Вот оно, твое счастье. Слушает, понимает, утешает. Ты его долго ждал, и оно пришло, ласковое и такое близкое и родное. Береги его. Без счастья жить невесело. Счастье – это и есть жизнь, самая что ни на есть полная. Светлая и яркая. Как родной дом, как мама, как солнце», – рассуждал я и видел это счастье своими глазами. Оно было рядом. Я мог его обнять. Ощутить, как оно пахнет, доверчиво прижимается ко мне и в ответ на ласку шершавым языком облизывает мои щеки. Имя этому счастью было Дымок!

– У меня есть маленький топорик, – вдохновенно продолжал я, – мне его папа сделал. Я рублю им дрова, после того как накормлю всю живность на дворе. Папа специально для меня привозит на телеге – у нас в поселке есть конюшня, а в ней, как говорит папа, целых двадцать пять лошадей, – доски, кривые и в трещинах, – отходы с мебельного завода. Все лето я рублю их на короткие палки и ношу в дровяник – сарайчик, построенный папой для дров. Видел бы ты, как у меня здорово получается! Прямо с одного удара разрубаю доску. Конечно, это вышло не сразу, но папа научил меня метко наносить удары. Я тебе потом обязательно покажу, как это делается. Хочешь?

Дымка можно было и не спрашивать – со своим новым другом он на все готов. Да и мои рассказы явно пришлись ему по душе. Он размеренно шагал рядом, стараясь не отставать, и покачивал в знак одобрения головой. А в глазах светилось удовольствие от общения со мной, своим хозяином, мужественным и сильным. Ему было со мной так же хорошо, как и мне с ним. И неожиданно для себя я понял, что быть кому-то нужным – это, наверное, самое в жизни важное и бесконечно дорогое. Что-то нестерпимо нежное и горячее поднимается в моей душе, заполняет ее и становится моим внутренним дыханием, вызывая не море – целый океан радости.

– Мое самое любимое занятие, Дымок, – я все больше и больше входил в роль рассказчика, – сенокос. И знаешь, почему?

Пес, в мечтательном настроении шагавший рядом, оказался захваченным врасплох и не сразу сообразил, что ответить. А мне так не терпелось поделиться с ним своими впечатлениями, что я не стал дожидаться:

– Ага, не знаешь! Ладно, не переживай, сейчас расскажу. Все очень просто – река, приключения и полеты в воздухе.

«Полеты? – глаза собаки округлились от любопытства. Уши, как разжатые пружинки, подскочили вверх. – Ну-ка, ну-ка, о чем это ты? Наверняка что-то необыкновенно интересное! Скорее давай рассказывай!»

– Вот слушай, – я старательно подбирал слова: очень уж мне хотелось, чтобы Дымок полюбил сенокосную пору так же, как и я. Вместе нам будет еще веселее. На лице моем сияла улыбка, рядом топал смешной жизнерадостный пес, увлеченно слушавший мои истории, – что еще надо для вдохновения?

– Выезжаем на сенокос рано-рано: едва солнышко покажет первый луч, мы уже в телеге – с косами, граблями, вилами. Мама аккуратно пристраивает рядом кошелки с припасами на весь день: молоко топленое в крынках, в кастрюлях – курица тушеная, мясо жареное и вареное, копченое сало, круто сваренные яйца, картошка отварная, густо посыпанная укропом, залитая сливочным маслом. Прямо слюнки текут от запаха только что испеченных в печи хрустящих булочек, пирожков с капустой, яйцом и луком…

Оживший в памяти аромат свежего хлеба разбудил мой желудок, он запел во мне: «Есть! Есть хочется!» От голода у меня так подвело живот, что даже дыхание перехватило. Не лучше чувствовал себя и пес. Прямо жалко его стало: вздыхает тяжело и часто, бока ходят быстро-быстро, а язык, вывалившийся из пасти, то и дело облизывает нос и губы: похоже, мысли о кошелках с едой просто сводят его с ума.

– Дымок, дружище, – увещевал я его строгим голосом, – потерпи немного, скоро завод, а у мамы в шкафчике всегда что-нибудь вкусненькое припрятано.

Дымок глянул на меня с надеждой, как смотрят на героя, от которого ждут помощи: «А ты меня не обманываешь? У мамы, правда, есть еда?»

Я засмеялся. Махнул рукой:

– Не переживай. Конечно, есть. Мама всегда держит для меня лакомства. Тебе понравится, попробуешь – язык проглотишь.

Морда дворняги расплылась в ослепительной обезоруживающей улыбке: «Вот друг так друг. И я за тебя горой… только про вкуснятину не забудь, ладно?»

