В Москву, разгонять тоску!

Днем коронования было назначено 14 мая. Однако Ники и Аликс выехали из Питера намного раньше намеченной даты. Там, в Первопрестольной, их ожидали большие хлопоты. Шестого мая поезд с императорской четой и сопровождавшей их многочисленной свитой прибыл на Смоленский вокзал Москвы, где им была организована пышная, многолюдная встреча. Здесь собрались члены императорской семьи, высокие сановники и чиновники империи. Вся площадь перед вокзалом была заполнена толпами народа.

Выйдя из поезда, Ники и Аликс в сопровождении дядюшки Сергея Александровича направились к специально сооруженному и шикарно обставленному павильону, над входом в который красовался государственный герб Российской империи, а на устремленном в яркое майское небо флагштоке гордо развевался императорский штандарт.

По такому торжественному случаю Ники решил обрядиться в красный мундир Екатеринославского полка. Грудь вперед, подбородок вверх, – таким предстал он перед рукоплещущей толпой. Следом за ним, одной рукой придерживая край длинной, пышной юбки, а другую манерно отставив в сторону, выпорхнула Аликс.

Отделившись от яркой шеренги застывших в почетном карауле гвардейцев, с шашкой наголо, навстречу им шагнул командующий войсками Московского гарнизона великий князь Владимир Александрович.

Ники слушал его рапорт со счастливой, рассеянной полуулыбкой, оглядывая застывшие шеренги гвардейцев, пеструю толпу народа, плотно сбившуюся в оцеплении солдат, на очертания окружающих площадь домов, своей странноватой, разномастной архитектурой так не похожих на изысканные петербургские дома-дворцы, на прозрачную зелень тополей, обрамляющих привокзальную площадь…

«Все здесь иное, незнакомое, непонятное и какое-то нереальное, что ли… – подумалось Ники. – Все не так, как в родном и знакомом до мелочей Петербурге. Ощущение такое, будто оказался совсем в другой стране. А что же там, дальше, за Уральским хребтом, за лесами и долами?..»

Ему представилось это мглистое безбрежье, эта непонятная и жуткая бесконечность доставшейся ему в наследство страны, и он вздрогнул от вдруг навалившейся на него невыносимой тоски. Ему захотелось бросить все и всех, вернуться в теплый, уютный вагон и, забившись в угол, накрывшись теплым, мягким одеялом, слушать мерный, успокаивающий перестук колес поезда, уносящего его назад в Царское.

Глубоко погруженный в свои мысли, Ники не заметил, что дядюшка уже закончил свой доклад. И теперь он, и вся свита, и стоящие в почетном карауле гвардейцы, и тысячеглазая толпа – все устремили к нему свои вопросительно-встревоженные взоры.

– Что-то не так, государь? – озабоченно, вполголоса спросил великий князь.

– Нет, нет, все хорошо… – очнувшись, успокоил его Ники. – Это я так… Мысли одолевают… Я рад, я счастлив быть здесь, с вами, в этом древнем, прекрасном городе… Однако куда мы теперь?..

– В вашу загородную резиденцию – в Петровский дворец. Вам там понравится. Отдохнете с дороги, а потом… Все согласно утвержденному лично вами плану предстоящих торжеств.

– Так чего же мы ждем? Поехали! Дорогая Аликс, мы уезжаем, – обернулся он к стоящей рядом супруге. – Улыбнись и помаши людям платочком. Они будут счастливы…

Между тем великий князь сделал знак рукой в белой перчатке, и к ним подкатила карета, запряженная четверкой лошадей. За ней выстроились другие коляски, протянулась кавалькада гусар, изящно гарцующих на породистых красавцах скакунах. Царственная чета разместилась в карете и пышная процессия тронулась в путь.

«За их величествами в коляске ехал великий князь Сергей Александрович, затем великий князь Александр Михайлович с Ксенией Александровной и великая княгиня Ольга Николаевна».^[1] Следом ехали все остальные – согласно занимаемому в обществе положению и чину.

