– Фу! – сморщилась чертовка. – У вас, людей, только одно на уме! Даже ваше высокое искусство – всего лишь сакрализации места, «где исход находит метаболический процесс». А у нас внизу отношения чистые и высокие, никакой метаболической грязи. Не веришь? Могу междуножие показать.

Николай в испуге замахал руками.

– Нет, что ты, не надо!!!

– Зассал, – удовлетворённо заметила Бестия, – а напрасно. Нечего было бояться, ничего бы ты там не увидел. Нет у нас первичных половых, а вторичных – там паче.

– Я не это имел в виду, – смутился Николай.

– А что же?

– Ну, не знаю. Какую-то женскую инициацию, когда девочка-бесёнок кончается и начинается женщина-бесовка. У вас же есть что-то подобное?

Бестия презрительно дёрнула плечом.

– Зачем? Это людям надо, чтобы кто-то взрослый тряхнул за шиворот и сказал: «Всё, детство закончилось, ты уже не мальчик, ты мужчина; иди работать или воевать». А нам это не нужно, мы сами всё про себя знаем.

– И что ты про себя знаешь? – спросил Николай.

– Что я ещё подросток. По нашим меркам, конечно.

Николай задумчиво почесал бороду.

– А скажи, подросток, после твоего бывшего…

– Мартина?

– Да, его самого. После него у тебя кто-нибудь был?

– Барышням таких вопросов не задают!

– А серьёзно?

Чертовка нахмурилась.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– А сама не догадываешься? Сложи два и два, построй логическую цепочку. Тридцатые годы – Хайдеггер – ты – прорыв хтони. А теперь: наше время – я – ты – прорыв хтони. Похоже?

7

Чертовка соскочила с подлокотника и возмущенно уставилась на Николая.

– Ты на что намекаешь, патлатый?! Хочешь сказать, что я тут как-то замешана? Да я по жизни пацифистка, мне война как крест в горле! Это ты – солдат Светлого воинства, а я – мирный обыватель, мирняк, как у вас говорят. Мне разборки Князей глубоко фиолетовы, я могла бы и дальше с тобой дружить, если бы ты был, как я, гражданским. Но ты же солдафон, ты сам всё порушишь, сам со мной порвёшь. И ты же меня ещё в чём-то обвиняешь!

– Почему это я сам всё порушу? – спросил Николай, ошарашенный столь мощным отпором.

Чертовка пожала плечами.

– Ты же бывший офицер, должен знать, как работает военная пропаганда. Тебе промоют мозг, убедят, что хороших чертей не бывает, что все черти – враги, подлежащие немедленному уничтожению. А во время войны любой контакт с врагом – предательство, причём, даже не Родины, но всего человечества. Ты готов к тому, что тебя объявят предателем?

– Но нет же ещё никакой войны, – возразил Николай.

Бестия посмотрела на него с нескрываемым сожалением.

– Поп, ты же не совсем тупой. Ты же видел – хтонь прорвалась. Значит, война неизбежна.

– Потому что пропаганда уже опустилась до людоедства? – спросил Николай, вспомнив подпись под фотографией.

– Если бы. Воевать будут, потому что Чёрный Князь искусственно изменил процентное распределение греховности. Экономические интересы, ничего личного. Хотя обе стороны, конечно, обставят это как войну за свои идеалы.

– А как же иначе? – удивился Николай. – Война с адом – святое дело! За веру, за принципы. Зло должно быть повержено. А инферно – зло.

– Ну да, конечно, – кивнула Бестия, – если речь о людях, то коллективная ответственность – это нацизм и мракобесие. А если о чертях – то пожалуйста, чеши всех под одну гребёнку! А мы, между прочим, все разные, как и люди. Это тебе в голову не приходило? Я что, по-твоему – великое зло? Так давай, замочи меня! Где твоя святая вода?

– Ты нет, – смутился Николай, – наверное, нет.

Чертовка презрительно скривила мордочку.

– Знаешь, на кого ты сейчас похож? На черносотенца, заявляющего: «Я не антисемит, у меня даже есть друзья-евреи».

