3

С горы, на которой вырастала фастовская крепость, спускались медленно. Коня Арсен вел в поводу. Красный отсвет холодного зимнего заката за далеким темно-зеленым бором предвещал на завтра холодную погоду. Блестела подо льдом узкая, извилистая Унава.

– Твои, Арсен, выбрали себе чудесное место недалеко от речки. – Палий указал рукой в ту сторону, где на лугу растянулась цепочка хаток. – Я предлагал им на горе, но все дубовобалчане в один голос заявили: «Хотим внизу! Тут все напоминает Дубовую Балку: и речка, и луг, и высокая гора… Легче будет привыкать к новому месту». И я согласился – пускай… Было бы людям хорошо!

– А прежние хозяева не вернутся?

– Пусть возвращаются. Мы будем только рады. Земли всем хватит.

Внизу, на широкой ровной площадке неподалеку от домов, десятка два плотников трудились над какой-то необычной постройкой. Заметив удивленно-вопросительный взгляд Арсена, Палий пояснил:

– Это будет церковь^[38]. Маленькая, простая, но своя… На горе сохранился костел – можно было бы перестроить, но люди заявили, что и шагу не ступят через его порог. Вот и строим. Надо. И причащаться, и венчаться, и исповедоваться. Как построим – тогда и я с Феодосией обвенчаюсь…

– А она тебя, батько, любит, – сказал Арсен. – Неужто сам не видишь?

Палий обнял Арсена за плечи.

– Дорогой мой, как это не вижу? Конечно, вижу. И отвечаю ей любовью. Придет время – поженимся. Приезжай поскорее домой, чтобы попасть на свадьбу!

– Долгий еще у меня путь, батько. Сначала – в Варшаву, а потом – на Дунай, возможно, под самую Вену.

– Да, долгий и опасный.

– Я бы не поехал туда… Но там ведь Златка… ждет меня, надеется, что спасу.

Палий остановился у ворот, сплетенных из свежей лозы.

– Вот здесь живут твоя мать с дедусей! А рядом – Роман со Стехой.

– Роман со Стехой? Разве они уже поженились?

– Да. Своя семья – своя хата. Что может быть лучше? Хатка, правда, плохонькая, но они молодые – обживутся и поставят со временем новую. Место отменное! Огород ровный, низинный, за ним – левада, луг. Дальше – Унава. Хочешь – разводи гусей, уток. Хочешь – рыбу лови… Я тоже поселился бы здесь.

Видно было, что Палий влюблен в эти действительно прекрасные места. Но Арсен слушал его невнимательно. Через плетень он увидел такую знакомую маленькую фигурку… Мать!

Сердце его неистово забилось, готовое выскочить из груди, а ноги вдруг онемели, будто к земле приросли. Хотел побежать – и не мог. Только смотрел не отрываясь завороженным взглядом. Мама! Маленькая, немного сгорбленная, будничная, как всегда. В свитке, которой, кажется, не будет износа, в сером шерстяном платке и старых заскорузлых опорках. Она стояла у открытой двери хлева и поила из деревянного ведерка небольшую телку пепельной масти. Телка крепко упиралась растопыренными ногами в землю и, подталкивая мордой ведерко, потягивала вкусное пойло. А рука матери гладила ее по шее и за ушами, как ребенка.

– Мама! – прошептал Арсен и почувствовал, как комок подступил к горлу. – Мама! – опять позвал он, на этот раз голос его прозвучал хотя и хрипло, но достаточно громко.

Мать подняла голову.

И вдруг ведерко выскользнуло из ее руки, пойло разлилось по земле.

– Арсен! Сыночек!

Она быстро, как только могла, засеменила к воротам.

Арсен помчался со всех ног и встретил мать посреди двора. Прижал к груди. Целовал ее холодные, огрубевшие от ежедневной работы руки, шептал слова утешения.

Мать вытерла кончиком платка мокрые глаза, посмотрела на сына снизу вверх, спросила едва слышно:

– Один?

– Один, – вздохнул Арсен.

– Бедный ты мой, когда ж тебе, как другим, улыбнется долюшка? Когда перестанешь блуждать по свету?

– Сейчас, мама, на нашей земле ни у кого нет тихой доли. Одна беда лютует… Так разве могу я сидеть дома? Кому-то нужно со злой недолей бороться!

Мать охватила руками голову Арсена, притянула к себе, поцеловала в лоб.

– Бедная моя головушка! – И грустно улыбнулась Палию, который стоял поодаль и молчаливо наблюдал их встречу.

Послышался крик. Из соседнего двора, простоволосая, с растрепанной пшеничной косой, бежала Стеха. Следом торопился Роман.

От крыльца, блестя розовой лысиной, семенил дедушка Оноприй, за ним степенно шагал Якуб.

Арсен переходил из объятий в объятия. Радостью светились лица. Для полноты счастья не хватало Златки…

Когда улеглись первые бурные чувства, вошли в хату. Она была небольшой, через сени на две половины. Чисто выбеленная, натопленная, пропахшая чабрецом, сушеными грибами, кислицей и желудями.

Мать сразу же кинулась к печи, чтобы приготовить обед, но Арсен остановил ее:

– Не надо, мама. Я только что пообедал у полковника. А от чугуна горячей воды не откажусь – помоюсь с дороги.

