Либеральный министр Швыдкой докатился до того, что даже «немецкий фашизм», которому антифашисты вменяют в вину ликвидацию аж 6 миллионов его же, Швыдкого, соплеменников, оказывается «лучше», чем «русский фашизм», виртуальный и голословный. Фашизм, которого нет. В данном случае коричневый ярлык камуфлирует, маскирует ненависть к русскому народу и к русской культуре. Недаром его хунвэйбиновские, большевистские шоу именуются «культурной революцией». Попробовал бы он в Израиле произвести революцию в иудаизме, в иудейской культуре! А здесь можно. Здесь «аборигены» помалкивают. Т. е. мы пишем, конечно, протесты, публикуемые в «Завтра» или в «Русском Вестнике», но от этих протестов властям ни жарко, ни холодно. Так же, как мэр Лужков в упор не видит наших многолетних стояний и шествий за переименование станции метро «Войковская», названной в честь мародера, изувера и цареубийцы. Потому что и власть против русских. С троцкистским идейным наследием в либеральной упаковке. Сегодня Ельцин и Кох, Черномырдин и Чубайс не любят русских с не меньшей страстью, чем Маркс, Энгельс, Ленин и Троцкий.

Став националистом, я довольно быстро осознал себя и монархистом. Понял, что только православная монархия может быть твердой опорой и защитой русского народа. Монархи могут иметь минусы, но даже при минусах монархия несопоставимо лучше республики, где правит мафия. Республика в своей неумолимой реальности – это власть мафии, господство теневых сил. Масоны и евреи клеветали на друга Августейшей Семьи Григория Ефимовича Распутина именно в том плане, что прозрачная власть Николая Второго, как и любого другого русского Царя, становилась якобы непрозрачной. Распутин давал иногда полезные советы, но он никогда не влиял на Государя – это теперь доказано документально. Власть Самодержца Николая Второго была столь же ясна и прозрачна, как и власть Александра Третьего, Николая Первого, Павла Первого, Екатерины Второй. А вот республика всегда непрозрачна. Исключение могут составить крошечные республики, как древнегреческие полисы или нынешняя Исландия, население которой могло бы уместиться на двух больших стадионах. Но там, где граждан не соберешь на площади, как в Афинах, в республике чаще всего правят темные лошадки. Республика – лучшая форма правления для тайных масонских лож. Вот почему я стал и монархистом. Позднее монархические убеждения еще более окрепли, когда я осознал в полной мере богоустановленность монархической власти, единственно законной, единственно легитимной на планете. Как я уже сказал, в 23 года, под следствием, на Лубянке (я был одним из последних сидельцев на Лубянке, позже всех политических содержали в Лефортово) я вернулся к той вере, какой с детства научила меня моя бабушка, крестьянка из деревни Рыжиково, Скворцова Прасковья Егоровна. Рука ницшеанца отяжелела, как гиря, когда я решился перекреститься в первый раз. Я едва ее поднял вверх. Конечно, стать воцерковленным верующим в зоне трудно хотя бы потому, что здесь нет храма. Но как мог и как меня научили православные священники или дьяконы в лагере, молился. Взгляды, оформившиеся в 1963–1964 гг., я разделяю и по сей день: Православие – Самодержавие – Народность. Я исповедую христианский национализм в духе учения выдающегося русского мыслителя И.А. Ильина. Так, как оно изложено в его классической работе «Путь духовного обновления»: «Проблема истинного национализма разрешима только в связи с духовным пониманием родины: ибо национализм есть любовь к духу своего народа и притом именно к его духовному своеобразию»^[21]. Надо принять, считает философ, русский язык, русскую историю, русское государство, русскую песню, русское правосознание, русское историческое миросозерцание и т. д. – как свои собственные. И далее: «Что бы ни случилось с моим народом, я знаю верою и ведением, любовью и волею, живым опытом и победами прошлого, что МОЙ НАРОД НЕ ПОКИНУТ БОГОМ, что дни падения преходящи, а духовные достижения вечны…»^[22] Но любить свой народ не значит льстить ему или утаивать от него его слабые стороны, но честно и мужественно высказывать их и неутомимо бороться с ними. Сегодня, например, два больших греха лежат на русском народе: грех алкоголизма и грех убийства младенцев во чреве матери (до 5 миллионов человек в год). Об этом надо говорить во весь голос, отнюдь не переставая любить свой народ, не забывая, что во многих иных отношениях он имеет несопоставимые с другими достоинства, а названные грехи искоренять любым способом. Ильин считает, что глубокий, духовно верный и творческий русский национализм надо прививать людям с раннего детства. В семье должен царить культ родного