– Ну извини, – сказал Николай. – Мне нужно время, чтобы во всём разобраться. Всё слишком сложно.

– А никто и не обещал, что будет просто, – фыркнула Бестия.

Николай надолго задумался. Потом сказал:

– И всё-таки, по поводу Хайдеггера – объясни как-нибудь эти аналогии. Согласись, на случайное совпадение это не очень похоже.

Чертовка взмахнула лапками.

– Да не знаю я! Это как-то само выходит, тянет меня к людям. Возможно, неосознанно хочу что-то изменить. Вот только в мужчинах я так и не научилась разбираться. С Мартином ничего не получилось, уж на что умный был мужик. Да и с тобой вряд ли что-то выйдет. Ты ведь даже на миг не допустил мысли, что можешь остаться гражданским – то есть, что мы можем остаться друзьями. Ты воин; знаешь, что тебя призовут, промоют мозг военной пропагандой и кинут в самое пекло. А я буду сидеть на жопе ровно и вспоминать наши разговоры. Тоска…

– А не боишься, что и тебя тоже – того? – Николай провёл ладонью по горлу. – Что ад падёт, и всех чертей – по законам военного времени?

– И не мечтай! – ответила Бестия. – Я не одну войну пережила, видела, как это бывает. Инферно нельзя сокрушить, прими это, как физический закон. И Чёрный князь никогда не сможет победить окончательно – по той же самой причине. Победа одной из сторон будет означать лишь сдвиг экстремума гауссианы в распределении греховности. Причём, чем сильнее будет сдвиг, тем больше напряженности останется после победы. А самое дебильное здесь в том, что через некоторое время привычное распределение всё равно восстановится, как будто никто и не воевал. Все трофеи временны и, честное слово, не стоят затраченных жертв. Но сейчас, как и всегда, вам будут втирать про Судный день. «Это есть наш последний и решительный бой», «До основанья, а затем» и прочую лабуду. И вы, конечно, поверите – ибо жизнь у людей слишком короткая, а память ещё короче.

8

Чертовка оказалась права – через два месяца Николая призвали. Курьер доставил пакет из патриархии с предписанием срочно прибыть в Москву и авиабилетом от ближайшего города. Вылетать надо было уже на следующий день, так что сдавать дела было некому – преемника на его место найдут не скоро. Николай невольно вспомнил, как сам принимал этот приход. Старенький поп трясся, суетился, покрывался пятнами. Волновался, бедняга, боялся, что его последний день в родной церкви может омрачиться какой-то нелепой недосдачей. Заставил сверять всё, вплоть до мелочей; ещё чуть-чуть и свечки стали бы пересчитывать. Кассу перепроверили дважды.

О церковных иконах в тот день Николай целую лекцию выслушал. И даже (с разрешения батюшки) записал её на телефон – дабы, если придётся, передать преемнику. Но не пришлось, судьба распорядилась иначе. Внезапный отъезд без передачи полномочий. Приказ был предельно лаконичен – взять командировочные из церковной кассы, запереть церковь, отдать ключ старосте. И вперёд, на новое место службы. А если успел обрасти имуществом – плюнь и забудь, не для того тебя на служение ставили.

Имуществом Николай не оброс, все его вещи могли уместиться в старом армейском рюкзаке. Документы, ноут, нехитрая одежда, нож, фонарик, зубная щетка. И походная Библия, разумеется. Много ли бойцу надо. Николай аккуратно укладывал вещи в рюкзак; чертовка сидела рядом, обиженно хлюпая носом.

– Да что ты, в самом деле, – Николай протянул руку и потрепал Бестию по мохнатому плечу, – ты же знала, что так будет. Сама ведь это предсказала.

– Я просто факты сопоставила, – всхлипнула чертовка, – там же всё на поверхности лежало. А ты уже готов предсказательницей меня считать. И что дальше? Как вас там учат – «Ворожеи не оставляй в живых»?

Николай застегнул рюкзак и отодвинул его в сторону. Взял чертовку за плечи, заглянул в бесовские глаза.

