Токсичные отношения

Я вываливаюсь из автобуса в районе Новой Боровой. Это модный и яркий микрорайон, хотя мне он не нравится своим псевдопафосом, фальшивыми улыбками его обитателей и обилием керамогранита. Здесь обитают большие белые акулы, которые думают, что ухватили жизнь за причинное место и по достоинству наслаждаются её благами. Меня успокаивает только то, что в нашей стране за решётку могут отправить кого угодно и когда угодно, что делает улыбки жильцов данной локации скорее нервными.

Дома ждёт Ирка Примакова. Мы вроде как живём вместе, хотя мои чувства к ней давно остыли, а у неё ко мне вряд ли было что-то большее чем, «хах, забавный парень и знает много». Но кое-что всё-таки осталось. Мне нравится её профиль, я балдею от того, как она говорит по-испански и от водопада волос цвета палисандра, которые некогда представляли собой длинную косу. Когда мы появляемся в компании и я отблёскиваю своей лысиной, сразу доносятся шуточки про то, что у Ирки волос припасено на двоих.

Когда её спрашивают, чем она занимается, Ирка всегда говорит что фрилансит. Я же всегда отвечаю, что она занимается херней. Она немного печёт торты на заказ, немного делает смешных зверьков из фетра, немного ведёт свой трэвел-блог и немного Instagram с обзором столичных рыгаловок-кофеен. Я говорю, что ей ещё нужно освоить «ногтики» и тогда она будет отражать собой полный комплект современной фриланс-бутафории. Ирка – прекрасный редактор, здорово пишет и знает несколько языков, но оставила хороший портал и теперь интровертит дома. Это не могло не отразиться на её характере.

Одно из основных занятий Ирки – талдычить мне про то, как прекрасно быть вольным художником. Какая она тут сама себе хозяйка, как успевает сходить на пилатес, зайти в кофейню, смотаться в центр, заехать к маме и посетить выставку собак. И это всё за то время, пока я спокойно рерайчу под кондиционером весёлые переводы. Я не спорю, плюсов у фриланса хватает, вплоть до того, что она может условно херачить своих фетровых лисят и оленят под пальмами Гоа и там же набирать текстики для женских ресурсов. Но она тактично умалчивает о неоднократных случаях кидалова, а также о тех двух славных осенних месяцах, когда смущаясь и нервно заламывая руки, просила у меня денег на материалы для игрушек. Честно говоря, тогда я впервые испытал странную шовинистическую удовлетворённость от того, что моя женщина не может себя обеспечить.

Мы с Иркой друг друга стоим – два странноватых невротика, сошедшиеся на иллюзорном единстве интересов. Ну и сексуальном влечении с моей стороны, разумеется. Которое, как вы знаете, в лучшем случае живёт два года, а у меня едва продержалось 365 дней. Ирка – бревно, да ещё и с нулевым размером груди (что вообще является бедой современных девиц), и с этим я ничего не могу поделать. Нет, конечно, можно было бы профинансировать операцию по увеличению груди или что-то в этом роде. А вот с тем, что она бревно я точно ничего не могу сделать. Может и могу или, как сказали бы феминистки по любому другому поводу, «должен», но я уже не хочу. А если я не хочу, заставить меня может только хорошо смазанный автомат, приставленный ко лбу.

Вместе мы выбираемся куда-то в лучшем случае раз в неделю. В основном это из-за моей занятости и бесконечных подработок. Но у Ирки есть с кем ходить. Компанию ей составляют такие же «успешные» и «независимые» подруги. Многие из них либо с журфака, либо надёжно укрыты финансовым крылом бойфрендов-программистов и могут заниматься «ресничками» и «переводиками». Какая-то добрая душонка шепнула Ирке о моих средних гонорарах (либо я сам сболтнул ей по-пьяни) и теперь она с гордостью заявляет, что зарабатывает больше меня, живя в своё удовольствие. Она не знает о моих эпизодических доходах от подработок, но в целом мы имеем почти одинаковые суммы в месяц. Одинаково маленькие, уточню я.

Вообще, с экономической точки зрения, я против того, чтобы двое минчан снимали в родном городе квартиру не будучи в браке. Да ещё в таком пафосном районе, как Новая Боровая. Но в арендную кабалу мы с Иркой ввязались больше двух лет назад, когда наши отношения и чувства казались нерушимыми как Великая китайская стена. В итоге мы подписали договор аренды на три года с невероятной неустойкой за досрочное расторжение. И теперь просто назло хозяйке и друг другу вынуждены жить с видом во двор и на окна других таких же счастливчиков.

Мне сигналят ещё до того, как я переступаю порог подъезда. Звук издаёт кредитная «тойота» и её недра исторгают Валеру – директора креативного агентства «Зефир продакшн». Валера молод, подтянут и переходит от рукопожатий сразу к делу.

– Нужен текст.

– На тему?

– Про перспективы малоэтажной жилой застройки.

– В Беларуси у неё нет никаких перспектив. А что твои?

– Да все заняты, а ты ведь работал на портале, связанном с недвижимостью.

– Ага, целых два месяца. Сколько и когда?

