Что ж спасло поэта? Пушкин прямо говорит о Божьем Промысле:

Спасла меня, и я воскрес душой.Но здесь меня таинственным щитом Святое провиденье осенило, Поэзия, как ангел-утешитель,

Как это понимать? Поэты считают: поэтический дар – это их собственная заслуга, у Пушкина – глубже. «Крылатый серафим» – посланник Творца – дает поэту способность видеть, слышать, особый язык. И тем не менее: «Как труп в пустыне я лежал». Уже и сердце пылает, а он все «труп». Долго ли еще будет длиться это ужасное состояние творческого и духовного бессилия?

До таких пор, пока «Бога глас» не воззовет: «Восстань, пророк!»

В Михайловском Пушкин ощутил свою « богоизбранность». В Михайловском написан «Борис Годунов». И летописец Пимен понимает свое писательство как «долг, завещанный от Бога».

Со Святогорской обителью воевали и немцы, и русские. В этом мерзкий ужас происходившего. Да, представители западной цивилизации дважды подрывали главный монастырский храм – Успенский собор. Только к тому моменту там уже лет двадцать хранили зерно и железо… Как свои же, русские, местные выносили Распятие, рубили иконы, как тихо плакали бабы, а потом те, кто крушил и грабил, вешались, топились, сходили с ума…

Стояла когда-то на территории монастыря церковь Параскевы Пятницы, окруженная могилами. В 1938-м вихрастые комсомольцы и комсомолки утрамбовали погост под танцплощадку. Рядом волейбольную сетку натянули. В самой церкви открыли клуб.

Через несколько лет именно в этом клубе запирали молодежь, предназначенную для угона в Германию…

Сегодня за монастырской оградой снова кладбище. Похоронены здесь многочисленные защитники Пушкинских Гор, в основном молоденькие красноармейцы, несмышленыши. Кто шаркал стоптанными тапочками по костям предков, лег рядом, искупив и свои, и чужие грехи.

Эта простая история способна многим вправить мозги. По вопросу, зачем была послана России страшная война. И сумели бы мы без нее остаться русскими, сохраниться как народ. И почему праведники пострадали вместе с грешниками (а исключения из этого скорбного правила даже в Библии редки- толькь книга об Иове, и то замурованная в стену…).

Впрочем… После освобождения Пушкинских Гор в 1944-м сильно пострадавший Никольский храм разобрали на кирпичи. Многие здания в поселке до сих пор стоят на таком фундаменте. Заодно обсуждался вопрос об окончательном уничтожении Успенского собора и переносе могилы Пушкина в Петербург.

Что помешало? Как водится, Бог спас.

Мой прах переживет и тленья убежитНет, весь я не умру – душа в заветной лире

Болдинская осень

…Знаменитая Болдинская осень 1830 года.

Уезжая в Болдино, он пишет невесте: «… я, на мгновенье поверил, что счастье создано для меня …заверяю Вас честным словом, что буду принадлежать только Вам, или никогда не жениться».Тогда в Болдине он пишет стихотворение «Элегия»:

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино, – печаль минувших дней

В моей душе, чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть – на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

На следующий день после написания этих строк он получает письмо от Натали, которое рассеяло все его опасения. Наталья Николаевна проявила решительность и активность в отношении матери и благодаря ее большим усилиям свадьба состоялась.

Их обретать и ведать мог. 6 ноября 1830 года Пушкин закончил «Пир во время чумы» – последнюю из "маленьких трагедий": Всё, всё, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья – Бессмертья, может быть, залог! И счастлив тот, кто средь волненья…

Чуть раньше поэт писал своему товарищу Дельвигу: «…Доношу тебе, моему владельцу, что нынешняя осень была детородна, и что коли твой смиренный вассал не околеет от сарацинского падежа, холерой именуемого и занесенного нам крестовыми воинами, т. е. бурлаками, то в замке твоем, Литературной Газете, песни трубадуров не умолкнут круглый год».

Плодотворный и один из самых тяжелых периодов. И дело не только в холере, и отодвинутой женитьбе. В начале сентября, когда небо ясно, бабье лето, Пушкин пишет стихотворение «Мчатся тучи…» – «Бесы».