– Отставить сырость! Свидимся ещё, и не раз. Это я человек подневольный, но ты-то в любой момент можешь меня навестить. Зайти «на огонёк», как у вас говорят.

– Я-то могу, – серьёзно ответила чертовка, – но тогда ты должен будешь меня убить. Или пойти под трибунал. Пойми, шутки кончились. Война уже совсем близко, а на войне… Ты и сам знаешь.

– Знаю, – кивнул Николай. – Значит, после войны?

– Если тебя не убьют, – ответила Бестия, – или не сделают из тебя расиста, мечтающего извести всех чертей, как класс.

– Ты же говорила, что это невозможно.

– Невозможно, – подтвердила чертовка, – но вы, люди, любите мечтать о невозможном. А когда легионы таких мечтателей собираются вместе, обычно начинаются кровавые переделы.

Николай легонько тряхнул Бестию за плечи.

– Кончай причитать! И не спеши меня хоронить, я и не из таких передряг выбирался.

– Вот именно, – сказала чертовка, – не из таких. О таких ты ещё и понятия не имеешь.

Николай тяжело вздохнул.

– Беська, ты же клёвая девчонка, своя в доску. А причитаешь как старая бабка. Что на тебя нашло?

Чертовка вытерла глаза кончиком хвоста и улыбнулась.

– Знаешь, в былые дни я частенько заходила на огонёк к мистеру Клеменсу. Обычно мы вели долгие беседы; он, в отличие от тебя, любил поболтать. Однажды мы заговорили о прошлом, и он сказал, что в прежние времена слова «оптимист» и «идиот» ещё не были синонимами. Но он ошибся, таких времён никогда не было. Короткоживущие всегда ошибаются, когда начинают рассуждать о времени.

– Намекаешь, что я идиот? – спросил Николай.

– Нет, – ответила Бестия, – ты не дурак. Ты самонадеян только потому, что недостаточно информирован. Ибо в малой мудрости мало печали, как у вас говорят.

– У нас говорят не совсем так, – возразил Николай. – А кстати, кто такой этот Клеменс?

– Сэмюэл мой давний знакомый. Тебе он тоже известен, он писал под псевдонимом Марк Твен.

Николай попытался вспомнить годы жизни писателя, но не смог – видимо, никогда и не знал. Кажется, Твен умер как раз перед Первой мировой. Можно уточнить, но зачем? Всё равно это уже ничего не изменит.

9

В патриархии Николая встретил секретарь, немногословный молодой человек с редкой бородкой. Приняв документы, он долго сверял их с данными в своём компьютере. Потом сложил их в пластиковую папку, запер в сейф и проводил Николая в медицинский корпус.

Медицинское обследование заняло почти весь вечер. Проверяли всё, что можно, но никаких существенных проблем врачи не нашли. Николая это не удивило, на здоровье он не жаловался. Одежду и личные вещи у него изъяли ещё в приёмном боксе; так что из рук эскулапов он вышел нагим, как при рождении. Единственной вещью, которую ему разрешили оставить, был маленький нательный крестик, подарок комбата.

В последнем боксе лежали запечатанные пластиковые пакеты с его новой одеждой. Трусы, футболка, носки, белый спортивный костюм и белые кроссовки. Николай оделся, и знакомый секретарь проводил его до машины. Усталость брала своё; Николай задремал и дальнейшие события воспринимал лишь отрывочно. Поездка по ночному городу, аэродром, чартерный рейс. Вышколенный стюард принёс ему стакан апельсинового сока. Дальше – лишь сон без сновидений.

Услышав сигнал побудки, Николай вскочил и привычно потянулся за формой. Но формы не было, на табуретке у кровати лежал аккуратно сложенный спортивный костюм. На полу стояли кроссовки. Николай торопливо оделся, нашёл в тумбочке запечатанный гигиенический комплект и поспешил в санузел.

