– Ой, умора! – засмеялась Райка. – Ты ещё мне рёбра свои покажи. Там их можно все пересчитать. Пошли уже, а то опоздаем на занятия.

К новому году уже весь институт бурно переваривал чрезвычайное происшествие. Тоня была в глубочайшем шоке. Она не могла поверить в свою беременность, но факт был налицо, или, скорее всего, как сказала подружка Райка, не вовремя выполненная лабораторная работа. Подружка, как могла, успокаивала Тоню, но тучи сгущались очень тёмные над головой так неосмотрительно поступившей студентки. И не где-нибудь там, в каком-нибудь сельхоз, или ещё где. Где люди не совсем понимают последствий близких отношений противоположных полов. А в самом медвузе!

На комсомольском собрании одним из пунктов значилось «Персональное дело Антонины Геннадьевны Прохоровой». В кабинет, где собрались комсомольцы, Тоня вошла в сопровождении своей подружки. Они сели с краю возле двери. Тоня сцепила пальцы на животе и опустила голову.

На обычное собрание, на котором обсуждаются разные несущественные вопросы, порой комсомольцев приходится загонять из-под палки. Многие находят причины, чтобы как-нибудь отпихнуться от скучного мероприятия, на которое нужно потратить уйму времени, не всегда имеющуюся у занятых студентов. А тут собрание факультета было назначено неделю назад, как обычно, заранее, чтобы все, спортсмены, артисты и другие шибко одарённые молодые люди скорректировали свои индивидуальные графики и все, как штык, присутствовали на важном заседании. Но и без напоминаний, было понятно, что народу на собрании будет много. Поскольку тема главного вопроса была известна всему институту, желающих посетить открытое комсомольское собрание было хоть отбавляй.

Аудитория была вместительной. Похоже, организаторы предвидели, что дело, вызвавшее такой резонанс, соберёт толпу зрителей. Поэтому был выбран просторный кабинет. Скорее всего, не кабинет, а зал для проведения театрального действия. Ряды сидений со столами располагались амфитеатром и, начиная от пола, устремлялись вверх, к самому потолку.

Постепенно аудитория наполнилась до отказа шумными студентами, сидящими буквально друг у друга на головах. Люди толпились возле подиума, где стоял стол с сидящими членами бюро. Даже через открытую дверь можно было видеть, как там, в коридоре, опоздавшие, вытягивая свои шеи, просовывали головы, пытались увидеть, что происходит внутри. Другие старались протиснуться и, напирая, весело ругались.

В середине президиума восседал секретарь института, заворг, а по бокам располагались руководители ячейки их факультета. Владислав Петрухин, секретарь их факультета, встал и, сложив ладони в рупор, громко крикнул:

– Товарищи! Успокойтесь! Минуточку внимания! – крики и разговоры стали тише, но всё равно возбуждённые студенты ещё никак не могли успокоиться. – Если вы не успокоитесь, то мы перенесём собрание и пригласим только членов факультета. Вы не даёте работать, галдите как на базаре!

– Ага! – раздался откуда-то сверху громкий девичий голос. – Так мы все и разбежались! Ты Владик, чё, с ума спятил?! Мы все дела отложили, пришли послушать, поглядеть на такое сурьёзное представление, а ты собрался переносить! Так мы все и поверили! Давай начинай, нечего кота за хвост тянуть!

– Сидящая рядом с Тоней Райка толкнула плечом подружку и, наклонившись, шепнула на ухо:

– Вот же скотина эта Пермякова! Ты знаешь, как только вы вернулись из Москвы, так эта Машка про тебя стала такие сплетни по институту распространять, что я ей как-то сказала, чтоб она попридержала свой поганый язык. И что там у вас с ней произошло, хоть бы ты рассказала мне? Я ведь самая твоя близкая подружка. Ну ладно, не переживай, всё будет хорошо, – и Райка пожала своей рукой её колено.