В природе этого нет, это в душе поэта:

Надрывают сердце мне…Мчатся бесы рой за роем… Визгом жалобным и воем

В художественном пространстве стихотворения все замкнуто и непроницаемо, здесь толком ничего не видно (Мутно небо, ночь мутна), отсюда никто не в силах вырваться: и кони, и бесы несутся по кругу (Сил нам нет кружиться доле). Сама композиция передает это изнурительное бессмысленное движение в замкнутом круге…Лирическое напряжение так велико, что побуждает читателя искать в тексте какой-то скрытый, равный такому напряжению смысл. Кульминацией его становится озаряющая героя догадка, что и бесы, и путники в равной степени находятся во власти некоей таинственной и враждебной силы, как и он сам, о чем говорит в «Элегии» этой же поры:

Грядущего волнуемое море.Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

А где же Серафим, тот, который уже являлся поэту, «томимому духовной жаждой»?

– В ста верстах от Болдина. Серафим Саровский

Историки уже недоумевают: как же они не могли узнать друг о друге, два великих современника? Сто верст для Пушкина – ерунда. Но к Серафиму не обратился, значит, не захотел, не пришло время.

Ведь тогда в Болдине Пушкин пишет «Маленькие трагедии», главная тема которых- безверие. Причины его разные, но каждый раз Пушкин представляет безверие как трагедию.

В. П. Иванов. Пушкин в Болдино.

На счастье поэта, он сумел преодолеть это состояние. В 1836 году он пишет стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны», в котором рассказывает о молитве, всегда его умилявшей. Это молитва Ефрема Сирина, которую читают “во дни печальные Великого поста”.

Это стихотворение входит в так называемый Каменноостровский цикл стихов, написанных летом 1836 года. С этим циклом связаны тайна ухода поэта, итог его духовного пути. В основе цикла- христианская тематика, которая объединяет стихи:

«Отцы пустынники и жены непорочны», «Мирская власть», «Подражание италиянскому», «Из Пиндемонти», «Когда за городом, задумчив, я брожу…», «Напрасно я бегу к сионским высотам…», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный».

Именно летом 1836 года, наиболее актуальным для Пушкина источником размышлений было Евангелие, и слово «нерукотворный» употреблено именно в евангельском смысле. В сознании поэта это слово было связано с легендой о происхождении Образа Спаса Нерукотворного, повествующей о том, как Спаситель запечатлел на полотне Свое изображение.

Эта легенда могла вызвать у Пушкина аналогию с чудом поэтического творчества: поэт оставляет свой образ в творениях, как Христос Свой лик – на полотне.

Но сочетание «воздвиг нерукотворный» становится оксюмороном ( сочетанием, основанным на антонимическом значении компонентов -как можно строить памятник без рук!?) и отсылает к евангельскому выражению о «храме нерукотворенном», который обещает воздвигнуть Сын Божий. Еще больший вопрос заключен между “я” и “нерукотворный”. “Нерукотворный”– это ведь не просто «духовный», «нематериальный»: этим словом определяется в Новом Завете лишь то, что Сотворено Богом, и Пушкин уже первой строчкой «Я памятник себе воздвиг…» задает царственную надмирность поэта, устанавливает связь между его делом и делом Христа, и это в каждой строфе стихотворения…

Главный смысловой центр стихотворения – вторая строфа:

Мой прах переживет и тленья убежит…Нет, весь я не умру – душа в заветной лире…

В ней найден ответ на самый мучительный вопрос последних лет: каков спасенья верный путь, как спасется душа, если спасется. Самое таинственное в этой формуле – мистический союз души и лиры: лира включает, заключает в себя душу, душа таится, скрывается в лире, они и в вечности неразделимы. Пушкин написал вначале – «душа в бессмертной лире», тем поставив судьбу души в подчиненную зависимость от лиры и её бессмертия. В окончательном варианте душа и лира равноударны и равновелики в стихе, уравновешены в мыслях о посмертном бытии. Словом заветная устанавливается связь «Памятника» с «Пророком»: лира потому и бессмертна, что Богом завещана поэту. Четвертая строфа «Памятника» – это победное шествие поэзии через века и народы. Это уже нравственная проповедь поэта, наподобие той, Нагорной, которую произнёс Христос: «…во всем поступайте с людьми так, как хотите, чтобы они поступали с вами: вот суть Закона и Пророков».

Здесь чувства добрые, пробуждаемые лирой, свобода и милость к падшим, проповедуемые народам с нагорных ( христианских) высот искусства и в ясных моральных словах, возводят поэта в ранг пророка и учителя.