После завтрака дневальный отвёл Николая в комнату, где уже сидели трое призывников. Стройная темноволосая девушка, коренастый мужчина средних лет и худощавый подросток-хипстер. Все они были одеты в одинаковые спортивные костюмы, такие же, как у Николая. Когда он вошёл, все головы повернулись к нему. Николай поздоровался; мужчины кивнули в ответ, девушка улыбнулась. Он уселся на свободный стул и стал ждать.

Через несколько минут в комнату вошёл высокий мужчина с бледным лицом и белыми волосами до плеч. На нём был такой же спортивный костюм, как и на остальных, а поверх него нелепый короткий плащ, тоже белый. Совершенно нефункциональная вещь; такие бутафорские плащи можно увидеть разве что на мультяшных принцах.

Мужчина встал около стола с бумагами и бегло оглядел четвёрку призывников, сидевших перед ним.

– Здравствуйте, курсанты!

Призывники встали и нестройно ответили на приветствие.

– Садитесь, – махнул рукой мужчина.

Все расселись по местам, мужчина остался стоять.

– Вы знаете, почему вас призвали. Равновесие в мире нарушено, объявлен красный уровень опасности. Служители веры переведены на военное положение. Началась мобилизация резервистов. Вы были нашим резервом, мы на вас рассчитывали. И ваше время пришло. С этого дня вы бойцы Светлого воинства. Я буду вашим командиром. Моё имя Джелиэль.

Николай поднял руку.

– Разрешите обратиться!

Джелиэль молча кивнул.

– Можно узнать ваше воинское звание?

– Можно. Я ангел.

Бутафорский плащик внезапно задрался и за спиной Джелиэля стали медленно расправляться белоснежные крылья. Курсанты затаили дыхание. Ангел с минуту полюбовался произведённым эффектом, затем так же неторопливо сложил крылья.

– И со мной можно общаться без этих формальностей, мы не на плацу.

10

Джелиэль замолчал, ожидая вопросов. Но курсанты, потрясённые увиденным, как будто окаменели. Ангел сел за стол, раскрыл лежавшую на нём папку, достал из неё четыре листочка и разложил их перед собой.

– Начнём с краткого знакомства. И сразу же присвоим вам позывные. Говорят, что первое впечатление обманчиво; но я ему доверяю.

Он взял со стола листок и стал читать:

– Николай Кравцов, иерей Русской Православной церкви, Россия. Рязанское высшее воздушно-десантное училище и Санкт-Петербургская духовная академия.

Джелиэль окинул беглым взглядом фигуру Николая и заметил:

– В первое легче поверить, чем во второе. И тут написано, что у тебя уже есть ник – Полковник. Интересно, за какие заслуги?

Вместо ответа Николай расстегнул куртку и оттянул воротник футболки, оголив изуродованное плечо. Девушка тихо охнула, ангел лишь молча кивнул и отложил листок в сторону.

– Понятно. Значит, Полковник. Идём дальше.

Ангел взял со стола второй листок.

– Анна-Луиза Смит, пресвитер Англиканской церкви, Великобритания. Оксфорд.

– Она говорит по-русски? – изумился Николай.

– Нет, конечно, – ответил Джелиэль, – и я тоже не говорю на ваших языках. Но эту проблему мы давно решили. Синхронный переводчик вживляется череп и напрямую подключается к слуховому нерву. Стандартная процедура для всех мобилизованных, иначе у нас была бы не армия, а Вавилонское столпотворение.

– И когда только успели, – буркнул Николай.

– Пока вы спали. Вы же хорошо выспались?

Ангел снова заглянул в листок, затем перевёл взгляд на девушку.

– Итак, Смит, сиречь кузнец. Извини, красотка, но на кузнеца ты явно не тянешь. Ты у нас скорее Кузнечик.

Анна-Луиза смущенно улыбнулась, её щеки слегка порозовели. Видно было, что позывной ей понравился. Джелиэль взял следующий листок.

– Акмаган, унанганский шаман, Аляска. Ученик великого шамана Ахоута.

– Шаман? – переспросила Анна-Луиза. – А разве шаманы знают про инферно?