ЯЗЫКА. Учить чужим языкам не следует до тех пор, пока русский ребенок не заговорит связно и бегло на своем национальном языке. Важно чаще читать в семье вслух Св. Писания, по возможности на церковно-славянском языке, и русских классиков. Русскую ПЕСНЮ ребенок должен слушать в колыбели. «Русская песня глубока, как человеческое страдание, искренна, как молитва, сладостна, как любовь и утешение. В наши черные дни, как под игом татар, она даст детской душе исход из грозящего озлобления и каменения»^[23]. Иван Александрович придает огромное значение созданию по всей стране детских хоров, церковных и светских. «Хоровое пение национализирует и организует жизнь – оно приучает человека свободно и самостоятельно участвовать в общественном единении»^[24]. Ребенка следует учить МОЛИТВЕ, которая даст ему духовную гармонию и источник духовной силы – русской силы, а также приобщать к русским СКАЗКАМ, дающим первое чувство героического. «Национальное воспитание неполно без национальной сказки»^[25]. Очень важны для воспитания ребенка ЖИТИЯ СВЯТЫХ И ГЕРОЕВ, образы национальной святости и национальной доблести. «Образы святости пробудят его совесть, а русскость святого вызовет в нем чувство соучастия в святых делах, чувство приобщенности, отождествления, она даст его сердцу радостную и гордую уверенность, что «наш народ оправдался перед лицом Божиим», что алтари его святы и что он имеет право на почетное место в мировой истории («народная гордость»)»^[26]. СТИХИ таят в себе благодатно-магическую силу, и русский человек, с детства влюбившийся в русский стих, полагает Ильин, никогда не денационализируется. Наконец, крайне важно знание русской ИСТОРИИ, величавой и трагической, которая учит духовному преемству и сыновней верности. «АРМИЯ есть сосредоточенная волевая сила моего государства, оплот моей родины, воплощенная храбрость моего народа, организация чести, самоотверженности и служения – вот чувство, которое должно быть передано ребенку его национальным воспитателем»^[27]. Для меня лично нет сомнения, что так называемая дедовщина в армии сознательно поощряется врагами народа. Вместо того, чтобы воспитывать в молодых людях любовь к родине и готовность отдать за нее жизнь, начальство, благословляя разгул неуставных отношений, поощряет самые низменные рефлексы, выколачивая из души солдата возвышенное и героическое. Наличие этой мерзости в армии – самое наглядное доказательство отсутствия национального самосознания у наших руководителей, отсутствия любви к своему народу. Ильин считает также, что ребенок «должен почувствовать, что русская национальная ТЕРРИТОРИЯ добыта кровью и трудом, волею и духом, что она не только завоевана и заселена, но что она уже освоена и еще недостаточно освоена русским народом. Национальная территория… есть… духовное пастбище народа, его творческое задание, его живое обетование, жилище его грядущих поколений»^[28] (с. 207). Русский националист, на мой взгляд, должен быть непримирим к любой попытке отсечь русское жизненное пространство в пользу чужеземцев. Будучи монархистом и весьма почитая Императора Александра Второго за его блестящие территориальные присоединения в Средней Азии, я тем не менее не могу не выразить чувства горечи в связи с продажей (практически за бесценок) Аляски масонскому режиму США. Ни одна пядь земли под омофором Православной Веры не должна быть уступлена никому. Впредь мы должны считать это законом, которому должен следовать любой монарх, любой правитель. Что касается беловежского злодеяния, совершенного в декабре 1991 г. тремя партократами, то это преступление не имеет срока давности и при первой возможности должно получить правовую оценку. Февральские беспорядки в Петрограде в феврале 1917 г. и потакание им со стороны либералов, включая изменников в армии, абсолютно нелегитимны. Российская империя поэтому де-юре продолжала существовать до 1991 года и продолжает существовать по сей день. Но даже если придерживаться советского права, то и оно было попрано дважды: нарушением народного волеизъявления на всесоюзном референдуме 17 марта 1991 г. и закона 1990 г. «О процедуре выхода союзной республики из СССР».

Последний, десятый пункт программы Ильина «О национальном воспитании» посвящен пробуждению склонности в русском ребенке к труду, пробуждению живого интереса к русскому национальному богатству как источнику духовной независимости и духовного расцвета русского народа.

А это означает «заложить в нем основы духовной почвенности и хозяйственного патриотизма»^[29]. В любой сфере, в т. ч. сугубо экономической, человек должен быть прежде всего патриотом своей Родины и националистом.

