Родители молодых по обоюдному согласию решили устроить свадьбу в октябре. Весть об этом вызвала у обоих виновников предстоящих торжеств смешанные чувства. У Минни – радость оттого, что уже совсем скоро они с Сашей снова будут вместе, теперь уже навсегда, и одновременно страх перед неизвестностью, ведь ей предстояло покинуть родное гнездышко, где она чувствовала себя так уютно, так счастливо. А Александр думал о том, что очень скоро для него начнется совершенно новая жизнь – главы семейства, мужа и отца. А еще нужно было готовиться к тому, чтобы когда-нибудь, рано или поздно, стать во главе великой державы. И все это как-то неожиданно, как-то сразу обрушилось на него.
«И как славно, – думал он, – что рядом со мной теперь всегда будет моя любовь, моя спутница и помощница – Минни».
Время шло. И вот для маленькой датской принцессы настал день расставания с домом. В Копенгаген прибыла яхта с представительной русской делегацией, которая должна была сопровождать датскую принцессу в Россию.
Проводить Минни в дальние края в порту собрался чуть ли не весь Копенгаген. Многие плакали. Пролил скупую слезу, прощаясь с ней, и великий сказочник Ганс Христиан Андерсен.
– Не забывайте меня, принцесса. Я так вас люблю! Мне сейчас даже кажется, что я провожаю в дальний путь свою повзрослевшую дочку. Пусть ваш принц и ваша любовь принесут вам счастье.
– Я всегда буду помнить тебя, дорогой Ганс. А мои дети будут расти, слушая твои волшебные сказки, – волнуясь и чуть не плача, отвечала принцесса.
А когда Минни поднялась на борт яхты и та отчалила от берега, люди стали бросать в воду цветы.
«Прощай, Дания, прощай, родина и мои милые родители, прощай, беззаботное детство и романтическая юность! Впереди – новая, взрослая жизнь. Какой она будет? Какая ты, Россия? Как ты примешь меня?» – думала Минни, стоя на палубе и глядя на удаляющийся берег родной земли.
Она не заметила, как подошел и встал рядом ее брат Фердинанд.
– Не грусти, сестренка, ведь я с тобой, значит, все будет хорошо…
Лето. Жара. Выставка достижений недостроенного капитализма. Или разграбленного социализма? Собственно, дело вовсе не в названии, которое за время существования этого прекрасного уголка Москвы, с его зелеными аллеями, удивительной красоты павильонами-дворцами, живым великолепием фонтанов, сменило уже несколько названий. Суть – в атмосфере праздника, которая царила здесь во все времена, как царит и теперь.
Они встретились здесь случайно, неожиданно для обоих. Он пришел сюда, точнее, приехал с другого конца города поностальгировать о былом, о временах своей журналистской юности, когда по заданию редакции частенько бывал здесь на пресс-конференциях, посвященных открытию какой-нибудь новой экспозиции в очередном павильоне-дворце. Понятно же, что каждый советский телезритель, радиослушатель и газетный читатель должен знать о новейших достижениях Страны Советов. А достижений, надо признать, было множество, не то что в нынешние времена.
Но пишущую братию привлекало сюда совсем другое: после официальной части мероприятия, как водится, организовывался великолепный фуршет – рюмочки, стаканчики с различными греющими душу и тело напитками, подносы с милыми выставочно-деликатесными канапушками, фрукты в ассортименте и все такое прочее.
По завершении пресс-конференции, особенно после этакого бесподобного фуршета, до чего же легко пишется! И так легко, возвышенно гуляется по Москве! А после таких прогулок столько в памяти романтических приключений!.. Словом, хорошее было время – молодое, веселое. Еще бы не ностальгировать!
Ходил, ходил по знакомым проспектам, дорожкам и тропинкам выставки, с блуждающей улыбкой вспоминая былые времена. А когда притомился, отыскал кафушку поуютней, подемократичней, расположился за столиком в мягком креслице, заказал чашку кофе. Надо же себя побаловать.
С наслаждением потягивая горьковатый напиток, некоторое время исподволь наблюдал за происходящим вокруг, а когда это ему наскучило, извлек из сумки заветную тетрадку, с которой никогда не расставался, и шариковую ручку.