Петрухин взял со стола листок бумаги и, постояв молча, чтобы обозначить важность момента, стал читать. Монотонно прочитав все положенные пункты, сколько состоит на учёте, сколько присутствует, кого нет и так далее, он опять выдержал паузу.

– А теперь, товарищи присутствующие, собственно повестка. Первым и главным вопросом у нас стоит вот что, – это «Персональное дело Антонины Геннадьевны Прохоровой», вторым вопросом у нас значится «Отчёт ответственного за массовые мероприятия Толоконникова», ну и третьим вопросом – это «Приём в члены». Если есть какие вопросы, предложения, дополнения, я слушаю.

– Да какие там вопросы, давай уже по первому докладывай, ждать уж мочи нет, шибко интересно. – Раздался голос, то ли парня, то ли девушки, невнятный какой-то.

– Тогда голосуем за повестку нашего собрания. Кто «за», прошу поднять руку, – сказал Петрухин и поднял свою. – «Против», воздержавшиеся есть? – опуская руку, продолжал он. – Ну, если все «за», то по первому вопросу слово предоставляется секретарю комитета института товарищу Крюкову Ярославу Кимовичу. – Садясь на своё место, он постучал карандашом по графину с водой. Не столько для внимания присутствующих, которые в предвкушении предстоящего представления затихли, затаив дыхание, сколько для какого-то ритуального порядка вещей. Поскольку он уже не раз видел, как старшие товарищи пользуются этим методом для привлечения внимания не в меру разговорчивых в зале.

– Товарищи присутствующие, – начал Крюков, – к нам в бюро поступило заявление комсомолки Марии Пермяковой, которое мы обязаны с вами рассмотреть и принять решение. Суть изложенного такова, я не буду зачитывать всё заявление, а только прочту отдельные абзацы, так вот: «…Комсомолка Прохорова Антонина Геннадьевна, находясь в столице в составе организованной группы студентов, направленных горкомом для помощи в проведении Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, вела разгульный образ жизни, не ночевала в специально отведённом для них месте. Закрутила роман с руководителем, прикреплённым партией от Москвы и на виду (есть многочисленные свидетели) у всех ходила под ручку с этим руководителем, и… они неоднократно обнимались и целовались».

В зале раздался смех, началось оживление. Раздался крик:

– Пусть сама пояснит такое своё поведение!

– Подождите, я ещё не закончил, к тому же мы обязаны после заслушать саму заявительницу, чтобы она сама устно рассказала кратко своё заявление и не получилось так, что потом она может сказать, что не писала данного заявления.

– Вот ещё! – возмущённо крикнула сверху Пермякова. – Я что вам, балаболка какая?!

– Хорошо, Мария, – сказал секретарь, – всё по порядку. Затем мы должны обязательно заслушать руководителя группы товарища Антонова, у него, как я понимаю, уже готовый отчёт о поездке? – Крюков наклонил голову и посмотрел на Антонова, тот кивнул. Подождав, пока в аудитории снова наступит тишина, секретарь продолжил. – Хочу обратить внимание всех вот ещё на какое обстоятельство, – и он, снова поднеся листок к лицу, начал читать, – «…Прохорова Антонина Геннадьевна после окончания фестиваля не поехала с группой назад, а осталась в Москве, непонятно с какими намерениями и целями. А также прошу взыскать с комсомолки Прохоровой народные деньги, потраченные на билет и, возможно, другие её тайные расходы». – Вот, вкратце, смысл заявления, а теперь давайте заслушаем саму заявительницу. Прошу! – сказал Крюков и сел.

Сверху раздался крик:

– Я всё изложила в своём заявлении!

– Так, – поднялся Петрухин. – Тебе что, повторять надо? Расскажи хотя бы вкратце суть твоей претензии.

– Давай, чего темнишь, признавайся, что там было?! – Крикнул от дверей парень с ёжиком на голове.

