Цитаты из книги «Тридцатая любовь Марины»

Женщина достойна страсти уже за то, что она – женщина.

Ира… Иринка-муравейчик… Ирочка-Ирулька – нежная пиздулька…

– Только не надо проваливаться из чувств в чувствительность, всегда точно знай кра

– Меня крайне возмутили новые злодеяния израильской военщины, сообщения о которых получены сегодня из Бейрута. Повторением трагедии Сабры и Шатилы стало варварское преступление израильтян в городах оккупированного Западного берега реки Иордан. Массовое отравление газом нервно-паралитического действия арабского населения Дженина и Наблуса привело к многочисленным жертвам среди жителей…

– А я в свою очередь хочу затронуть вопрос о рукавицах, – проговорила Марина, беря свою чашку с чаем. – Дело в том, что рукавицы, несмотря на способность защищать руки от стружки, сковывают движения пальцев, а это некоторым образом влияет на быстроту закрепления детали.

За этот борщ твоей бабе можно простить незнание минета… – Бэзусловно…

Он шутил, силясь улыбнуться, но его породистое лицо с этого момента начинало катастрофически терять свою породистость.

Это был ЕЕ ноктюрн, тринадцатый, до-минорный, огненным стержнем пронизавший всю ее жизнь. Мать играла его на разбитом “Ренеше”, и пятилетняя Марина плакала от незнакомого щемящего чувства, так просто и страшно врывающегося в нее. Позднее, сидя на круглом стульчике, она разбирала эту жгучую пружину детскими топорщащимися пальчиками. Тогда эти звуки, неровно и мучительно вспыхивающие под пальцами, повернули ее к музыке – всю целиком.Ноктюрн был и остался зеркалом и камертоном души. В школе она играла его на выпускном, выжав слезы из оплывших неврастенических глаз Ивана Серафимыча и заставив на мгновенье замереть переполненный родителями и учениками зал.Пройденное за три года училище изменило ноктюрн до неузнаваемости. Марина смеялась, слушая свою школьную потрескивающую запись на магнитофоне Ивана Серафимыча, потом смело садилась за его кабинетный рояльчик и играла. Старичок снова плакал, захлебываясь лающим кашлем, сибирский полупудовый кот, лежащий на его вельветовых коленях, испуганно щурился на хозяина…Это был ее ноктюрн, ее жизнь, ее любовь.Мурашки пробежали у нее по обтянутой свитером спине, когда две огромные руки начали лепить перекликающимися аккордами то самое – родное и мучительно сладкое.Он играл божественно.Аккорды ложились непреложно и страстно, рояль повиновался ему полностью, – из распахнутого черного зева плыла мелодия муки и любви, ненадолго сменяющаяся неторопливым кружевом арпеджио.Большие карие глаза Марины сузились, подернулись терпкой влагой, белые руки расплылись пятнами. Пробивающаяся сквозь аккорды мелодия

кому-то надо жить и в это время. Жить: верить, любить, надеяться. Она верила, любила. И надеялась.

Баб любить! С диссидентами общаться! Масло воровать ради острого ощущения! Ну что за поебень, извини за выражение?!