Постановка проблемы

На выбор темы научного исследования влияет целый комплекс причин и мотиваций, поэтому он почти никогда не бывает случайным. В процессе написания кандидатской диссертации, посвященной истории сибирских железнодорожников в Российской империи, автор периодически находил архивные свидетельства использования женского труда на железных дорогах. В то же время академические издания, посвященные истории железных дорог, обходили данную проблематику стороной. Это заставило задуматься – уместно ли говорить о существовании «истории железнодорожного транспорта» (railway history / history of rail transport^[9]) как таковой, если женский социальный опыт ею не учитывается? В море исторической и научно-публицистической литературы до сих пор уделяется поразительно мало внимания женскому вкладу в деятельность российских железных дорог. Это обстоятельство, по-видимому, вызвано следующими причинами.

Прежде всего – источниковедческими проблемами. Современная отечественная наука переживает процессы переосмысления традиционных направлений исследований, формируются новые сферы исследовательских интересов. Среди прочего интерес вызывают «история женщин» и «гендерная история», поскольку в последние десятилетия стало ясно, что в рамках традиционной историографии, изучающей политику, экономику и культуру, женщинам зачастую отводилось место общего фона, существование которого всем очевидно, но которое не вписано в историческое полотно. В первую очередь это касается женщин из низших сословий, ставших своеобразным «молчаливым большинством». Сделать их «видимыми» в историческом процессе, встроить в традиционную схему исторического повествования на практике оказывается задачей труднодостижимой^[10].

В 2010 г. на базе Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова состоялась российско-французская научная конференция «Как мы пишем историю?». По мнению докладчицы Н. Л. Пушкаревой, одной из первых приступившей к изучению «женской истории» в России, историописание вплоть до середины XX в. ориентировалось на мужчин из-за существовавших «уровней молчания»: 1) молчание современников, 2) молчание источников, 3) молчание ученых^[11]. В рамках первого уровня молчание обусловливалось отсутствием женщин в публичном пространстве, а потому мужчины предпочитали их «не замечать», даже несмотря на то, что женщины не были безмолвными статистами. Второй уровень – молчание о женщинах тех людей, кто вел записи важнейших исторических событий для потомков (это были, как правило, мужчины). Созданное ими историческое повествование являлось нарративом, сосредоточивающим внимание на действиях мужчин, рассматривающим мужской опыт как универсальный; появление в нем женщин являлось исключением^[12]. Здесь очевидно влияние первого уровня на второй, в совокупности определивших возникновение третьего уровня – молчание о женщинах историков, ученых, реконструирующих прошлое на основе имеющихся в их распоряжении источников.

Приложима ли обозначенная «схема» к истории железных дорог? На первый взгляд может показаться, что так и есть. В XIX в., в начальный период развития железнодорожного транспорта, служба на железных дорогах прочно ассоциировалась с трудом мужчин. Низкий уровень механизации вызывал потребность в мужской рабочей силе, не позволяя женщинам претендовать на занятие ряда должностей, требовавших приложения значительных физических усилий. Получение же специального образования и последующее трудоустройство на высококвалифицированные места затруднялось укоренившимися в обществе патриархальными представлениями о женщине как хранительнице семейных устоев и домашнего очага, удел которой – воспитание детей и выполнение домашних обязанностей. Подобная точка зрения была доминирующей не только в России, но и в странах Западной Европы. В качестве примера можно привести Англию, где впервые в мире появились железные дороги на паровой тяге. По словам английского историка Розы Мафесон (Rosa Matheson), основанная в 1833 г. Большая западная железная дорога (англ. The Great Western Railway), связывавшая юго-запад Англии, Западные земли и Южный Уэльс с г. Лондоном, представляла собой «грандиозный патриархальный институт, отстаивавший ценности своего времени»: представление о том, что «мир железных дорог – это мужской мир» (англ. а masculine world)^[13], попасть в который женщинам было непросто. В США ситуация была схожей. Когда 10 мая 1869 г. американцы торжественно завершили строительство Трансконтинентальной железной дороги (линии от г. Нью-Йорка до г. Сан-Франциско), ориентированное на женщин периодическое издание прокомментировало данное событие фразой, прозвучавшей как приговор: «Одна вещь, возможно, ускользнула от внимания наших читательниц. Эта великая работа была начата, осуществлена и завершена только мужчинами. Ни одна женщина не проложила ни одного рельса, ни одна женщина не провела инженерных изысканий. Мышечная и интеллектуальная сила исходила от мужчин»^[14]. Стоит ли удивляться современным утверждениям, что «по большей части имена и трудовые будни первых железнодорожниц навсегда потеряны для истории»?^[15] «Забытый персонал», «забытая рабочая сила» (англ. forgotten women workers) – такие эпитеты употребляют западные исследователи по отношению к женщинам, трудившимся на железных дорогах в XIX – начале XX в.^[16]