– Все знают про инферно, – ответил ангел, – только называют его все по-разному. Между прочим, Акмаган – единственный из вас, кто уже совершал вылазки в ситхугик Куюдак, в нижний мир. Он самый опытный в группе; так что если на задании растеряетесь – смотрите на него. Шаман он и в инферно шаман.

Ангел взял последний листок и посмотрел на худосочного подростка с разноцветными дредами.

– Тарас Костенко, пастафарианец, Украина. Хакер-самоучка.

– Что?! – не выдержал Николай. – Пастафарианство – не религия, это дьявольская выдумка, издевательская пародия на таинства! Ему не место в наших рядах!

Джелиэль поднял руку в успокаивающем жесте.

– Нам нужна каждая душа. Пастафарианство проповедует добро, а значит, он будет сражаться вместе с нами. И потом, не забывай – первый прорыв хтони случился на Украине. Тараса нынешний кризис задел особенно глубоко, а это важнее выбора вероисповедания. Если человек избрал путь борьбы со злом, то не важно, во что он верит – хоть в акадан Кюудак, хоть в Летающего Макаронного Монстра с тефтельками.

– Макаронник! – фыркнула Анна-Луиза.

– Отлично, – сказал ангел, – значит, с позывными определились. Полковник, Кузнечик, Шаман и Макаронник. Как вам?

– Мне нравится, – сказала Анна-Луиза, – звучит красиво.

– Красиво, – согласился Джелиэль, – но слишком длинно. Поэтому будет так – Полкан, Кузя, Шаман и Макар. Мой позывной – Джел. Вопросы есть?

Николай с сомнением оглядел свою группу. Шаман – крепкий приземистый мужик, силой явно не обделён. Но с армейской дисциплиной вряд ли знаком. Идти с таким в разведку – себе дороже. Кузя – стройная девушка, но точно не атлетка, в рукопашной на неё надежды мало. Если и занималась спортом, то, скорее всего, гимнастикой или фигурным катанием. Макар и вовсе дрыщ, соплёй перешибёшь. Не боевое подразделение, а команда инвалидов.

– Расскажите об уровне боевой подготовки членов группы, – попросил Николай.

Джел повернулся к нему.

– Ты думаешь, тебя призвали из-за твоей военной подготовки?

– А разве нет?

– Нет, конечно. Вы здесь потому, что при рождении вас поцеловал Незримый Даймон.

11

По недоумённым взглядам товарищей Николай понял, что для них это явилось такой же неожиданностью.

– Кто поцеловал? – спросил он.

– Даймон. Свободный дух, который витает, где хочет. Он любит наблюдать за младенцами. Иногда выбирает кого-то и целует его в макушку. Туда, где родничок, где кости черепа ещё не срослись. Поцелуй Даймона делает человека везунчиком. Все вы здесь именно потому, что стали везунчиками. Это качество сейчас необходимо нам больше всего.

Николай задохнулся от возмущения.

– Это я-то везунчик?! А как тебе такое?

Он рывком задрал футболку до шеи. Джел внимательно осмотрел уродливый шрам.

– Пойдёт как доказательство. Прошёл бы осколок на несколько сантиметров правее, и ты бы сейчас не сидел с нами.

– Меня пытали! – Николай всё никак не мог успокоиться. – Ты хоть знаешь, что такое настоящая боль?!

– Теоретически. Но ты ведь выжил, единственный из разведгруппы.

– На хрен такое везение! С удовольствием обменял бы его на что-то менее стрёмное. Да хоть на невезение, если оно без такого экстрима.

– Ты не понимаешь, – терпеливо объяснил Джел, – нас интересует лишь настоящая, истинная удача. Выиграть в лотерее или найти свободное место на парковке – это ерунда, мелкие рандомные брызги. Но выйти живым из безнадёжной, смертельно опасной ситуации способен лишь тот, кого поцеловал Незримый Даймон. Это удача с большой буквы «У», иногда только с её помощью можно совершить невозможное и вернуться живым.

– Я не привык полагаться на удачу, – сказал Николай.