Столь же блестящую оценку христианского национализма И.А. Ильин дает в другой своей работе «Основы христианской культуры»: «Национальное чувство не только не противоречит христианству, но получает от него свой высший смысл и основание, ибо оно создает единение людей в ДУХЕ и ЛЮБВИ и прикрепляет сердца к высшему на земле – к дарам СВЯТОГО ДУХА, даруемым каждому народу и по-своему претворяемым каждым из них в истории и в культурном творчестве… и национализм подлежит не осуждению, а радостному и творческому приятию».^[30]

Христианство подарило миру идею личной, бессмертной души, т. е. идею метафизического своеобразия человека. «Согласно этому – идея метафизического своеобразия народа есть лишь верное и последовательное развитие христианского понимания»^[31]. «Христианский национализм есть восторг от созерцания своего народа в плане Божием, в дарах Его Благодати, в путях Его Царствия»^[32]. Когда недруги начинают вопить о ксенофобии националистов, то им следует напомнить, пишет Ильин, что извратить можно все, любовь, искусство, суд, политику, даже молитву, злоупотреблять можно гимнастикой, ядом, свободой, властью, знанием. Что же, все перечисленное надо запретить из-за того, что кто-то этим злоупотребляет? «При верном понимании национализма – религиозное чувство и национальное чувство не отрываются одно от другого и не противостоят друг другу, но сливаются и образуют некое жизненное творческое единство, из которого и в лоне которого вырастает национальная культура»^[33]. Именно религиозное измерение «научает христианского националиста безусловной преданности и безусловной верности, и оно же научает его сверхнациональному созерцанию человеческой вселенной и вселенскому братству людей»^[34]. Нас берут на испуг, когда пугают словом «национализм». А ведь национализм всего-навсего – это любовь к ближнему. Любви к ближнему учит нас Иисус Христос. Ближние – это семья, родители, дети, другие родственники, это друзья, знакомые, соратники, коллеги, и так круг расширяется, обнимая весь русский народ. Но русофобы ненавидят русских и они хотят и требуют, чтобы русские не любили русских. Вот загадка всех обвинений нас в «национализме». Они не хотят, чтобы мы любили друг друга. Чтоб мы все были разрознены, атомизированы, дистанцированы друг от друга. Чтобы мы все жили по принципу: «Моя хата с краю» или по столь популярному в рыночные времена правилу: «Это ваши проблемы». Они чают разъединения, недоверия, дробления, раскола, вражды. Вот когда человек не националист, т. е. не любит никого вокруг, а только себя, это супостатов устраивает. Телевизионные передачи только и смакуют кровь и ненависть, порок и предательство. Вместо нации и народа – только жующая и плюющая биомасса. Таков «идеал» сынов погибели. Считаю, что мы не должны стыдиться любви к своему народу. Не след стыдиться национализма. Ибо – повторяю: национализм – это только любовь к своим ближним, к своей нации. И ничего более. Тем более, что русский национализм – самый «интернациональный». Еще Достоевский обозначил всемирную отзывчивость русского человека как нашу национальную особенность. Мы одинаково хорошо способны понять и англичанина, и немца, и француза, вообще любую нацию. Наш национализм – самый любвеобильный, самый отзывчивый на чужие горести. Иудеи, большевики и либералы называли Россию «тюрьмой народов». Возражая им, В. В. Кожинов назвал в порядке полемики Европу «кладбищем народов». Вот уж поистине, сколько иных этносов погребено в могилах, стерто с лица земли воинственными романо-германскими племенами. Мы же никого не уничтожили, а, наоборот, жили со всеми в мире и согласии. 120 с лишним народов, живущих на русском поле, – тому свидетельство. Да если бы мы были иными, разве допустили бы иммиграцию (большей частью незаконную и в немалой степени – криминальную) двух миллионов одних только азербайджанцев в Москве и Подмосковье, сотен тысяч других чужеземных и чужеродных этносов?

К сожалению, полтора века господства космополитической масонской идеологии в русском образованном сословии, 70 лет иудео-большевистского «интернационализма» и 15 лет демократического космополитизма заметно выветрили в русском народе патриотические чувства. Во время войн, иностранных нашествий эти чувства просыпаются. Однако затем тонут в душевных глубинах. М. О.Меньшиков с горечью писал: «Отсутствие патриотизма равносильно отсутствию самого народа. Сказать страшно, но ведь в самом деле народ как будто отсутствует в России, и, может быть, в этом основной корень наших бед. Непатриотический народ не есть нация, не есть политическая единица». Михаил Осипович обозначил национализм как «доведенную до инстинкта верность своему народу».