– Папа сидит впереди на телеге, правит лошадьми, – продолжал я, – а мы с мамой сзади, обнявшись. Ноги с подводы свесим, едем, весело болтаем. Мама сказки рассказывает, а потом возьмет да и запоет: голос у нее звонкий, мягкий. От маминых песен на сердце тепло и радостно. Любит она петь о лесах и реках, красивой любви и смелых мужчинах. Таких, как мой папа.

Наше поле для сенокоса выходит прямо к полноводной реке. Вода в ней чистая и лазурная, как крыло сойки. Сердце захватывает от восхищения, томит взгляд сверкающая синева водной глади, а тело ощущает свежее дуновение прибрежного ветра

Только подъезжаем – я сразу с подводы в воду ныряю, следом папа, с шумом и радостным криком. А мама ласково смотрит на нас, сделав ладошкой козырек над глазами, чтобы солнце не слепило, и кричит: «Эй, мужчины, не задерживайтесь, работы много, надо до вечера успеть все скосить».

После купания папа бруском подправляет лезвие косы, проводит по нему осторожно пальцами и удовлетворенно заключает: «Хороша коса, аж пальцы режет! А теперь, семья, за работу». Взяв косу в руки, размеренными и выверенными взмахами начинает срезать сочную изумрудно- зеленую траву, прижимая лезвие к самой земле. Вжик, вжик – звенит, поет коса, оставляя за собой влажный след из скошенных стебельков, ложащихся веером.

Трава на солнце быстро сохнет и превращается в сено. Мама граблями сгребает небольшие кучки, которые я перетаскиваю в отведенное папой место и сваливаю одну на другую. Постепенно вырастает стог, как большая гора. Папа поднимает меня на самый его верх, мама вилами подает сено, а я тщательно утаптываю, уминаю его, стараясь уложить как можно плотнее. И с нетерпением дожидаюсь, когда наступит самое интересное и захватывающее приключение – мой полет. Наконец падаю животом на этот мягкий, пахнущий солнцем, летом, луговыми цветами и свежестью травяной ковер, зарываюсь в него лицом и глубоко вдыхаю, втягиваю в себя духовитый пряный аромат, от которого кружится голова.

Проваливаюсь и начинаю быстро скользить куда-то вниз, трава уходит подо мной. Сладко замирает сердце, и кажется – я лечу. Понимаешь, Дымок, лечу!

Под впечатлением моего восторженного рассказа, собака подпрыгнула в воздух, вытянув вперед озорную морду, беспрерывно вращая хвостом и перебирая лапами. Несколько раз на лету ликующе гавкнула, давая понять, что вполне разделяет мои эмоции и в полете испытывает такие же ощущения, как и я на стоге сена. Когда пес приземлился на свои короткие лапы, я восхищенно произнес: «Ну ты даешь, циркач!»

Эта похвала явно пришлась Дымку по нраву. Он с благодарностью провел своим розовым языком по моим ногам: «Я еще и не такое могу! Для друга – куда хочешь запрыгну, хоть на каменную стену!» Но, увидев на моем лице сомнение по этому поводу, Дымок смущенно потупился и быстро наклонил морду к земле. «Ага, наверное, стыдно стало за свое бахвальство, – понял я и, оценив искреннее раскаяние пса, дружески потрепал его по спине: – Мол, все в порядке, с каждым бывает. Но ты смелый пес, и я знаю, что ты все можешь».

Ободренный этими словами, Дымок доверчиво потерся о мои ноги теплым боком и с признательностью заглянул мне в глаза, как будто говоря: я тоже верю в тебя и всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось! В ответ я крепко обнял его, прижал к груди и замер, ощущая, как бьется сердце моего маленького верного друга.

– А давай я тебе, Дымок, загадку задам – заговорщически произнес я – нам в классе учительница Мария Федоровна их загадывала и, представь, я ответил правильно.

Пес, смешно морща черный нос, поднял на меня рассудительные глаза:

– Мой мозжечок не удивлен – ведь ты такой умный… но и я не промах, имею редкий вид дружбы со своей головой.. Загадывай, и ты увидишь своего друга во всем взыскательном блеске ума.

– Ага, сам назвался – весело произнес я – тогда слушай первую загадку: почему птицы летят на юг?

– Да ты меня за несмышленыша принимаешь, – детская обида проглянула во взгляде собаки – я вполне взрослый умный пес, мыслю логично и вот мой ответ: потому что на юге тепло.

И Дымок торжествующе поднял верх морду, как бы предлагая мне полюбоваться его умной головой и вместе с ним разделить собачье тщеславие.

– А вот не не отгадал, – я подпрыгнул на месте, мне было весело и интересно общаться со своим прелестным другом, – они летят на юг потому, что не умеют ходит.