Миновали городскую черту. И уже на первых верстах Петербургского тракта царский кортеж оказался в плену непролазной подмосковной грязищи. Лошади мужественно боролись с бездорожьем, однако им то и дело приходилось помогать стоящим в оцеплении по всему пути следования солдатам и полицейским. Под восторженные вопли толпы, приветствующей забрызганную грязью до самого верху, но не утратившую своего великолепия царскую карету, они, утопая в вязкой жиже, натужно охая и кряхтя, выволакивали то карету, то следующие за ней коляски многочисленной свиты из очередных колдобин.

«Офицеры скакали в парадных мундирах без шинелей, в какой вид обратились эти красивые белые колеты кирасирских полков и ментики гусарских полков, легко себе представить, они были сплошь покрыты комками грязи. По всему пути по бокам шоссе стояли несметные толпы народа, оглушительное ура гремело в воздухе».

– Посмотри, Аликс, как радостно нас встречает русский народ, как любит он нашу романовскую семью! – то и дело вглядываясь в толпу сквозь заляпанное грязью оконце кареты, восторгался на своем любимом английском Ники. – Ты только представь себе, без малого триста лет мы, Романовы, правим на Руси! И вот теперь… пришел и наш черед.

– Йес, йес, май дарлинг! – с придыханием вторила ему молодая супруга на дикой смеси английского с плохо выученным русским. – Зэтс вандерфул! Абер Питерсбург все же мне нравится много больше. Бат я бы не хотеть хиа жидь. Хиа, где в май такой грязь. Это есть кошмар!

– Ничего, ничего, дорогая, – успокоил ее Ники, – мы здесь ненадолго, всего-то на несколько дней. Вот закончатся торжества – и назад, в Питер… Правда, к сожалению, и там нас погода не очень-то балует. Но чего же ты хочешь – это Россия!

– Йес, йес, ит из Раша!.. – вздохнула молодая русская императрица.

Но вот вдали, из-за плотной завесы дождя, показались величественные очертания Петровского путевого дворца. Он появился как из сказки, словно ниоткуда, посреди пустырей и жалких хижин. И эта волшебная картина заворожила молодую сентиментальную немку.

– Ах! – восторженно воскликнула она. – Ники, посмотри, какая красота! Этот замок – словно из сказок Андерсена… Я так любить читала их в детстве. И я сейчас вспомниль… я представиль себе, будто ты – май стойкий оловянный зольдатик, а я твоя принцесса, в которую ты безумно влюблен…

Но я не хочу, не хочу!.. Ай донт вонт!

И вдруг на ее глаза навернулись слезы.

– Милая, что с тобой? – всполошился Ники. – Что ты надумала? Ведь это всего лишь сказка! И эта сказка не о нас с тобой. Все будет хорошо. Я никому не дам тебя в обиду! Уже через пару дней на головке моей принцессы засияет корона Российской империи. Мы с тобой будем жить долго и счастливо и умрем в один день.

Это просто нервы… Оу, май хани! Ты у меня так романтична, так трогательна…

Широко распахнулись тяжелые чугунные ворота, и они подкатили к парадным дверям дворца.

Кто-то невидимый отворил дверцу кареты, и рука в белоснежной перчатке протянулась к Ники, помогая ему выбраться из нее.

Непослушными, затекшими за время пути ногами он ступил на мокрую, залитую дождем ковровую дорожку. Следом за ним выбралась из кареты и Аликс.

Остаток дня они провели в волнительных хлопотах. Немного отдохнув, принимали одну за другой депутации московской аристократии, чиновничества, духовенства… Выслушивали бесконечные доклады о том, как завершается подготовка к предстоящим торжествам. В перерывах ели, пили, рассматривали коллекции картин и старинных гобеленов, украшавших залы дворца, и прочее, и прочее.

Не заметили, как пролетел день. И уже далеко за полночь усталые и довольные, наконец отправились на покой.

Забравшись в постель, Ники, возбужденный массой новых впечатлений, начал было приставать к супруге с поцелуями, но та устало отмахнулась от него.

– Слип, слип, май харт, я очень сильно усталь и хотеть отдых. Морнинг вечером мудренее… – уже сквозь сон пробормотала она.