Ведомственная переписка по поводу статьи «Забытые труженицы» (1914 г.)

Вместе с тем это не значит, что «забытые» синонимично «замалчиваемым». Современники «замечали» женщин на железнодорожной службе. Проведенное нами исследование демонстрирует – мужчины, оставлявшие записи для потомков, не ставили перед собой цели умалчивать о железнодорожницах. Напротив, благодаря их записям мы имеем возможность прикоснуться к опыту прошлого и попытаться его реконструировать не только в деле эксплуатации, но и строительства линий.

Редакцией первого отечественного железнодорожного периодического издания «Газета железных дорог и пароходства», появившегося 7 мая 1867 г., прямо заявлялось: «История нашего железнодорожного дела представляет много любопытных фактов, которые прошли незамеченными или скрылись в архивах»^[17]. Как будет показано ниже, именно в этом кроется камень преткновения – хотя интерес к изучаемой нами теме женского труда на дореволюционном железнодорожном транспорте возник еще у непосредственных участников событий, она не имеет системной, стройной источниковой базы («скрылась в архивах»), во многом из-за чего «прошла незамеченной». А между тем это очень объемная проблематика, выходящая за рамки узкоотраслевых, рассматривать которую необходимо в общеисторическом контексте – с учетом конкретной социально-экономической и политической обстановки в России и в мире, на фоне и в зависимости от которой принимались решения об использовании женского труда на железных дорогах. Для освещения темы важно учитывать сохранившиеся мнения современников (как отечественных, так и зарубежных) – железнодорожных, политических и общественных деятелей, рядовых служащих и рабочих – о роли и месте женщин в социуме и в семье, о возможности замещения мужского труда женским.

Таким образом, исследование женского труда на железных дорогах требует кропотливого, многолетнего поиска и анализа информации, в особенности в отношении начального периода развития железнодорожного транспорта.

Консерватизм научного сообщества. Попытки изучения женского труда на железнодорожном транспорте зачастую оцениваются научным сообществом скептически, причем не только историками-традиционалистами, но и социальными историками. Данная проблематика не воспринимается всерьез ввиду укоренившихся стереотипов о железной дороге как о сугубо мужской сфере деятельности. По словам Г.-Ф. Будде (Gunilla-Friederike Budde), профессора Института немецкой и европейской истории XIX и XX вв. Ольденбургского университета (Германия), «появление женских имен в подглавах учебников, в качестве тем на отдельных лекциях и в тематических указателях монографий часто является лишь исключением из норм этого мужского мира»^[18]. Отсюда сомнения в перспективах, актуальности и востребованности гендерных исторических исследований на железнодорожном транспорте.

Показательна подоплека появления первого комплексного исследования об английских железнодорожницах – Railwaywomen^[19]. Поступив в 1977 г. на железнодорожную службу в 19-летнем возрасте, будущая автор Хелена Войтчак (Helena Wojtczak) обратила внимание на скудность имевшихся известий о женском вкладе в развитие отрасли. Коллега-мужчина сообщил ей, что, если бы история железнодорожниц «стоила» написания, это было бы уже сделано. В другой раз один из научных сотрудников Национального архива (The National Archives, United Kingdom) убеждал Х. Войтчак, что, за исключением небольшого количества временных служащих в период Второй мировой войны, женщины вплоть до середины XX в. не трудились в железнодорожной отрасли Англии. Когда Х. Войтчак обнаружила сведения о 13 тыс. железнодорожниц, служивших еще до Первой мировой войны (1914–1918 гг.), сотрудник архива парировал: они «не в счет», потому что, вероятно, являлись лишь уборщицами и канцелярскими работниками, а не «настоящими» железнодорожниками (англ. not real workers)^[20]. Вместе с Дейрдре Беддоу (Deirdre Beddoe), профессором университета Гламорган (The University of Glamorgan), Х. Войтчак в итоге пришла к выводу: «Суждение о том, что “история мужчин” была представлена обществу как универсальная история, еще никогда не было столь правдиво, как в отношении железных дорог»^[21].

