Факт депортации этнических немцев на заседаниях бюро ранее не рассматривался. Вероятно, решение принималось на другом уровне. Депортация крымских немцев, оказывается, не носила сплошной характер. По каждому району был отдельный список на 10–15 человек, которым, с разрешения секретаря райкома, была предоставлена возможность остаться в Крыму. Как правило, это были представители партийно-хозяйственной номенклатуры немецкого происхождения.

12 сентября 1941 года разведывательные группы противника появились на перекопском направлении. 15 сентября был захвачен Геническ, а на следующий день враг подошел к Чонгарскому мосту и Арабатской стрелке. В этот день именно там оказался вездесущий журналист Константин Симонов. Его впечатления были совершенно безотрадны. Видел он, что бойцы наши вооружены из рук вон плохо, артиллерии нет, окопы – это только то, что еще не окончательно разрушилось после гражданской войны. И самое поразительное – на Перекопе и Чонгаре почти не было наших войск.

Объяснить этот, в общем-то, необъяснимый факт можно тем, что командование отдельной 51-ой армии, а, прежде всего лично генерал-полковник Ф.И. Кузнецов, зациклились на идеи высадки в Крыму крупного морского, или воздушного десанта противника. На возможность такого развития событий их постоянно ориентировал и Генеральный штаб. Вот почему дивизии 51-й армии были равномерно рассредоточены по всему крымскому побережью, и только 3-я Крымская оставалась в центре, в Симферополе, в качестве резерва. На Перекопском и Чонгарском направлениях, как и везде, находилось по одной дивизии.

Противник же создал мощную группировку, в которую вошли румынский горный корпус, артиллерийская группа резерва Верховного командования, авиационная группа 4-го воздушного флота и собственно части 11-ой армии. В сентябре это составляло около 124 тысяч человек, около 2-х тысяч орудий и минометов, 150 самолетов-бомбардировщиков.

Наше командование, в целом располагая в людях почти таким же количеством, выдвинуло против наступающего противника всего лишь 30 тысяч бойцов и командиров. Можно только поражаться мужеству воинов 156-й стрелковой дивизии генерала П.В.Черняева, которые утром 24 сентября выдержали обрушившийся на них удар.

В Симферополе, в штабе 51-ой армии не почувствовали той смертельной опасности, которая нависла над Крымом. Бойцы 3-й Крымской дивизии занимались тем, что собирали в полях листовки с фотографией, якобы оказавшихся в плену сыновей Сталина и Молотова.

В находящемся в чуть менее ста километрах от места боев штабе отдельной 51-й армии продолжалась обычная, мирная жизнь. В это трудно поверить, но по воскресеньям штаб был пуст – все командиры спокойно отдыхали с семьями. Заместитель командующего генерал П.И. Батов, лично побывав на Перекопе, уже осознал масштабы грозящей катастрофы и требовал усиления северного направления. Его поддерживали член Военного Совета А.С. Николаев и 1-й Секретарь Крымского обкома партии В.С. Булатов, который даже направил письмо в Ставку с просьбой заменить Ф.И. Кузнецова на его посту. Бесполезно. Только 26 сентября, через две недели с начала наступления противника на Перекопе, когда 156-я дивизия почти полностью погибла в неравных боях, и фронт был прорван, Ф.И. Кузнецов решился отдать приказ на переброску частей 3-й Крымской дивизии на подмогу защитникам Перекопа.

Катастрофа в Крыму стала очевидна всем, но выводы последовали исключительно в духе времени. Были отстранены от должностей командующий армией генерал-полковник Ф.И. Кузнецов и член Военного Совета армии корпусной комиссар А.С. Николаев, командир 172-й сд И.Г. Торопцев. Вместо него был назначен полковник И.А. Ласкин. Снят с должности и подлинный герой защиты Перекопа – командир 156-й стрелковой дивизии генерал П.В.Черняев.

Части отдельной Приморской армии, наконец, получили приказ об эвакуации из обреченной Одессы. Как известно, операция эта прошла блестяще, но в Крыму приморцы появились слишком поздно – фронт уже был прорван.

А теперь вновь вернёмся в Симферополь. Здесь события развиваются по какому-то параллельному сценарию.

8 сентября 1941 г. на заседании бюро обкома ВКП(б) обсуждали проблемы сева. В специальном постановлении подчеркивалось, «что проведение осеннего сева и взмета зяби в условиях войны является боевой политической задачей и требует от всех организаций проведение сева в сжатые сроки» [8, л. 30].