Такого ответа Дымок явно не ожидал, он опешил, да так разинул пасть от досады, – как это он не увидел скрытый подвох в вопросе? – что я испугался – а не сломает ли он ее?

И искренняя детская кручина проглянула во всем облике пса.

– Вот это да, – промелькнуло у меня в мыслях, – он огорчается и переживает, как человек.

Я понял, что мне надо успокоить друга, сказать ему добрые слова, я не мог быть равнодушным, когда он в печали.

– Дымок, ты не переживай, – мягко произнес я, поглаживая по спине, – и я не сразу правильно ответил, только с третьего раза. Знаешь как мозг у меня горел, когда я думал! Это я лопухнулся, я должен был тебе сказать, что загадка необычная, у нас в классе так и никто, кроме меня, правильно не ответил.

Дымок тряхнул головой, он успокоился, он понял, что и люди не знают, а, значит, ему не стоит переживать.

– Я буду учить тебя отгадывать правильно такие загадки, – поощрил я честолюбие пса, – ты умный и быстро научишься.

Пес весело пролаял, крутнулся на месте от избытка эмоций – так мало, оказывается, надо для радости – несколько добрых слов… как они дорого стоят.

– Давай еще! Теперь я уже не промах, точно отгадаю – глаза пса выжидательно посмотрели на меня.

– Ладно, только только с условием – многозначительно произнес я, – надеюсь, ты понял?

– Это ты о том, чтобы я не обижался, если неправильно отвечу? – Дымок гордо поднял голову – Так вот, помнишь, что мы дали слово не злиться и не дуться… и вообще, если что не так, ты же мне подскажешь, как маленькому другу?

Как я мог не согласиться с таким серьезным суждением! Добродушно кивнул головой. Дымок поднял уши: «Опять вопрос с ловушкой?» Я улыбнулся, мол, именно. Пес не удержался, чтобы по – своему, по собачьему, не сказать о том, что он думает о людях. В его глазах это выглядело так: « Вы по натуре своей интриганы. Только и умеете козни строить, что ни вопрос бедолаге псу, то с каким – то тайным смыслом. Опять ум мой гореть будет!»

– Скажи- ка мне, друг Дымок, – спросил я, – отчего утки плавают?

– А потому они плавают, что у них лапы, как у меня – радостно и самоуверенно выпалили глаза пса. – Вот я пловец, так пловец, никакой воды не боюсь! Никто меня не переплывет, так и знай!

Да, с честолюбием у Дымка было все в порядке, как и у меня.

Я молчал, возникла тягостная пауза. Она явно обеспокоила мою дворнягу. Дымок притих, несмело переступил лапами, осторожно поднял на меня свой поникший взгляд: « Опять мимо?»

Фигура пса выглядела такой страдальческой, что я невольно потянулся к нему, прошептал на ушко:

– Ты умница! Ты смелый! Ты не боишься думать и отвечать, не каждый мальчишка решится на такое.

Дымок трогательно провел теплым языком по моему лицу – как это хорошо, когда ты умеешь утешать друга!

– А плавают утки от берега, – произнес я и добавил, чтобы успокоить гордого друга, – ты же это хотел сказать, только не смог выразиться ясно и точно. У меня частенько подобно бывает.

Какой радостью засветились глаза собаки, казалось, само солнце поселилось в них. Вот это счастье! Как мы были схожи друг с другом в желании дарит тепло нашим сердцам!

– А теперь я тебе загадаю – глаза Дымка стали такие же озорные, как и у меня были, когда я задал ему первый вопрос.

– Давай, – любопытство подстегивало меня – какую загадку мне задаст четвероногий друг?

– Что такое доброта? -в глазах Дымка плескалось целое море подкупающей трогательной наивности.

Я не ожидал этого вопроса, и вроде все ясно, а как доходчиво объяснить?

– И…? – только и смог я выдавить из себя и заинтригованный уставился на пса.

– Я отвечу тебе по -настоящему, по – собачьему что такое доброта – глаза Дымка светились от ликования, а как же – сейчас его друг наконец узнает подлинный смысл доброты!

– Вот я отдам зимой тебе свою собачью шубу, ты оденешь ее, а тепло будет мне, – ответил его чистый взгляд. – А еще, когда я уступлю тебе конфетку, которую хотел скушать сам, ты будешь есть, а сладко будет мне.

И как после такого душевного ответа не обнять Дымка и не потрепать его уши? Что я и сделал к большому удовольствию дворняги.

Мое безоблачное детство, чистое и светлое, как весеннее утро. Прозрачное, как капли росы при восходе солнца. Все твои дороги вели к радости и счастью, открывая передо мной целый мир, волнующий и неизвестный.