– Итак, на чем мы остановились? – пробормотал, вглядываясь в последние строчки. – Ага…
«Когда Минни поднялась на борт яхты и та отчалила от берега, люди стали бросать в воду цветы. Прощай, Дания…»
– А что же было дальше? Ах, Минни, Минни, вот была бы ты сейчас здесь, рядом, поболтали бы с тобой по душам, повспоминали вместе, рассказала бы мне о себе, о том, что было, что чувствовала, чем жила, чтобы развеять те небылицы, что навыдумывали досужие фантазеры-историки.
– А почему бы и нет? – вдруг услышал он ставший уже знакомым голос. – Я уже здесь. И готова с тобой немного поболтать. Вижу, и бумага, и перо у тебя наготове.
И он начал писать.
Они сидели друг перед другом за круглым столиком открытого летнего кафе: он — мужчина средних лет, в белой футболке с какой-то надписью на груди и синих джинсах, и черноглазая темноволосая девушка лет двадцати, в легком, но довольно длинном платьице. Он и она – Минни. Перед ним на столе— раскрытая тетрадь и чашка кофе. Перед ней…
– Кофе пить будешь?
– Это что, глупая шутка?
– Прости, я забыл…
А перед ней – ее дневничок в бархатном переплете.
Сидят двое и тихо беседуют.
«Со стороны может показаться, что это заботливый отец привел дочку-студентку на эту выставку, чтобы она отдохнула, отвлеклась от своих учебников перед институтскими экзаменами. От жаркого июльского солнца их укрывает спасительной тенью серый брезентовый навес и густые кроны старых лип, а вокруг, на залитых солнцем аллеях самой большой выставки страны – огромного, вечно шумного города-парка, нескончаемое броуновское движение праздно гуляющих людей, веселый хаос толпы, – записывает он в своей тетрадке, совершенно забыв, что, кроме него, его собеседницу никто не видит. – По обочинам главного проспекта выстроились стройные ряды павильонов-дворцов, удивительных творений воспрянувших духом после кровавых лет войны архитекторов.
Музыка, льющаяся из репродукторов, сливаясь с музыкой воды цепочки удивительных фонтанов, птичьим гомоном и говором толпы, создает неповторимую симфонию воскресного дня.
– Как здесь красиво! – задумчиво глядя по сторонам, говорит девушка. – Как хорошо, что мы сегодня здесь. Это место чем-то напоминает мне Петергоф: такой же простор, такая же красота и такое же буйство цветов и фонтанов…»
– Впервые я оказалась в Петербурге осенью 1866 года, – между тем продолжает свой рассказ Минни. – Была середина сентября, но день был таким же теплым и солнечным, как сегодня. Я покинула дом и прибыла в Петербург вместе со своим братом Фердинандом. До свадебной церемонии было еще далеко, и Саша, кажется, ни на час не хотел оставлять меня одну, знакомил меня с красотами русской столицы. И все же нам редко удавалось уединиться, укрыться от бесконечно окружающих нас своим вниманием и попечением многочисленных Сашиных родственников и придворной знати. А когда удавалось, мы были счастливы, весело болтали, смеялись, радуясь нашей встрече и продолжая узнавать друг друга. Саша говорил, как не хватало ему меня, когда мы расстались и он вернулся из Копенгагена сюда, в Россию. А я рассказывала ему о том, как ждала нашей встречи и как страшилась того, что какая-нибудь новая случайность может помешать нашему счастью… «Я была уверена в искренности ваших чувств, – говорила я ему, – но вы снова были так далеко от меня, и кто знает, думала я, не разлучит ли меня и на этот раз жестокая действительность с теперь уже по-настоящему любимым человеком…» Не разлучила. Жизнь вручила нам на долгие годы счастье быть вместе… Я вижу, я слышу и переживаю эти первые дни, первые впечатления снова и снова так живо, так ярко, словно все это было вчера. Саша рассказывал мне, что вернулся домой в сильном возбуждении после нашего объяснения. Ему не терпелось поделиться с близкими своими переживаниями. Однако в Петербурге всем было не до него. Отец, рассеянно выслушав его рассказ, поспешил к своей новой любовнице – Екатерине Долгоруковой, которая как раз была на сносях. А мать, переживая очередную измену похотливого супруга, уехала из Петербурга и слегла. Сидя у ее постели, Саша как мог старался ее успокоить, отвлечь своим рассказом о том, как все происходило в Копенгагене, о своих переживаниях, но тщетно. Слезы катились по ее лицу, и он понимал, что это не слезы радости за сына, а слезы горечи обманутой женщины. Знал он и то, что не найдет сочувствия у брата Владимира, который после смерти Николая втайне надеялся стать наследником престола и теперь, затаив обиду и зависть, отдалился от старшего брата. Не найдя отклика в душах близких, Саша замкнулся в себе, ему оставалось лишь одно – набраться терпения и ждать моего прибытия. И вот настал день нашей встречи… Я буду рассказывать, а уж твоя забота, мой дорогой автор, облечь мой рассказ в литературную форму и постараться при этом ничего не напутать и поменьше фантазировать. Договорились?
