художникам я заказывал его ранее, спустил на это почти все свое состояние, но никто так и не смог удовлетворить мои запросы. А потом я случайно узнал, что существует художник, с которым мы схожи как две капли воды. И я понял, что только вы сможете написать мой портрет так, чтобы он передал все, что я желаю в нем видеть, ведь вы знаете мое лицо не хуже меня самого.

Бальд кивал головой в такт словам незнакомца. Значит, вот как над ним пошутила судьба. Похоже, его последней работой станет, по сути, собственный портрет. Ну что же, пусть будет так. Он сделает все, чтобы это было его лучшее творение.

– Так вы возьметесь? – разрушил его размышления незнакомец.

– Да, я напишу ваш портрет.

– Сколько будет стоить ваша работа?

Бальд усмехнулся.

– Я тоже умираю. Это будет мой последний заказ. Деньги мне не нужны.

– Всякая работа должна быть оплачена, я отдам вам все, что у меня есть.

Художник пожал плечами, повернулся к холсту:

– Приходите завтра с утра.

– Отлично. До завтра.

Три дня писал художник портрет незнакомца. Всего каких-то три дня. Однако, когда на третий вечер работа уже была готова, он сказал заказчику, что нужно еще добавить несколько штрихов и чтобы тот приходил завтра.

– По-моему, портрет готов. И это лучшая из картин, которую я когда либо видел.

Бальд посмотрел на холст. На него смотрел его двойник, в черном сюртуке и в такого же цвета цилиндре. Казалось, он сейчас улыбнется, поднимет руку, чтобы в приветственном жесте приподнять свой головной убор.

– Нет, после того как краски подсохнут, нужно еще кое-что подправить.

Незнакомец недовольно поджал губы. Взял свою трость, поправил на голове цилиндр и направился к выходу.

– Я приду завтра, с утра, приготовьте картину к моему приходу. Художник кивнул, не в силах оторваться от портрета.

Всю ночь он просидел перед ним, не смея оторваться от его лицезрения. Это было изображение совсем не незнакомца, он нарисовал себя. У него тоже не было детей, жены, все достойные картины раскуплены, а то что он писал в последнее время годилось лишь для растопки печи. Этот же портрет – шедевр. И он не может с ним расстаться, ни за какие деньги. И когда окончательно пришел к осознанию этой истины, то убрал картину с мольберта, закутал ее в плотную ткань и спрятал в дальнем углу комнаты. Затем он водрузил на подставку новый холст и дрожащими руками, бормоча что-то бессвязное себе под нос, начал быстро, размашисто рисовать еще один портрет. До рассвета оставалось чуть больше часа, а значит до прихода незнакомца максимум три. Ничего, он успеет.

В дверь постучали.

– Открыто, – как всегда откликнулся Бальд.

– Все готово? – вошел незнакомец.

Художник кивнул в сторону упакованной в плотную бумагу картины. Заказчик расплылся в улыбке, вытащил из-за пазухи туго набитый кошель и положил его на стол.

– Как договаривались.

Бальд пожал плечами:

– Я говорил, что мне не нужны деньги.

Незнакомец ничего на это не сказал, бережно взял картину и даже не попрощавшись, удалился. Мастер, кряхтя, запер за ним дверь, прошел в дальний угол комнаты, достал спрятанный портрет, скинул с него ткань и задохнулся от восхищения. Сердце его чуть не выпрыгнуло от груди, с бешеной силой ударило и замерло. Старик захрипел, картина выскользнула из рук, упала на пол, он же пошатнулся, сделал шаг назад, попытался схватиться за стол, но промахнулся и вместо этого опрокинул подсвечник с одиноко горящей свечой. Падая, мутнеющим взором, он видел как свеча, кувыркаясь, ударилась о картину; как огонь перекинулся на холст и стал жадно пожирать его; как человек на портрете в ужасе открывает рот в безмолвном крике, пытаясь закрыться цилиндром от огня.

Незнакомец чуть ли не в припрыжку добрался до своего дома, вошел в гостинную, поставил картину на заранее подготовленную подставку и бережно развернул бумагу. Ужас охватил его, когда он увидел то, что было изображено. Грубо набросанный рисунок, пародия на тот шедевр, который писал Мастер с него эти три дня. Старик схватился за сердце, с трудом опустился на диван, расстегнул, ставшим вдруг неимоверно тугим, воротничок рубашки.

– Подделка, – прошептал он. – Будь ты проклят, художник, будь ты проклят!

Он дернулся, чтобы вскочить, чтобы уничтожить это нарисованное убожество, а затем уничтожить и самого Бальда, но сердце не выдержало такого удара и так и не сумев подняться, он бездыханным повалился набок.

Человек на холсте, был отдаленно похож на художника и его двойника, но его черты получились гораздо грубее и при этом придавали лицу злобное, хищное выражение. Картина была написана ужасно, но при этом было что-то в ней мрачно-притягательное.

Дом после смерти старика достался его троюродному племяннику, который не преминул явиться, чтобы получить свое наследство. Ничего ценного в доме не было, его взгляд лишь притянул портрет, стоящий посреди гостиной.