В России, несмотря на значительный интерес к гендерной истории как таковой, вклад женщин в стабильное функционирование железных дорог на заре их развития пока остается вне поля зрения научного сообщества. В то же время автор считает деятельность железнодорожниц достаточно значимой, чтобы об этом можно было заявить как о самостоятельной исследовательской проблеме в рамках истории железнодорожного транспорта и общества в целом.

Предварительные теоретические соображения

Опираясь на западноевропейский опыт, предпринятые к концу XX в. попытки исследователей «осмыслить» женщину в истории презентовали новую для российской науки историческую субдисциплину – «историю женщин» («исследования о женщинах»). Характерная для нее методология переключила внимание исследователей на новый объект познания – женщину, и на новый предмет – женский опыт, женские социальные и трудовые практики, женские сферы и каналы влияния, а в начале XXI в. и на более глобальные темы, такие как система властных иерархий в обществе. Сюжеты и проблемы российской истории женщин оказались практически неисчерпаемыми. Некоторые из них в настоящее время в достаточной степени проработаны, другие – только обозначены как исследовательские темы и направления, как, например, история женского труда на железных дорогах Российской империи.

Хотя «женская тема» привлекала внимание общественности с начала XIX в., до второй половины XX в. женщины редко становились объектами научных сочинений. Можно сказать, что до этого времени история человечества фактически была андроцентричной^[22], т. е. ориентированной на мужские персонажи и виды деятельности. Безусловно, история железнодорожного транспорта и по сей день предстает в глазах многих в том же – андроцентричном – виде.

Вскоре произошел перелом – импульс к появлению «истории женщин» как особого научного направления дала сексуальная революция, развернувшаяся в 1960-е гг. в странах Западной Европы и США. Бурные модернистские процессы после Второй мировой войны придали женскому движению необычайную силу. Возникла «женская история», в задачи которой входило «сделать женщин видимыми»^[23], т. е. показать вклад женщин в мировую историю, не ограничиваясь только выдающимися историческими фигурами. Первое время наталкиваясь на откровенный скептицизм со стороны научного сообщества, исследователи женской истории лишь усиливали свой напор, что привело к институционализации в 1970-1980-е гг. нового направления в общественных и гуманитарных науках. В итоге за последние сорок лет история женщин пережила невероятный бум. Историки не только проанализировали судьбы женщин прошлого, исторический опыт отдельных общностей и социальных групп, но и соотнесли эти индивидуальные и групповые истории женщин с общественными сдвигами в экономике, политике, идеологии, культуре^[24]. Не обделили вниманием зарубежные исследователи и историю железнодорожного транспорта XIX – начала XX в.

«Андроцентризм»

Концепция андроцентризма впервые была озвучена американкой Шарлоттой Перкинс Гилман (Charlotte Perkins Gilman) в работе «Мир, сделанный мужчинами, или Наша андроцентричная культура» (1911 г.), где автор утверждала:

«Все наше человеческое мировоззрение зиждется на неизменном негласном допущении: мужчина является воплощением человеческого типа, а женщина олицетворяет собой некую дополняющую и подчиненную ему помощницу, основная сущность которой сводится к продолжению рода. Относительно мужчины женщина всегда была в препозиции – она была при нем, над ним или под ним, впереди него, за ним, около него». Исходя из этого, все человеческие стандарты основаны на мужских характеристиках, и когда мы хотим похвалить работу женщины, мы говорим, что у нее «мужской подход».