По-прежнему десятки людей исключали из партии. Всё чаще в качестве причины указывается «самовольный выезд без снятия с партийного учёта».

Удивительным образом этот параллельный мир проецировался и вниз по иерархической пирамиде власти. Вот как описывал эти дни будущий прославленный партизанский командир Михаил Македонский, который в ту пору был начальником райдоруправления Бахчисарайского района. Он пришел к секретарю райкома ВКП(б), с совершенно очевидным вопросом:

«Для чего мы продолжаем строить дорогу, и занимаем на ней столько людей? Как бы не получилось, что построим её для врага?

Раз и навсегда запомни. – перебил меня Черный – Эта земля наша, и мы ее вечные хозяева» [155, с. 6].

16.09.41. Принимается решение эвакуировать из Крыма весь скот, но вспашку и сев продолжать. Реальность, тем не менее, пытается вторгаться и в этот «параллельный мир».

4.10.41. «… поддавшись провокационным слухам о том, что якобы немецко-фашистские войска прорвали фронт и проникли на территорию Ах-Шеихского района, секретари райкома Макаров, Цирульников, Попов, пред райисполкома Джефаров и начальник райотдела НКВД Могильников сожгли здание, где размещались районные организации, позволили разграбить продовольственный и промтоварный магазины, а сами бежали из района.

За проявленную трусость, паникерство и уничтожение государственного имущества Макарова, Цирульникова, Могильного снять с должностей, исключить из партии, отдать под суд военного трибунала». [8, л. 88].

Ах-Шейх находился на самом северо-западе полуострова и в отличие от Симферополя, там, происходящие на Перекопе события воспринимались, как мы видим, несколько по-иному.

С формированием крымских дивизий и переподчинением их армейскому командованию, надуманность должности «Командующего отрядами народного ополчения» стала очевидна. А.В. Мокроусов и его штаб оказались не у дел. Вот тогда 23.10.41. принимается постановление Крымского обкома ВКП(б) о назначении А.В. Мокроусова командиром партизанских отрядов Крыма, с освобождением его от обязанностей командира народного ополчения. Комиссаром назначается 1-й секретарь Симферопольского горкома партии С.В. Мартынов, начальником штаба И.К. Сметанин. В этом же постановлении указывалось о выделении на партизанское движение 2 млн рублей [139, с. 75].

До оставления нашими войсками Симферополя оставалась всего одна неделя. В своих дневниках И.Г. Генов писал: «25 октября 1941. Если бы Центральный штаб, а также штабы районов и отрядов были созданы хотя бы месяц назад, можно было бы сделать во много раз больше. На вопрос когда будут утверждены штабы районов, Мокроусов ответил как-то неопределенно:

– Ясам только что утвержден» [150, с. 23].

Теперь, дорогой читатель. Попробуйте мысленно поставить себя на место организаторов партизанского движения.

Фронт на Перекопе вот-вот рухнет, времени почти нет. С чего начать?

Люди! Будущие партизаны. Здравый смысл подсказывает, что в формирующиеся партизанские отряды следует направлять лесников, охотников, туристов, а также местных жителей, то есть тех людей, которые знают будущий театр военных действий, которым известны дороги и тропы, родники, речушки…

Увы, при выборе людей был осуществлен совершенно другой метод. Решением Крымского обкома ВКП(б) каждый район Крыма должен сформировать свой партизанский отряд, в который можно включать только членов партийно-советского актива района.

Естественный вопрос, который стал перед организаторами – на какой срок придется уходить в лес? Дорогой читатель, попробуйте ответить на него сами, но при этом помните, что если бы кто-то из вас сказал бы о том, что оккупация Крыма продлится 900 суток, то его сочли бы или сумасшедшим или паникером. Поэтому общее мнение сводилось к тому, что более трех месяцев оккупация не продлится. В соответствии с этим никаких ограничений ни по возрасту, ни по полу для будущих партизан не было. Задача ставилась простая и понятная: переждать в лесу три месяца, а потом вновь вернуться на свои высокие должности в райком партии, райисполком и прочих районные учреждениях и организациях.