– Что ж, постараюсь, – обещал автор.
…День долгожданной встречи выдался на редкость теплым и солнечным. В небе ни облачка. С моря дул легкий бриз, доносящий всегда волнующие воображение запахи моря. С самого утра вся Романовская семья собралась в царском павильоне у Кронштадтской пристани. Но Александр не мог усидеть на месте, сгорая от нетерпения, он то и дело выходил к причалу и вглядывался в морскую даль.
Лишь к полудню на горизонте показался знакомый ему силуэт яхты «Шлезвиг». Сердце Александра сладко защемило от предвкушения долгожданной встречи с невестой. Он наблюдал, как навстречу «Шлезвигу» вышла императорская яхта «Штандарт». И очень скоро оба корабля бросили якоря на рейде неподалеку от берега.
«Дагмар, милая, ты уже почти здесь!..»
И совсем скоро «Шлезвиг» в сопровождении императорской яхты «Штандарт» встал на рейде неподалеку от берега.
Встреча была церемонной, но уже почти по-семейному искренне радостной. Все были счастливы снова встретиться. Александр как старого знакомого и будущего шурина крепко обнял принца Фредерика. Поцеловал руку Минни.
– Я так рад, так счастлив, любимая, вот мы и снова вместе! – успел прошептать он ей.
– И я… – только и сказала она, но так взволнованно, так страстно, что он услышал гораздо больше: «И я так ждала этой встречи, считала дни! Разлука с вами показалась мне вечностью…»
Затем, после всеобщих объятий и поцелуев, все вместе морем на поджидавшем их корабле «Александрия» отправились в Петергоф, а оттуда, уже на лошадях, в Царское Село.
Перед Большим Царскосельским дворцом кавалькаду карет встречал почетный караул солдат кавалергардского полка. Юные кавалергарды в парадных мундирах с восторгом приветствовали весь кортеж, но с особым вниманием рассматривали красавицу принцессу, а она растроганно кланялась и махала им белой перчаткой из окна кареты.
Но вот процессия подъехала ко дворцу, и тут послышался волшебный перезвон церковных колоколов.
У Минни захватило дух от этих волшебных звуков…
Почему-то именно теперь она поняла, что эта страна, этот дворец стали ее домом и ей предстоит большая, огромная работа – она должна стать русской.
В Царском Селе они прожили три дня.
Александр был счастлив и не отходил от нее ни на шаг. Казалось, теперь, с ее прибытием, для него больше никого не существовало, кроме нее. Он старался быть всегда рядом с ней, выполнять все ее пожелания. Ему хотелось в первые же дни ее пребывания показать все, что ему дорого в родном городе, познакомить со всеми его красотами. А в Царском Селе не осталось ни одного уголка, где бы они не побывали.
Он безмерно гордился своей невестой и старался перезнакомить ее со всеми, кто ему дорог и чьим мнением он дорожил. А она изо всех сил старалась стать своей среди этих людей, в этом новом, но уже успевшем полюбиться ей мире.
С прибытием невесты наследника престола Петербург охватила круговерть торжеств, посвященных предстоящей свадебной церемонии, – приемы, балы, премьеры, народные гулянья…
О проекте
О подписке