Чтобы не шляться в обеденное время, где попало, сотрудникам выделена большая комната с холодильником, микроволновкой, телевизором, электрочайником и др. приборами. Обеды («бенто») заказывают в специальной фирме, которая за это делает небольшую скидку. Ну, может и без скидки, но с бесплатной доставкой. Бенто – это пластиковая коробочка, в отделениях которой разложены разные продукты. Блюда очень разнообразны. Более того, даже блюдо с одним названием редко повторяется – каждый день вносят что-нибудь новенькое. И чего только в этой пище нет! Мясо – говяжье, свиное и куриное, рыба (и всевозможные изделия из нее), макароны, разные водоросли (иногда совершенно несъедобные), коренья экзотических растений (бамбук, лотос…), кукуруза, проростки фасоли и других трав, морепродукты, имбирь, маринованная капуста, морковка, редька, масса разных, порой очень подозрительных на вид, грибов… Ну и конечно же – рис. Все это поливается различными соусами – под определенные виды продуктов. Очень удобно – поел, выбросил в мусорный ящик, и не надо мыть посуду. Запивают все зеленым чаем. В холодильнике часто бывает пиво, но пить его можно только вечером по специальному сигналу начальника. В соседней (очень богатой) лаборатории в столовой огромный телевизор и, кроме того – бесплатные полдники, примерно часа в четыре, а на столе всегда стоят вазы с печеньем и фруктами. Если погода позволяет – можно выйти в университетскую столовую. Здесь еда уже чуть ближе к Европе, но возникают затруднения с языком – лучше ходить с попутчиками, немного понимающими японский.

Что интересно – встаешь из-за стола с полным желудком, через 15 минут ощущение сытости проходит, а еще через 15 уже мог бы съесть то же самое еще раз. Так что сильно раздобреть на местных харчах затруднительно. Я, кстати, что-то и не припоминаю толстых японцев, как-то не попадались – сумоистов, наверное, на специальных фермах откармливают.

Оборудована лаборатория очень хорошо. По качеству оборудования – можно сравнить с лабораторией в Уолтер Риде, но еще здесь есть хорошая культуральная, изотопная, источник гамма-лучей и виварий. Виварий вообще надо описывать отдельно – у нас операционные комнаты в больницах оборудованы значительно хуже! Пока дойдешь до комнаты с клетками по 2–3 раза переобуваешься и переодеваешься. Вся одежда и обувь для работы в виварии хранится под ультрафиолетом и опрыскивается спиртом. В комнате – работа в стерильных перчатках и в маске, чтоб, не дай бог, чем-то не заразить благородных мышек. Ну, кстати, и стоят эти мышки, как у нас кабанчик средней упитанности.

С реактивами тоже нет проблем. Два-три раза в неделю приходит японский человечек и, непрерывно кланяясь, принимает заказы. Причем, не просто записывает, как попка, а может что-то посоветовать, проконсультировать, а впоследствии и помочь в установке нового оборудования или программы под него.

Посуду и реактивы, кроме специальных, готовит лаборант. Посуда почти вся разовая – из пластика. Ассортимент пластиковой посуды, используемой только в культуральной, доходит до 50 единиц.

Много мелких удобств – педальки, включающие газ, водоструйные насосы в мойках, канистры с готовыми буферами, спиртовыми растворами и красителями, наборы готовых пробирок для уравновешивания центрифуги – что помещение не украшает, но отличает лабораторию функциональную от демонстрационно-показательной.

Основная масса сотрудников наши соотечественники. Они, в основном, и делают науку. Местные к ней не очень способны и работают неаккуратно, чем сильно раздражают наших. Японец, например, может залезть грязной пипеткой в большую банку со свежей средой (да еще и не принадлежащую ему лично) вместо того, чтобы отлить немного в пробирку. После окончания работы всё так и бросают, забывают выключить приборы, газ, свет, общую посуду за собой не моют, ну и так далее. Правда, тех японцев уже в лаборатории с гулькин … (немного осталось), а оставшихся Таня – главный человек в лаборатории – понемногу выдрессировала – реагируют даже на простые жесты. Что интересно, руками работают даже самые видные деятели лаборатории, например доктор Хироюка Намба (Володе больше нравится его называть по имени) – первый зам Ямашиты, хотя, как считают наши – лучше бы они не работали. Конечно же, встречаются исключения и среди японцев. Так, мне показывали довольно молодого человека из соседней лаборатории, у которого уже две статьи в Nature.

Многие лабораторные японцы наделены кличками. Рыба, Хомяк, Ямасик – чтобы можно было говорить о них в их присутствии. А то они как-то нервно реагируют на упоминание своего имени в разговоре по-русски.

Есть еще лаборант Такахаши, которого я в первое время принимал за предмет обстановки – настолько малоподвижным было это существо с сонной физиономией и почти закрытыми глазами. Когда он менял своё местоположение в лаборатории, мне казалось, что он не передвигается, а перетекает, как амеба. Наши мне, впрочем, объяснили, что хлопец он хороший и все делает очень качественно. Впоследствии я в этом убедился сам. Когда Такахашик по какой-то причине отсутствовал даже несколько дней, это сразу же остро ощущали все «экскрементаторы». Особенно когда готовить растворы вместо него брался кто-то из японцев, вроде Рыбы. К тому же, Такахаши разбирается в сложных компьютерных программах и может помочь установить новый научный прибор. Кроме лаборантских функций, он еще заказывает обеды на фирме, а затем собирает йены. Мы с ним сошлись на почве пива, а еще он заполнял за меня (наряду с Таней и Димой) обеденный заказ. Я указывал ему на картинку блюда, которое мне нравилось цветом и содержанием, и он аккуратно вписывал иероглиф в табличку. Должен сказать, что исполнить надпись самому мне не удавалось, даже имея перед глазами образец.