– На 10-12 тыс. знаков, до понедельника.

– Дай до вторника.

– Ладно.

– Что по деньгам?

– Ну, как обычно.

– Нет, Валера, – мотаю я головой. – 50.

– Ого, ставки растут. Ладно, буду ждать.

Мы идём в подъезд, толкая друг друга в шутку плечами.

Ирка, конечно, дома. Что-то мастерит. Вяло улыбается в ответ на мой поцелуй в щеку. Я врубаю «Евроньюс» и открываю ноутбук. Проверяю посещаемость своих статей и прикидываю гонорар. Работать сегодня больше не хочется.

– Соня зовёт к себе, – тихо говорит Ирка.

– Ты бы подумала, – откликаюсь я. – У неё, кажется, перспективный стартап.

– Не знаю, я так отвыкла от этих офисов, людей.

Начинается, думаю я. Эти вечные метания и поиски творческого человека. Ирка настолько погрязла в декадансе, что даже не замечает его.

– Тебе нужно продолжать повышать квалификацию. А это возможно только в коллективе. Ты разве забыла, как хорошо общаться, обсуждать статьи и скидывать друг другу весёлые картинки?

Ирка молчит. В последнее время извлекать из неё слова мне приходится клещами. Стараюсь не брать это на свой счёт, но всё равно становится неприятно от её показного пофигизма к моим советам и рекомендациям. Ирка уверена, что плывёт единственно верным курсом и не должна обращать внимания на всяких неудачливых худосочных мужчин.

Незаметно начинаю писать дружбанам в Вайбере и зову выпить. Первым откликается мой лучший друг и по совместительству мой адвокат Андрей. Договариваемся встретиться через час в баре у «Дана Молл».

– Я в бар, – говорю я Ирке и ухожу.

Мой адвокат

В Беларуси у любого уважающего себя журналиста должен быть личный адвокат. Даже если вы не пишите о политике и экономике. Мне в этом вопросе повезло, ибо первичную защиту мне позволяет осуществить моё юридическое образование, а дальше в дело вступает Андрей. Два дела мы уже успешно выиграли, разрушив обвинения в недостоверности изложенных сведений и обвинения в причинении ущерба деловой репутации.

Мы дружим ещё со школы, многое прошли вместе и немало повидали. По моему твёрдому убеждению, к 30 годам число твоих настоящих друзей стремится к нулю и тогда начинаешь дорожить каждым человеком. Андрей именно тот человек, которым стоит дорожить. Мы понимаем друг друга с полуслова и при этом нам всегда есть о чём поговорить.

Взять ту же Ирку. Вначале всё было радужно и мы не могли наговориться во время коротких встреч. Спустя год я стал замечать, что человек она, в общем-то, довольно ограниченный и её интересы не так уж совпадают с моими. Общаться мы стали меньше, словно через силу выдумывали темы для разговоров, а затем и вовсе пересказывали то, о чём раньше беседовали, добавляя не имеющие значения подробности. Я стал терять нить новостей из её жизни, а ей стало наплевать на мои достижения и неудачи. Не знаю, о чём разговаривают люди, женатые даже пять лет, за исключением бытовухи и тех проблем, которых у них не возникало бы, если бы они жили поодиночке.

Поэтому моей единственной нескучной любовью остаётся журналистика. Только она предполагает живое любопытство и регулярный интерес ко всему происходящему. Кое с какими постулатами журфака я согласен – жизнь подтвердила. Журналист на работе всегда. Нельзя быть журналистом с 9 утра до 18 вечера и спокойно откладывать недописанный материал. Ты должен быть всегда готов. Среди моих знакомых таких людей очень мало. В первую очередь это, конечно, Кира.

Ремесло же копирайтера при сопоставимых гонорарах отличается более тепличными условиями. Адаптация чужих текстов из Интернета тоже требует определённого мастерства и конкуренции с тысячами таких же умников, решивших легко пройти по жизни. Здесь побеждает сильнейший. Или такой середняк как я занимает выгодную нишу и болтается в ней, как известная субстанция в проруби.

Иногда, конечно, нужно выдавать и нечто уникальное и неповторимое. Тут слабаки обычно тухнут. Всё-таки интеллект у вас должен быть повыше, чем у божьей коровки, если вы хотите выдавать привлекательные для аудитории нативные тексты, а не просто подборку чужих мыслей и исследований. И здесь в дело вступают законы рынка. Большинство авторов и авторок не вписываются и потом плачутся в «телеге», что для копирайтера 800 баксов в месяц – это потолок заработка. Ну максимум косарь. Но я лично знаю людей, которые за 300 долларов даже не смотрят ТЗ. А тексты у них при этом выходят «ну такое себе». Просто ребята умеют продавать в первую очередь себя.

Хороший копирайтер знает, как уйти от ответственности за написанное. Интернет-издания в этом отношении гораздо выгоднее печатных. Меня поймали всего два раза, обычно я успеваю изменить текст ещё в те секунды, пока мне высказывают обоснованную претензию в письменном виде. И плевать на его скриншоты. Написанное электронным «пером» вырубается даже не топором, а изменяется от дуновения ветерка.