Рядом стоящий громко сказал:

– Поди, не поделили кавалера. Давай признавайся!

– Мне не в чем признаваться, пусть лучше эта особа встанет и расскажет нам, как она докатилась до такого состояния! – Опять крикнула сверху Пермякова. – Она там хорошо пофестивалила! – В аудитории раздался хохот, свист, кто-то захлопал в ладоши.

– Тихо! – громко сказал Петрухин. – Не превращайте собрание в балаган! А у вас, товарищи комсомольцы, будет возможность выступить в прениях и высказать своё мнение. Итак?! Пермякова, мы все слушаем тебя. У тебя есть что сказать по существу? Или ты только кричать можешь?

– Ты чего привязался ко мне, я всё написала! – начала выкручиваться она. Ей не хотелось озвучивать то, что так легко писалось на бумаге.

– В общем, понятно, – поднялся со своего места Крюков. – На бумаге писать одно, а в глаза сказать – другое. Давайте заслушаем руководителя группы товарища Антонова. Затем саму виновницу этой истории. Пожалуйста, – и секретарь сел.

Олег Антонов, белобрысый студент последнего курса, был отличником и активистом, но как руководитель чего-либо, он был никакой. Его не слушались даже первокурсники, не говоря уже о своих сверстниках. Горе-руководитель встал и стал мямлить:

– Наша группа была отправлена в столицу нашей Родины Москву с важной и ответственной миссией. – Несколько минут он гундел какие-то общие фразы и лозунги.

Терпение у всех давно кончилось и кто-то не выдержав, крикнул:

– Андрюха, клизму тебе в ухо! Ты, как Сусанин, куда-то всех в дебри увёл. Давай рассказывай, виновата Прохорова или нет?! Только без своих этих…

Антонов смутился. Бледное его лицо стала заливать красная краска.

– Я, товарищи, – заикаясь, начал он.

– Ну, всё понятно! Они, похоже, все одной верёвочкой связаны! – раздался опять чей-то голос.

– Да я ведь как будущий специалист понимаю, что в таких случаях надо предохраняться… но… я не подумал об этом напомнить комсомолке Прохоровой…

Последние его слова потонули в хохоте и весёлых криках. Кричали:

– Андрюха! Надо было каждое утро инструктаж проводить и обязательно с наглядными примерами! Ха-ха-ха…

Веселье достигло апогея. Лучше ничего нельзя было придумать развалить серьёзное собрание – это дать слово человеку, не способному правильно излагать свои мысли.

Но тут вдруг резко встала Тонина подруга Раиса и, смело обращаясь ко всем, начала:

– Я как посмотрю, вы все, наверно, тут ангелы собрались? Накинулись они на беззащитную девушку. А где были вы все? Посмотри на неё, – Раиса поглядела гневно туда, где в окружении кавалеров сидела красавица Пермякова. – Написала пасквиль. Пофестивалила! Если вы все были рядом, видели, что происходит, и не остановили её – значит, вы все молчаливые соучастники! Вы же комсомольцы, товарищи её? Почему не собрались и не указали ей на её, по вашему мнению, недостойное поведение? Почему ты, – она обратилась к Антонову, – не призвал её к порядку? Не объяснил ей, что своими действиями она порочит звание комсомольца и бросает тень на всех? Может, своевременное участие коллектива предотвратило бы дальнейшее развитие этой истории. Но вы все смотрели на это сквозь пальцы, а многие с интересом, завистью. И с удовольствием перемывали косточки, целыми днями обсуждая интересную историю. Может, я не права? – она обратилась ко всем.

Аудитория затаила дыхание. Тоня сидела с опущенной головой. От стыда она не знала, куда деваться.