По пятницам семинары. С 16–30 и (часто) до 10–11 вечера. В лаборатории 3 семинарских группы. Одна группа докладывает об своих очередных успехах в раскрываемости важных научных проблем, другая – свежие интересные статьи, близкие по тематике, третья – отдыхает и (в лице Димы) задает каверзные вопросы первым двум. Через неделю – меняются. Основной язык лаборатории – русский, хотя доклады пока еще делают на английском и японском. Причем, есть отдельные русскоязычные особи, которые о своих успехах докладают не на русском, не на родном им белорусском и даже не на английском, а на японском. Такой вот позорный конформизм вместо того, чтобы стимулировать аборигенов к скорейшему овладению нормальным языком.

Сразу после заезда делал доклад и я. Обосновывал выбранную мной тематику исследований. Не могу сказать, что я поразил их своим выступлением. Говорю я вообще плохо, на английском делал доклад впервые и, кроме того регулярно оскорблял японцев. Дело в том, что слово gap, означавшего в моей речи пробел (в знаниях по данной теме), я произносил, как «джеп», что является оскорбительной кличкой аборигенов со стороны хамоватых американских интервентов.

Что мне «понравилось», так это система формирования авторского коллектива научных статей. Ну, в первую очередь, вписывают завлаба – это святое! Затем включают всех начальников поменьше. Затем тех, кто статью правил или даже просто читал. Тех, кто принимал участие в обсуждении. Тех, кто проходил мимо по коридору в тот момент, когда эта статья обсуждалась. Тех, кто мог проходить мимо по коридору в тот момент, когда эта статья обсуждалась, но не смог пройти по уважительной причине. И, наконец, лиц, не принимавших участие в эксперименте, работе над статьей, обсуждении, не проходивших мимо в момент обсуждения, но которым просто очень нужна публикация. Мне рассказывали, как обставляет свои дела с публикациями «говорун». Обычно он приводит к Володе сотрудника другого отдела и представляет их друг другу. В результате Володя проводит эксперимент, коллега из другой лаборатории пишет статью (которую тоже правит, или вернее переписывает заново, Володя), а «говорун» с чистой совестью вносит свою фамилию в авторский коллектив. Такое вот научное сутенерство. Достаточно спросить японца, где лежит нужная вам пипетка, чтобы он оказался в соавторах вашей статьи, ну а если он отлил вам 40 микролитров приготовленного им реактива – есть все основания ставить его в списке авторов на первое место. Это, что касается японцев. В отношении наших действуют другие правила. Человек, который сделал весь эксперимент и написал статью от начала и до конца, может (не обязательно!) оказаться первым в списке 20 соавторов. Ну, в точности по пословице – один с сошкой, семеро (часто – двадцать семеро) с ложкой. Мне рассказывали, как «говорун» при обсуждении Таниной статьи заявил, что это полный бред и что он в ней ничего не понимает (последнее было чистой правдой), а затем оказался в соавторах. Статья была опубликована в одном из самых престижных журналов. Все это многих наших очень раздражает, но, с другой стороны – кто платит, тот и заказывает музыку. Никто нас сюда особенно не звал, и являемся мы здесь людьми того же второго-третьего сорта, несмотря на приличные или даже высокие зарплаты.

Мне выделили кабинет (пополам с Володей Саенко) с секретаршей. Что с ней делать – не знаю, так как русским она владеет значительно лучше, чем английским, но хуже чем я японским. Мы с ней ходили (вернее ездили на такси) в горсовет – на прописку. Кроме того, оформляли аренду квартиры. Она же покупает нам всякую канцелярию и проплачивает (временно) все мои счета.

Рабочий день у меня с 8–8–30 утра и до 11–12 вечера. Иногда заканчиваю раньше, иногда – позже. Смотря по тому, сколько пива имеется в наличии. Это не трудовой подвиг – просто идти особенно некуда, да и не хочется. Летом погодка такая, что через 10 минут «похода» рубашку можно выкручивать, а в лаборатории холодное пиво, закуска и кондиционеры, что можно обобщить одним словом – благодать!

Длиннющая очередь в ГУМ. Мужик подходит, спрашивает – что дают? – Немецкие унитазы – отвечают. Стал в хвост очереди, отстоял, оплатил. Выдали какой-то длинный предмет. Дома развернул – 2 палки. Побежал обратно. Что это – кричит – за немецкий унитаз и что с ним делать?! Во-первых – объясняют ему – не немецкий, а ненецкий. А пользоваться просто – одну палку в снег втыкаешь и за нее держишься, а другой песцов отгоняешь.

(Советский анекдот)

Не могу не отметить и качество туалетов в здании. Унитаз здесь – это сложный, многофункциональный научно-технический прибор с подводкой напряжения, с многочисленными фотоэлементами, которые на что-то реагируют и что-то включают. Я вначале немного пугался – думал, это для того, чтобы бить током тех, кто забывает спустить воду, но потом понял, что ошибся – включаются подогрев сиденья и вентиляция. Разница между нашими «ненецкими» унитазами и японскими, как между «кукурузником» и истребителем «cтелс» последнего поколения. Затем имеется мойка и мощная сушка рук – тоже все на фотоэлементах. Когда она включается, то о факте посещения туалета сотрудником узнают все четыре этажа. Ну, о чистоте туалетов – не говорю, тут никакие сравнения не уместны.