В той же юриспруденции, например, всё не так. Там документы – это почти Библия. Я сам был свидетелем того, как солидные компании обрушивались из-за пропущенного слова или неверно поставленной запятой. Как упоминание должностных лиц во всяких протоколах и уставах в течение часа превращало счастливую семью в рыдающую вдову, хныкающих детей и бледного главу фамилии, которого уводили из зала суда во внутренний дворик КГБ. Закон выступает мерилом всех ценностей человека. И если ценности эти начали подгнивать, то карающая рука Фемиды непременно опустится на его плечо.

Все эти мысли роем проносятся в моей голове, пока я потягиваю первый бокал в ожидании Андрея. Он скоро входит в это шумное многоголосие проходного бара и, уверенно поигрывая портфелем, спешит ко мне, попутно заказывая лагер.

Мы перебрасываемся дежурными новостями. Когда бокал Андрюхи становится наполовину пуст или полон в зависимости от вашей экзистенциальной принадлежности, а я уменьшил на треть второй, он доверительно наклоняется ко мне:

– Сегодня ко мне обратился клиент. Хочет судиться с Минздравом по поводу тендеров. Он считает, что результаты были подтасованы и сингапурская вакцина выиграла нечестно.

Андрей вопросительно смотрит на меня. Это у нас что-то вроде игры. Он закидывает тему и ждёт моей реакции для продолжения или перехода к другим темам. Информация лишней не бывает. Если вы журналист, вы должны знать понемногу обо всём. Даже о неинтересных на первый взгляд тендерах. Никогда нельзя знать заранее, что и когда вам пригодится и как аукнется.

– А что не так с сингапурской вакциной?

– Говорят, лицензии на её использование в Беларуси нет.

Я прикидываю, что можно раскрутить из этой новости и кому из моих нанимателей она может оказаться полезной. Пока отчётливо не видно ни то, ни другое. К тому же Андрей повязан адвокатской тайной и сообщить всё не сможет. Если честно, голова в этот пятничный вечер не варит вообще. Я говорю ему, что буду иметь в виду.

Мы продолжаем соревноваться в скорости поглощения алкоголя. Бар представляет собой огромный бурлящий желудок. Люди вбрасываются в него через левые двери и, пройдя процесс обработки алкогольным соком, удаляются через правые двери. Свежая артериальная «кровь», смеясь и громка крича, входит через левые двери, а венозная, вялая и сонная, утекает через правые.

Гул меня угнетает. Все эти пятничные гуляки, наполняющие минские заведения, вселяют в меня тихий ужас бессмысленностью своего времяпрепровождения. Я циник и зануда, смиритесь. Я зарабатываю жалкие гроши не самой достойной работой в мире, но я люблю её и мечтаю сделать настоящее журналистское дело. Явить миру аналоги «панамских бумаг», пошарить фонариком по своему «Уотергейту», обвинить «Фольксваген» в занижении выбросов на своих автомобилях.

Жизнь большинства сегодняшних пятничных гуляк проста и понятна: рождение, кое-какая учёба в школе, отвязное студенчество, автомобиль, работа в офисе А-класса, хештег #устал, женитьба, рождение детей, кредитная квартира, новая машина, накопление детям на учёбу (хештег #цветыжизни), ожидание внуков, дача, смерть. Если в этой матрице происходит сбой, человек попадает в центрифугу переживаний, выбраться из которой он уже не в силах. У меня этот сбой произошёл на стадии «женитьба», поломав дальнейший расклад. Я женат на своей работе и ради неё устраиваю беспредел.

Мы перемещаемся в другой бар, где почти всё то же самое. Он выдержан в моём любимом стиле отечественного дизайна: «сгорел сарай – гори и хата». В том смысле, что если уж у дизайнера сразу не получилось сделать всё единообразно, то можно назвать получившееся эклектикой, схватить гонорар и больше никогда сюда не возвращаться. Деревянные входные двери с матовым стеклом. Барная стойка из массивного тёмного дуба. Кованые скамейки с вензелями и прозрачные столы из толстого стекла. Голова зубра, держащего табличку «Туалет» над входом в уборную. Затянутые в чёрные платья и колготы официантки и тошнотворный запах неоднократно пролитого и прокисшего пива. И, конечно, моя любимая живая музыка из еле научившихся перебирать по струнам отчисленных студентов и ладненькой тёмноволосой певички слегка за 25. Сквозь её белую блузку отчётливо прослеживается бордовый лифчик.

Я встречаю коллегу по одной из прошлых работ, выпиваю с ним. Затем мы снова уходим. Новое заведение – новый бокал. Диафрагма мира сжимается у меня на глазах. Вспоминаю вечер с Вольтером, затем вторник, до этого субботу. Ощущение бессмысленности становится невыносимым и даже ощущается на языке медным привкусом полураспада. Как обычно говорит в таких случаях мой друг «нет никакого смысла в том, чтобы пить. Но так же нет ничего мудрого и в том, чтобы не пить». Распрощавшись с коллегой, я двигаюсь к маяку света, который представлен новеньким отелем, выстроенным к чемпионату мира по хоккею в Минске.