Она начала растапливать печь, а сама прислушивалась к разговору. Говорил больше Арсен. Рассказывал о своих приключениях, о Златке, о Ненко, о новой войне, которую готовит султан, о том, что, хотя она направлена своим острием на запад, смертоносным крылом может задеть и Украину. Когда же Арсен сказал, что домой он заглянул совсем не надолго – на одну ночь, завтра пораньше ему снова уезжать, мать побледнела, выпустила из рук ухват, в глазах ее появились слезы.

– Ой, горюшко! Куда?.. Не успел на порог ступить, как опять в дорогу торопишься! Арсенушка, сыночек мой дорогой, сколько лет ты вот так мыкаешься! Ну хоть немножко отдохнул бы дома… Чтобы я насмотрелась на тебя, кровинушка моя родная!

Арсен подошел к матери, обнял, прижал ее посеребренную голову к груди.

– Не плачь, мама! Придет время – вернусь навсегда. Тогда уж никогда не оставлю тебя, голубка моя седенькая! А сейчас – должен…

– Опять в Туретчину? – сквозь слезы спросила мать.

– И в Туретчину, и в другие края, – уклонился от прямого ответа Арсен. – На этот раз должен вернуться со Златкой.

– Дай боже тебе счастья, бесталанная твоя головушка! – И мать, рыдая, поцеловала Арсена в буйную, давно не стриженную чуприну. Потом, слегка отстранив его от себя, вытерла платком заплаканные глаза и сказала: – Не буду вам мешать – говорите…

Весь вечер в теплой хате шел разговор. И если бы не напоминание Стехи, что Арсену нужно отдохнуть, никто бы до утра не сомкнул глаз.

Только после полуночи Арсен вымылся, побрился, оставив небольшие темные усы, переоделся в чистое белье Романа и лег спать. А с восходом солнца был уже на ногах.

Накормленный и почищенный конь тихо ржал у крыльца, нетерпеливо бил копытом землю, будто чувствовал дальнюю дорогу. Дедушка Оноприй с Якубом приторочивали к седлу саквы^[39] и то и дело поглядывали на своего любимца, который в это время прощался с матерью. Посреди двора стояли Палий с Феодосией, Роман со Стехой и Иваник с Зинкой. Все были опечалены. Когда-то еще увидят его?

Вышли за ворота. Арсен в последний раз поклонился, и Якуб передал ему повод коня. Но тут Палий положил руку на плечо казаку:

– Не торопись! Я провожу тебя немного…

Все поняли, что полковнику нужно поговорить с Арсеном наедине, и потому остались стоять у ворот, а они вдвоем пошли вдоль улицы. Вороной конь легко ступал позади, кося черным глазом на стаю воронья, с криком поднявшуюся над вербами.

– Значит, во Львов? – спросил Палий, поворачивая за церковью к западной окраине села.

– Да, во Львов… Сперва разыщу пана Мартына и уже с ним поеду к королю. Спыхальский знает Варшаву, знаком со многими шляхтичами – он поможет мне…

– Было бы лучше, если б ты выдал себя тоже за шляхтича, – посоветовал Палий. – Тогда получишь свободный доступ к владетельным панам. Сам знаешь, каким чертом они на казаков смотрят.

Арсен засмеялся:

– Ну, за этим дело не станет. Назовусь, примером, Анджеем Комарницким. Разве не по-шляхетски звучит? Я естэм пан Анджей Комарницкий. Неплохо придумано?

– Совсем неплохо, – усмехнулся Палий. Затем достал из кармана небольшой кошелек. – А если к этому имени добавить еще и кошелек со злотыми, то можно быть уверенным, что перед тобой откроются не только двери дворцов, но и сердца их хозяев…

– Да что ты, батько! – воскликнул Арсен. – Вы здесь, в Фастове, живете впроголодь. Лучше купите на эти деньги зерна для посева или несколько хороших коров для расплода, а то ведь телушка у матери не скоро станет стельной коровой…

– За нас не беспокойся! Мы гуртом проживем как-нибудь. А тебе деньги понадобятся. Да и не мои они, а казенные. Из нашей полковой кассы. Бери – не перечь!

– Спасибо, батько. – Арсен спрятал кошелек в карман. – Думаю, и вправду пригодятся…

– Ну а теперь прощай! И пусть не споткнется твой конь на далекой и трудной дороге! – Полковник обнял казака, поцеловал в щеку, потом быстро оттолкнул от себя, будто оторвал от сердца, и строго, чтобы скрыть печаль, сказал: – Садись – и айда! В путь!

4

Разыскать во Львове Спыхальского оказалось нетрудно. Поскольку Арсен прибыл ко дворцу Яблоновского вечером и на подворье, кроме часовых, уже не было никого, он обратился с расспросами к пожилому жолнеру, стоявшему с напарником у ворот.

– Пана Мартына Спыхальского? – переспросил жолнер. – А как же, знаю!

– Где его найти?

– Так пускай пан приходит сюда завтра пораньше…

– Сегодня нужно.

– Ну, если у пана найдется лишний злотый…

– Найдется.

– О, тогда, мосьпане, другое дело! – обрадовался жолнер и подмигнул своему напарнику, прислонившемуся к воротам: – Слышишь, Яцек, ты побудь пока один, а я провожу пана. Тутай недалеко… Пошли, пан!

Они завернули за угол и нырнули в густую тьму. Шли недолго.

– Тутай! – оповестил жолнер, показывая на мрачный домишко, притаившийся, словно гриб, под высокими безлистыми деревьями. – Я сейчас позову…

– Нет, не нужно, – остановил его Арсен. Протянул монету. – Благодарю. Я сам.

Конец ознакомительного фрагмента.