«Памятник» весь отлит из формул немыслимой точности:

Велению Божию, о Муза, будь послушна…

Как бы итоговая формула и стихотворения, и всего пушкинского пути, в ней окончательно сочетались Бог и Муза, alter ego поэта.

Пушкин отказался от других вариантов стиха («Святому жребию…», «Призванью своему…») ради этих слов, которыми его Муза возведена на высоту надбездную и одновременно подчинена Верховному Владыке, но только Ему. Слово, послушное велению Божию, возвратится к Отцу, исполнив свою земную миссию, страдальческую и победную, – этому христианскому сюжету соответствует скрытая, аллегорическая тема «Памятника».

Если в первых строфах вертикаль «воздвигнута» от земли к Небу, куда по смерти уходит «душа в заветной лире», в последней – «веленье Божие» сверху осеняет земной путь поэта. Обращаясь к Богу, Пушкин утверждает в «Памятнике» царственный статус поэзии и её религиозно – христианское значение.

Каменоостровский цикл отразил важный этап поисков Пушкиным осмысленного религиозного пути. И «Памятник» ставит здесь итоговую точку. Поэзия в нем приравнена к божественному акту, поэтическое и религиозное( божественное) призвание слиты воедино, путь поэта освещен Небесами и ведет его к жизни вечной.

Начиная с «афеизма» или «деизма», он в последние годы жизни глубоко проникается духом христианства. И об этом говорит не только Каменноостровский цикл его стихов, но и сама жизнь гения, особенно его смерть.

Пушкин был объят жаждой мести, страшной яростью, которая ужасала его истинных друзей. Идеал смирения не посетил его перед дуэлью, а дуэль – убийство и самоубийство – страшные христианские грехи.

Но святой Иоанн Златоуст говорит: «Надо смотреть не на то, как человек падает и грешит, а на то, как он поднимается и избавляется от греха».

Уже после дуэли Пушкин сумел преодолеть и чувства мести, и страстное озлобление. Уже на смертном одре он запретил друзьям мстить за себя. Он желал подняться, и он поднялся. Жуковский описывал просветленное лицо умершего поэта, на котором как бы запечатлелась торжественная неземная мысль: «…что-то сбывалось над ним». Страдание на смертном одре было отпущено Пушкину для духовного очищения. И все, кто видел Поэта в его последние часы, свидетельствуют: умирал он с верой…

Да, он умолк. «Исчез, оплаканный свободой…» Да, замолчала «его святая лира», величественная и гордая, призванная к «священной жертве Аполлоном» ( Пушкин»). И без него « Мир опустел…». Но, замерев в вечности, явив свою земную конечность, он заставил говорить молчание, его образ и голос титанически прорывают безмолвие времени, привлекая красотой свободного и сильного духа:

Не верные для вас ограды.И днесь учитесь, о цари: Ни наказанья, ни награды, Ни кров темниц, ни алтари

Оставил «миру свой венец»и свой вопрос, мучивший поэта с 1824 г : «Теперь куда же//Меня б ты вынес, океан?». И мир дал ответ:

То, что никто в столетьях не сумеет».«Нас в царство грёз уводит дивный слог, И реализм сюжетов душу стелет. Его талант великий сделать смог

Прожил всего 37 лет. Но как прожил! С верой и совестью! Так полно, цветуще, красиво и ярко, что своим образом, своим вечным гражданином, своим вторым «я» великая легендарная Россия выбрала именно поэта – Александра Сергеевича Пушкина, ту восхитительную мощь, которая наплывает на русского человека всеми небесными цветами. Он – олицетворение вечности России, цивилизации, которую ни огонь, ни меч, ни резни, ни пытки не смогли стереть с лица земли. Мечтающий о той стране:

Где крепко с вольностью святой

Законов мощных сочетанье.

А позже тему о высшем назначении России подхватил Блок:

Россия – сфинкс. Ликуя и скорбя,

И обливаясь черной кровью,

Она глядит, глядит, глядит в тебя

И с ненавистью, и с любовью!…

Прожил жизнь, как прошел по канату над бурной рекой: уверенно, блистательно, вдохновенно, безнадежно влюбленный в непосредственных и добрых людей России, в ее историю и в ее простое величие. Добывший с неба для них вечный огонь милосердия и просветивший им землю и живущих на ней.