– И в конце своей речи, я хочу обратиться ко всем, – воодушевлённо продолжила она. – Принимая сегодня решение, покопайтесь в тайных уголках своей души. Вспомните, нет ли у вас каких-нибудь тёмных делишек, которые могут внезапно всплыть на всеобщее обозрение. И потом вы будете сидеть так же и под всеобщее улюлюканье испытывать унижение. Да, она оступилась, по неопытности с кем не бывает, а мы сейчас готовы растоптать и без того страдающую девушку. Прошу заметить, нашего товарища, комсомольца! Она ничего не украла, не предала Родину, а всего-навсего оказалась не способна разглядеть настоящие чувства. А вам не кажется, что это мужчина воспользовался наивностью провинциальной девушки и смог задурить ей голову?! Может, на нём и должна лежать вся ответственность за это подлое дело?! Ведь он как руководитель обязан был держать дистанцию со своими подчинёнными и, уж тем более, студентами! У меня всё! – и она резко села, взяв Тоню за руку.

В зале раздались аплодисменты.

После такого эмоционального выступления подруги Тоня робко взглянула на сидевших в президиуме. Все хмурились, создавая вид озабоченных происшествием. Один только Крюков внимательно и, казалось, с интересом смотрит на неё.

– В выступлении комсомолки… – он запнулся и поглядел на секретаря факультета.

– Драчёва Раиса! – подсказал Петрухин.

– В выступлении комсомолки Раисы Драчёвой были поставлены правильные вопросы. «Где был руководитель?» Явно он самоустранился. «Где были товарищи?» Вот и весь сказ. Поэтому и стало возможным случиться такой истории, когда в коллективе процветает индивидуализм, и на проблему, возникшую у товарища, не обращают внимания, а то и вовсе – начинают издеваться. Я думаю, что это всем нам урок на будущее. И от того, какие выводы сделаем для себя, так по жизни и пойдём с вами. Я предлагаю выслушать саму Прохорову Антонину, а затем перейдём к следующим пунктам. Пожалуйста, – секретарь снова поглядел на Тоню.

Она встала. Лицо её было белым, словно она густым слоем намазала его цинковой мазью, даже местами отливало синим. В широко открытых глазах стояли слёзы. Она ничего не видела. Вдруг она пошатнулась и, грузно сев, разрыдалась. Потоки слёз из её глаз текли так, будто там открыли невидимый кран. Подруга достала из сумочки платок и стала вытирать Тоне мокрое лицо. А Антонов, чувствуя свою вину, быстро встал из-за стола, налил из графина полный стакан воды и, подойдя, поставил его перед Тоней. В зале началось движение, разговоры. Кто-то громко сказал:

– Мы с вами будущие специалисты и должны понимать, какое у неё сейчас состояние! Давайте не будем усугублять его, а перейдём к следующей процедуре.

– Хорошо, – поднимаясь, сказал Крюков. – Тогда слушайте. Мы на бюро предварительно рассмотрели этот инцидент, обсудили. Теперь послушайте, какие решения я предлагаю. Руководителю делегации за провал воспитательной работы, за развал дисциплины, повлекший к нежелательным результатам, объявить выговор. Комсомолке Прохоровой Антонине Геннадьевне за порочащие высокое звание комсомольца действия объявить строгий выговор с занесением в личное дело. Секретарю факультета за слабую работу по воспитанию членов ВЛКСМ, а также за неправильный и неумелый подбор кандидатов в группу для работы на фестивале объявить выговор. – Закончив, он сел. В аудитории воцарилась тишина. Все замерли, будто внезапно онемели. Набитая битком аудитория, мерно дышала, скрипели местами сиденья, но голосов не было. Поднялся Петрухин. Голова его была опущена, руки висели, как занавески на окне.

– Ну, вот товарищи, все слышали, какие санкции наложены на провинившихся, теперь давайте переходить к следующему вопросу нашей повестки.

– Постой, – остановил его заворг, – а голосовать? Ты не нарушай процедуру, регламент и прочие нюансы, а то потом нас всех не погладят по головке.