Наутро Ники с Аликс продолжили осваивать красоты Подмосковья. Показаться в первопрестольной им по традиции надлежало лишь в день коронации. А Москва все принимала и принимала именитых гостей. Среди прибывших первыми были герцог Вюртембергский, наследный принц Баденский, великий герцог Саксен-Кобург-Готский, принц Датский, принц Сиамский, герцог Каннаутский с супругой, великий герцог Макленбург-Шверинский, принц Саксонский, князь Черногорский и принц Неаполитанский… Словом, всех высоких имен не перечесть.

Вдовствующую императрицу Марию Федоровну встречали уже позднее, накануне торжеств. Она приехала не в духе. То ли дальняя дорога утомила ее, то ли предстоящее событие ввергло ее в хандру. Без лишней помпы она отправилась в свою резиденцию и там уединилась до следующего дня. Злые языки судачили о том, что она вообще не хотела приезжать, сказавшись больной, так как изначально была против восшествия на престол своего балбеса-сына. И лишь слезные мольбы Ники заставили ее изменить свое решение.

Кровь на мантии

Вдень торжественного въезда в Москву Ники и Аликс встали спозаранок. Наскоро позавтракав и приодевшись, тронулись в путь.

На этот раз им повезло. Погода была чудная, дорога подсохла, в небе ни единого облачка, солнце пекло так, словно на дворе была не середина мая, а знойный июль. Москвичи поразили их своим гостеприимством и восторженным простодушием. Казалось, их безудержной радости нет предела.

«Народное ликование, достигнув своего апогея при въезде царя, продолжалось весь вечер и часть ночи. Густые толпы народа заполняли улицы и любовались невиданной до того, совершенно фееричной иллюминацией…

Вся Москва сияла в этот день разноцветными огнями, образовавшими на небе огромное багровое зарево, которое было видно за десятки верст от Москвы. Тверская, Кузнецкий Мост, Петровка, Неглинный проезд так и сияли огнями: красными, синими, желтыми, всех цветов радуги.

Гранитная набережная Москвы-реки от Каменного до Москворецкого моста была вся увешана гирляндами фонарей. Громадный купол Румянцевского музея сплошь залит огнями. Здание Городской думы от фундамента до крыши затянуто узорчатой сеткой светящихся белых шкаликов, шкаликов без конца, несколькими тысячами белых шкаликов». Теперь Ники и Аликс поселились в Александровском дворце, что в Нескучном саду. Здесь им предстояло обитать до самого дня коронации. Прием следовал за приемом. Каждое утро они слышали, как герольды, объезжая Москву, объявляют народу о Святом короновании. И сердце замирало от мысли о том, что это ведь они – Ники и Аликс – виновники всего этого переполоха, этого великого торжества. Это их приветствуют, ими восторгаются, им верят и на них возлагают надежды все эти люди.

И этот день наступил. Четырнадцатого мая в семь часов утра Москву огласил двадцать один пушечный залп. Следом зазвенели колокола Успенского собора Кремля. На них откликнулись колокола других московских соборов. И вот уже по всей Москве они гудят, звенят, кажется, без конца. Пестрыми ручейками стекаются почетные гости к Успенскому собору. Это здесь будет проходить торжественная церемония коронования.

К восьми часам все места уже заняты, люди толпятся на ступенях собора, на всей площади. Весь ритуал расписан по минутам:

«8.30 – сбор в Успенском соборе иностранных послов;

8.45 – шествие в собор Государыни императрицы Марии Федоровны;

9.40 – начало шествия их величеств;

10.00 – начало Святого коронования».

На верхнюю площадку красного крыльца собора вышли виновники торжества, Ники – в сопровождении великих князей Михаила Александровича и Владимира Александровича, Аликс сопровождали великие князья Сергей Александрович и Павел Александрович.

Многократно отрепетированное громогласное «Ура!» грянуло на Соборной площади и, перекатив через кремлевские стены, пронеслось по заполненным до отказа праздным и рабочим людом набережным Москвы-реки, по всей Москве. Военные оркестры грянули медью своих труб.