«Все, что мы наблюдаем вокруг себя, с чем рождаемся и с чем вырастаем, будь то психическое или физическое окружение, мы считаем естественным порядком вещей – так уж устроен мир. Но то, что мы до сих пор считали “человеческой природой” и могли осуждать, было в значительной степени лишь “мужской природой”; а то, что мы называли “мужским” и чем могли восхищаться, было в значительной степени общечеловеческим и должно применяться к обоим полам. Наконец, то, что мы называли “женским” и могли осуждать, также было в значительной степени общечеловеческим и применимо к обоим полам».

«Для мужчины весь мир был его “миром”, просто потому что он мужчина; а весь мир женщины ограничивался домом, потому что она женщина. Для нее существовала предначертанная сфера, строго ограниченная ее женскими занятиями и интересами; для него было предназначено все остальное, и это “все” претендовало на то, чтобы называться мужским».

В своей работе Ш. П. Гилман пришла к выводу, что «наша андроцентричная культура была и остается чрезмерно маскулинной (англ. a masculine culture), что никак не может быть приемлемым».

В «истории женщин» можно условно выделить два направления, каждое из которых отражает одну из стадий ее развития и одну из сторон нынешнего облика. В русле изучения истории железнодорожного транспорта институционально направления до сих пор не оформлены, авторы исследований в данной области не позиционируют себя приверженцами какого-либо из течений. Однако обращаясь к историографии, мы можем соотнести конкретно-исторический материал с теоретическими установками выделяемых направлений.

В первом направлении, сформировавшемся на Западе к 1970-м гг., цель познавательной деятельности интерпретировалась как «восстановление справедливости», «восстановление исторического существования женщин», «забытых» в официальной «мужской» историографии. В основе данного течения лежат два базовых положения: 1) женщина занимала второстепенную роль в классовых обществах в связи с господством универсальной для множества стран патриархальной системы, и 2) семья, домохозяйство и отношения полов являлись производными от экономического устройства общества. Таким образом, положение женщины зависело от экономических отношений, поскольку живучесть патриархальной системы исследователи объясняли ее ассимиляцией с социально-экономическими, политическими и культурными структурами^[25].

Приверженцам этого направления удалось и удается до сих пор раскрывать многие неизвестные страницы из истории трудовой деятельности женщин в конце XIX – начале XX в. Но такой описательный подход имеет и свой минус: он изолирует «женскую историю», развивает ее параллельно и нередко в противовес «мужской». В конечном итоге это не позволяет предпринять попытку создать единый облик истории железнодорожного транспорта, совместивший бы обе версии истории.

Представители второго направления, выдвинувшегося на первый план на Западе во второй половине 1970-х гг., стремились связать «женскую историю» с историей общества. Первостепенной задачей для них стало изучение исторически сложившихся отношений господства и подчинения между мужчинами и женщинами в патриархальных структурах классового общества^[26]. Впоследствии именно это течение станет стремиться к созданию междисциплинарных комплексных исследований, ключевой категорией в которых будет «гендер». Термин «гендер» (от англ. «род», «пол»^[27]), введенный в научный оборот медиками и психологами в 1950-е гг., длительное время не принимался историками, первоначально воспринимавшими «гендерную историю» в качестве синонима «женской»^[28].

В отличие от «женской», «гендерная история» предстает предельно широкой предметной областью, изучающей не столько женщин или мужчин самих по себе, сколько гендерную структуру общества – основу социальной иерархии, отношения власти и подчинения. Основная идея: гендерный статус и, соответственно, гендерная иерархия не детерминируются однозначно природой, а задаются всей исторически сложившейся в обществе системой отношений. При усвоении их с раннего детства, гендерные нормы кажутся людям чем-то изначально данным и неизменным, но на деле таковыми не являются. Иными словами, представления о том, что такое мужчина и женщина, какое поведение и какие занятия приличествуют каждому из них, каковы должны быть отношения между ними, – это не просто отражение или прямое продолжение их природных, биологических свойств (на чем делает акцент «женская история»), а продукт культурно-исторического развития общества (именно это важно для «гендерной истории»)^[29].