Поскольку мы заговорили о главной составляющей партизанского движения – кадрах, то рассмотрим и национальную составляющую этого вопроса. До сих пор он был один из самых неизученных. Причин тому много и, вероятно, основная – это то, что во все годы Советской власти, при кажущейся доминанте интернационального воспитания, все вопросы, касающейся какого-нибудь одного определенного народа, рассматривались как нежелательные.

В основу административного деления Крымской АССР, как известно, был положен национальный принцип. В 1930 г. были созданы национальные сельсоветы: русских 207, татарских 144, немецких 37, еврейских 14, болгарских 9, греческих 8, украинских 3, армянских и эстонских по 2. Кроме того, были организованы национальные районы. В 1930 г. таких районов было семь: пять татарских (Судакский, Алуштинский, Бахчисарайский, Ялтинский и Балаклавский), один немецкий (Биюк-Онларский, позже Тельманский) и один еврейский (Фрайдорфский). Во всех школах этих районов дети нацменьшинств учились на своем родном языке.

Поскольку партизанское движение по всей оккупированной противником территории Советского Союза формировалось исключительно на основе партийно-советского актива, то, давайте, проанализируем стенографический отчет последней предвоенной партийной конференции, чтобы сравнить с тем, что мы имели на начальном этапе партизанского движения.

Таблица 1.

Национальный состав делегатов XXI областной партийной конференции ВКП(б)

Собственно крымская партийная организация была представлена 401 депутатом. Русские – 55 %; крымские татары – 15.2 %; евреи -12.7 %; украинцы – 12.2 %. На оставшиеся одиннадцать народов, среди которых были характерные для Крыма единичные вкрапления: армян, болгар, караимов, крымчаков, немцев приходилось всего 3 % и оставшиеся 1.9 % – оказавшиеся в Крыму пять белорусов, а также по одному: казанский татарин, литовец, чуваш.

Приблизительно также должен был выглядеть и национальный состав партизанского движения Крыма, тем более что очень многие участники этой последней предвоенной партийной конференции действительно стали партизанами, но «гладко было на бумаге…». Время на формирование партизанских отрядов уже не было. Как за соломинку, хватаются за идею И.Г. Генова о наборе в отряды бойцов истребительных батальонов, но при этом оговаривается условие, которое и ещё более усугубляет и без того безысходное положение: «… их придется брать в последнюю очередь. Истребительные батальоны будут нести службу до конца, а дел у них много: вести борьбу с вражескими парашютистами, диверсантами, охранять важнейшие промышленные объекты, государственные учреждения» [150, с. 13].

31 октября 1941 г. то есть за сутки до вступления противника в Симферополь А.В. Мокроусов издаёт приказ № 1, в котором объявляет о вступлении в должность командующего партизанским движением. Назначает командиров, комиссаров и начальников штабов всех пяти партизанских районов. При этом фигурируют фамилии людей, которые в лесу никогда не появятся, так как, вероятно, они даже не знали о своём новом назначении.

Примечателен параграф 3 этого приказа: «Проведенная мною проверка состояния работы показала: Дисциплина в отрядах поставлена слабо, имеются случаи пьянки, пререкания с начальниками и пр.

Продукты, снаряжение, оборудование, боеприпасы и вооружение завозится крайне медленно и ещё хуже оно развозится в глубинные пункты. Охрана и учёт завезённого продовольствия и имущества поставлены слабо, периодического наблюдения за состоянием, как продуктов, так и имущества нет.

Обстановка требует окончания всех работ максимум в десять дней. Заготовку продуктов в количественном выражении проводить по нормам красноармейского пайка из расчёта предполагаемого количества людей, объявленного мною начальникам районов» [196, с. 167].

Давайте обратимся к воспоминаниям партизан в той, части, как закладывались эти базы.

«Они начали закладывать базу всего в километре от деревни, в небольшом лесочке, в ста метрах от дороги и в двенадцати километрах от места, отведенного под лагерь. И все это на глазах у населения. Не лучше положение и в других отрядах» [150, с. 17].

«Закладка баз ведется так: что ни продукт – то база, и все у дорог».

«Продуктов завезено много, но до сих пор ни одной базы не заложено. Их даже и не собираются закладывать. Видимо, надеются, что противник сюда не доберется».

«Командир отряда хотел все продукты базировать в пещерах. Я запретил это делать: пещеры все знают. Так как времени в нашем распоряжении мало, дал указание завозить продукты в глубину леса и там оставлять до прихода отрядов» [Там же, с. 24].