Под нескончаемый перезвон колоколов и торжественные звуки гимна Ники и Аликс взошли на паперть. В сопровождении высшего духовенства с замиранием сердца ступили под строгие своды древнего собора.

В сияющей, переливающейся горячими огнями свечей глубине собора, перед златыми вратами алтаря, под строгими ликами святых, отстраненно взирающих свысока на все происходящее, возвышался установленный специально для этого случая трон. Это были бережно хранимые в тайных палатах кремлевского дворца бесценные исторические реликвии – престолы русских царей Михаила Федоровича и Иоанна III. По указанию митрополита Московского высокопреосвященного Сергия, после троекратных поклонов и целования святых икон Ники и Аликс взошли на трон и заняли эти престолы – каждый свое место.

– Ой, Ники, мне что-то не по себе… – дрожащим голосом по-английски прошептала Аликс. – Я чувствую, что со мной вот-вот может случиться обморок.

– Потерпи, дорогая, так надо, мы должны через это пройти. Потом ты всю свою жизнь будешь вспоминать этот день, этот великий миг, – тоже на английском шепотом, так, чтобы его никто кроме нее, не услышал, успокаивал Ники. – Мне и самому как-то страшновато. Но никак нельзя показать виду. Посмотри, сколько людей на нас смотрит…

Тем временем к трону приблизился митрополит Сергий. С торжественным поклоном, на алой бархатной подушечке поднес Ники усыпанную драгоценными камнями и волшебно сияющую всеми цветами радуги в свете церковных огней корону, скипетр и державу.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь! – возгласил митрополит, протягивая Ники символы императорской власти.

Ники встал со своего места, сделал шаг ему навстречу, бережно принял корону и, как учили, возложил ее на свою голову.

«Ох, и тяжела ж она! – подумал он. – Да еще к тому же и велика, сползает на самые уши. До чего же смешно, наверно, я сейчас выгляжу со стороны!»

А митрополит уже протягивал ему скипетр и державу.

Ники принял их и в неуклюжей позе застыл перед иерархом, от волнения совершенно позабыв, что нужно делать дальше. Митрополит, видя его замешательство, глазами указал на престол.

«Садись, мол, садись, что стоишь, как истукан!»

Ники понял – и воссел.

В замешательстве повертев в руках скипетр и державу, наконец вспомнил, что нужно делать дальше, и положил их на подушечки по обе стороны от престола. Но это было еще не все. Теперь предстояло разобраться с императрицей. Ники взглянул на Аликс и понял, что она совсем плоха. Глаза ее были полузакрыты, а по бледному, сильно напудренному виску, оставляя за собой влажную дорожку, стекала капелька пота.

– Эй, мон шер, как ты там? Жива? – прошептал он одними губами.

– Я в этом очень сомневаюсь… – судорожно сглотнув слюну и не поворачивая головы, так же тихо прошептала Аликс.

– Тогда соберись с духом, сейчас твой черед…

В соответствии с ритуалом, превозмогая накатившую слабость, Аликс выбралась со своего места и, дрожа всем телом, подошла к нему, преклонив перед теперь уже августейшим супругом колени.

Ники, стянув со своей головы тяжеленную корону и, как того требовал ритуал, приложив ее ко лбу императрицы, начал снова нахлобучивать ее на свою голову, однако делал это так неловко, что поранил себе палец об ажурную оправу одного из украшавших корону драгоценных камней, да так сильно, что капелька крови упала на его горностаевую мантию.

«Черт возьми, этого еще не хватало. До чего же дурацкая церемония! – окончательно теряясь и злясь, подумал он. – Просто какое-то средневековье. Бедная Аликс, как ей сейчас плохо!»

«Что это – никак кровь? – увидев появившееся на мантии красное пятно, вздрогнул митрополит Сергий. – Не к добру это, ох, не к добру!»

Он по-быстрому водрузил царевой супруге на голову корону поменьше и помог ей, окончательно обмякшей, подняться с колен.

Наконец-то оба снова заняли свои места и с облегчением перевели дух.

В этот момент певчие на хорах дружно грянули «Многая лета», и тут же где-то там, снаружи, зазвенели колокола, мощные стены собора дрогнули от орудийных залпов.

