Цитаты из книги «Человек свиты»

Родионцев улыбается: свободен от любви, свободен от свиты – это же замечательная мысль! Это же очень умно!..

Вика встаёт. Она в ярости. Нет уж, она так просто не расстанется с солнечным местечком. Она не слабая. Она будет пытаться что-то сделать. Она ещё побегает, она покричит там и здесь. Уж она покричит!.. Проиграть так проиграть. А он пусть сидит тут, никчёмный.

Поймите: мог бы и я прожить другую жизнь – совсем другую… Вы поймите, я не пьяница, я человек, – чуть ли не молит Родионцев, ждёт от них хоть слова, хоть знака, боясь их молчания.

Меня не надо спасать: меня не убили и не обобрали[48], меня обидели – мне поставили зеркало, которое я вовсе не просил, и я увидел, что я ничто и ноль… Путь я ничто и ноль и пусть во мне ничего не было, но была же во мне молодость!.. На что-то же я её потратил?! Сверстники мои уже все чего-то добились. Уже с машинами, с дачами! Кто-то живёт воспоминаниями, а кто-то на должности хорошей сидит. У всех хорошо, а я?

А жена плачет: ей кажется, что её Митя не инициативен, что вот так и проигрывают жизнь. Потом ей кажется, что он, её Митя Родионцев, лишь из гордости не хочет у сильных мира[46] просить. Он в стороне[47] от интриг. Его жена из тех женщин, которые живут не столько с реальным мужем, сколько с кем-то придуманным.

Мой день рождения – это ничто.

Он сидит в отделе и мучает себя словами: постаревший шут, увеселитель[45]. В прошлое ушли такие красивые образы, как «человек свиты», «референт», «составитель докладов для директора». Он осознаёт, что никто его не поймёт. Они, окружающие, будут шептаться за спиной: ах, бедный, он потерял свои чаепития, командировки и т. д.

Его выбросили как ненужный старый шкаф…

Ему нужны были, как видится теперь, тепло и солнечная приёмная, занятость в жизни, суета смышлёного человека при директоре. В этом было его значение. Этого значения его вдруг лишили.

1 – … Но что-то случилось! – Не знаю. – Ты, Митя, подумай. – А ты сама, Вика, подумай – уже сердито говорит мужчина. Но сердитые фразы их единству не мешают. – Это не каприз. Аглая Андреевна прекрасно контролирует себя. А вывод: недовольство её чем-то вызвал[2] я. – Но чем? – Не знаю. – Ну так вспомни… Громада серых зданий разных учреждений осталась позади. Дождь становился сильнее, но уже близко метро. – Зачем думать – скоро узнаем. – Неплохо бы, Митя понять – понять и исправить. Нам надо быть начеку[3]. Родионцев интуитивно чувствует, что Аглая Андреевна недовольна больше им, а не Викой. Когда прощались, Аглая Андреевна была холодна, ничего не сказала о новой встрече, потом ни разу не позвонила по телефону. Наверное, есть лучшие способы сообщать, что с тобой больше не контактируют и что тебя больше не любят (что тобой недовольны). Но им – Вике Журавлёвой и Родионцеву – придётся, вероятно, жить с этой недосказанностью. В метро вспоминаются типичные нюансы реплик Аглаи Андреевны. Но её чувства, которые выражаются молчанием и неподвижностью красивого лица, остаются им непонятны. Когда Аглая Андреевна звала их пить чай, всегда в приёмной директора было солнце. Почти мистика: здесь не бывает непогоды. Светло, комфортно, а в фарфоровом чайнике свежий и горячий чай. Декоративных цветов в приёмной нет. Только один-единственный: старая роза. Эта роза каждый день давала новый цветок. Красивая старостью (аристократ, который сохранился и выжил), роза была достойна солнечной приёмной и её хозяйки Аглаи Андреевны. В их общем чаепитии роза была четвёртым и обязательным персонажем. Аглая Андреевна была секретарём директора. С царственной, холодной и одновременно доброй улыбкой она сидела за столом. Красивые глаза. Ухоженное[4] крупное тело. Два дорогих кольца, иногда сигарета. А на столе – чашка с горячим чаем. С утра в «Техпроекте»[5] начиналась активная работа. Здесь была вершина всей конструкции. К концу дня – часам к пяти, шести жизнь стихала, директор уходил, и Аглая Андреевна могла немного отдохнуть. Аглая Андреевна пила чай, дел нет – час чая. Если кто-то заглядывал, даже из руководителей, Аглая Андреевна улыбалась, как бы говоря: видите, отдых. Или же конкретизировала словами: дела закончены, директор ушёл. В час чая Аглая Андреевна звала к себе Родионцева и Вику. Они говорили не о делах, а о слухах, о семейных конфликтах. Родионцев, например, рассказывал о дочери-студентке, которая не хотела учиться. «Чего же она хочет?» – ласково и спокойно спрашивала Аглая Андреевна. «В том-то и проблема, что сама не знает». Аглая Андреевна задавала вопросы. Она всё помнила о дочери Родионцева, а также о его жене, а также о муже и маленьком сыне Вики Журавлёвой (и о родных, и о друзьях, и о знакомых).