«Опыт учил, что лагеря следует размещать как можно дальше от населенных пунктов, проезжих дорог, в глухом и скрытом месте, удобном для обороны, нападения и маневра, а также вблизи водных источников. Но если следовать всем этим правилам, то во втором районе больше трех отрядов разместить негде…» [Там же, с. 11].

Впрочем, были примеры и достаточно грамотного подхода к делу. Вот что рассказал Абибуллаев Нури, 1928 года рождения. «Жил я в деревне Мамут-Султан. Когда немец был уже на Перекопе, председатель колхоза сказал моему отцу: «Дай телегу и лошадь. Нури будет делать то, что мы скажем. Я приезжал на колхозный двор, там грузили картофель, муку, табак…. Я уезжал в Тавель. Там у меня забирали телегу, а я оставался под дубом и ждал, когда пригонят пустую телегу. Я не знал, куда и зачем всё это увозилось. Я делал в день две ходки, а обратно мужчины грузили дрова, которые привозил домой» [100].

То, что каждый отряд самостоятельно готовился к жизни в лесу, нашло отражение в их экипировке. Так, курортная Ялта обеспечила своих бойцов прекрасными спальными мешками. Но лучше всех были экипированы бахчисарайцы. Как вспоминал бывший секретарь Бахчисарайского райкома ВКП(б), он же комиссар отряда В.И. Черный: «На трикотажной фабрике я заказал двести свитеров, шерстяных носки и шлемы под шапки. Кожевенный завод изготовил сотни три постолов» [163].

Как отметил посетивший их отряд И.З.Вергасов: «Бахчисарайцы имели теплые ушанки, полушубки, на ногах у всех постолы – в том числе и у комиссара. Обувались они таким образом: шерстяной носок, портянка из плащ-палатки, и все это плотно зашнуровывалось, так что ни вода, ни снег не страшны. В лесу такая обувь оказалась самой практичной» [147].

Прочитав эти строки, я вспомнил своего отца Полякова Евгения Матвеевича, детство и юность которого прошли в Бахчисарайском районе, в селе Ханышкой. Мне много раз доводилось ходить с отцом на охоту и каждый раз, когда мы останавливались, чтобы снять с сапог комья грязи, отец рассказывал мне о постолах – об обуви его мечты, обуви к которой никогда не липнет грязь. Признаться честно, я думал, что отец фантазирует, и был поражён, когда в таких же восхитительных выражениях прочитал о постолах у Ильи Вергасова.

Впрочем, у Николая Колпакова о постолах другое мнение: «Они легкие, не натирают ноги, но зимой размокают и спадают с ног, а летом засыхают и становятся лыжами. Взбираясь на гору, скользят назад, а с горы летишь, как на лыжах, не помогали никакие приспособления» [152, с. 20].

Вот что вспоминал моряк Леонид Вихман: «В лесу был большой двухэтажный дом. Туристическая база. Отряд человек 300. Много женщин. Нас накормили. Питание исключительное было. Любая закуска, вино. Все что хотите было. Столы, стулья. Обслуживали девушки в белых халатиках, тарелочки, рюмочки, графинчики» [72, л. 88].

Н.П. Дементьев: «Было это в первую неделю ноября. Мы шли по лесу и недалеко от лагеря видим: лежит деревянная бочка, килограмм на 30–40. Открыли её – красная икра! Объелись ею так, что потом животы болели» [105, с. 4].

Мы уже знаем общую картину с закладкой продовольствия, а как были вооружены отряды? Вот, что писал Андрей Сермуль: «У нас имелись английские винтовки, трофеи гражданской войны, японские «Арисака» с ножевым штыком, довольно длинным; польские винтовки «Маузер» немецкого производства с орлами на прикладах. Ни одного автомата не было, даже самозарядных винтовок в отрядах не имелось». [158, с. 18].

В данном случае речь идёт о 3-м Симферопольском отряде. Не думаю, что какой-нибудь районный отряд мог получить от властей большее.

Комиссар Зуйского отряда Н.Д. Луговой сетовал: «В дни формирования отряда дали нам винтовки. Но что это за винтовки? Какие-то трофейные: японские, финские, ещё какие-то. Патронов к ним по сотне! Израсходуешь боезапас и всё – выбрось её, эту трофейку – патронов-то никто не даст больше. Требовать более основательного вооружения мы и не пытались, понимали: для армии не хватает оружия, о партизанах, что тут говорить?» [153, с. 16].