«Один, два, три…» – машинально начал считать Ники, но быстро сбился со счета и бросил.

Начались поздравления. Этим, слава богу, коронация и закончилась.

Из собора, с Ники и Аликс во главе, многочисленные гости разнаряженной толпой направились в Грановитую палату, где в ожидании их уже стояли накрытые и богато сервированные к торжественному обеду столы. Перед каждым серебряным прибором лежало меню, высокохудожественный эскиз для которого был выполнен не абы кем, а самим знаменитым Васнецовым. Это был пергаментный свиток в пол-аршина длиной с перечнем всяческих мыслимых и немыслимых яств. Тут было все и на любой, самый взыскательный вкус. В том числе: «рассольник, борщок, пирожки, стерляди паровые, каплуны, салат, спаржа, фрукты в вине, мороженое» и прочие, и прочие деликатесы.

И эпиграфом к этому гастрономическому великолепию – следующие возвышенные слова:

 
Слава Богу на небе.
Слава.
Государю нашему на сей земле –
Слава.
Его верным слугам –
Слава.
Именитым гостям Его –
Слава.
Чтобы правда была
На Руси краше солнца светла –
Слава.
 

Уж звезды щедро усыпали небосвод над первопрестольной, а поедание стерляди и каплунов все продолжалось.

– А сейчас, господа, сюрприз! – вдруг торжественно огласил под фрукты в вине дворцовый комендант Гессе. – Государыня, – подошел он к Аликс, – позвольте преподнести вам этот букет из не обычных, а… электрических цветов. Его специально для вас придумали и изготовили наши искусные инженеры и механики. Зажгите его, нажав вот эту кнопочку, и по мановению вашей высочайшей ручки засветится яркими электрическими огнями не только этот букет, а и весь Кремль, вся Москва!

Аликс взяла букет из разноцветных лампочек, от которого длинный шнур уходил куда-то далеко, нажала указанную ей комендантом кнопку, и тут же с улицы в окна ворвались мощные потоки света.

– Ах, какая красота! – восторженно воскликнула золушка.

– Ах, какая красота! – эхом пронеслось по столам.

«Засветился разноцветными электрическими огнями весь Кремль, точно огненной кистью нарисованный на потемневшем небе… Иначе как огненной живописью нельзя назвать эту иллюминацию Кремля. Его кресты, куполы, крыши, зубцы, окна, карнизы, все его разнообразные архитектурные линии вырисовывались тысячами разноцветных огней, бирюзовых, пурпурных, золотистых или сверкающих, как бриллианты. Каждая башня, каждый купол, каждая арка ворот или амбразура окна были чудом красоты и искусства. Описать эти чудеса невозможно, нужно было их видеть, как видел московский народ, сотнями тысяч запрудивший все улицы. Что творилось на Красной площади и набережной Москвы-реки, между Москворецким и Каменным мостами, и представить себе невозможно».

Первопрестольная разгулялась не на шутку. Веселилась до упаду московская и заезжая петербургская знать. В пьяном загуле бездельничали иностранные послы. Бесчинствовали по ресторанам заводчики и купцы. Пропивали последние гроши, а то и портки обитатели московских трущоб…

Однако простой люд все еще томился в ожидании, в предвкушении невиданного, самого масштабного праздника для всех и каждого без разбора – мастерового и крестьянина, лавочника и мелкого чиновника, студента-очкарика и бродяги-босяка. Ведь новый царь решил облагодетельствовать всех, невзирая на чины и звания. По распоряжению Ники московский губернатор великий князь Сергей Александрович должен был организовать на окраине города, на Ходынском поле, массовые народные гуляния. Для этих целей здесь были построены временные «театры», эстрады, балаганы, сооружены полторы сотни ярко изукрашенных палаток, обустроены ларьки для бесплатной раздачи пива, водки и различной закуски. Сюда завезли тридцать тысяч ведер пива, бочки вина, водки и меда. Пей, гуляй, русский народ!

Но больше всего в народе судачили о бесплатных «царских гостинцах».