Его большие пальцы ловко перебирали кусочки, глаза автоматически выхватывали нужные формы и оттенки. Это было медитативное, почти трансовое состояние. Внешний мир с его сложными человеческими драмами, иррациональными страхами и запутанными мотивами отступал на задний план. Здесь все было просто, логично, подчинено четким правилам. У каждого кусочка есть свое единственное, предназначенное ему место. Нет никаких «если», «может быть» или «мне кажется». Есть только «подходит» или «не подходит».

Он находил два подходящих кусочка, соединял их. Тихий, удовлетворяющий щелчок – и вот уже часть хаоса превратилась в крошечный островок порядка. Еще щелчок. И еще. Монотонные, повторяющиеся действия успокаивали нервы лучше любого сериала или даже еды. Фокус сужался до нескольких сантиметров ковра перед ним, до текстуры картона, до едва заметных переходов цвета.

Кит мог сидеть так часами. Время текло незаметно. Мышцы спины затекали, глаза уставали, но ум отдыхал. Это был его способ собрать не только картинку на ковре, но и самого себя по кусочкам после рабочего дня, полного чужих разрушенных миров. Здесь, в тихом щелканье мозаики, он находил временное убежище от эмоциональной бури своей профессии.

Пальцы перебирали прохладные картонные фрагменты. Один из кусочков неба, маленький, угловатый, выскользнул из его руки и покатился под журнальный столик, скрывшись в густой тени у ножки дивана. Кит наклонился, протянул руку, шаря наугад по ковру в полумраке. Его пальцы коснулись не только шершавого ворса, но и прохладного паркета под ним, скрытого тенью.

И снова мир моргнул, исчез.

На этот раз не было ни чистоты, ни запаха лимона. Тусклый свет от единственной лампы под потолком выхватывал из темноты угол комнаты, заваленный какими-то коробками. Пахло пылью, кислым пивом и страхом. Мужчина – крупный, в растянутой майке, с багровым лицом – замахивался на женщину, забившуюся в угол между стеной и старым шкафом. Ее лицо было мокрым от слез, светлые волосы растрепаны, на щеке алел свежий след от удара.

"Я тебе сколько раз говорил?!" – рычал мужчина, его голос был искажен яростью. Удар. Глухой, страшный звук.

Женщина вскрикнула, сжалась еще сильнее. "Пожалуйста… хватит… прошу тебя…" – ее голос срывался на всхлипы, мольба была почти неразборчивой от ужаса и боли.

"Заткнись!" – снова удар.

Кит почувствовал ледяной холод ужаса, парализующую беспомощность, тупую боль от удара, словно это его вдавили в угол, словно это по его лицу пришелся кулак. Он задохнулся от чужого страха.

Видение схлопнулось.

Он резко отдернул руку, словно обжегшись. Сидел на коленях посреди своей гостиной, сердце колотилось где-то в горле, дышал тяжело, прерывисто. Перед ним – разбросанные кусочки мирного пейзажа с замком. Тишину нарушало только невнятное бормотание телевизора.

Что это было? Чьи это воспоминания? Не Валентины. Не Андрея. Не Евгении. Чья-то чужая, жестокая боль, всплывшая из… тени на его собственном полу? Он посмотрел на свою руку, потом на то место под столиком, где только что были его пальцы. Обычный ковер, обычный паркет под ним. Ничего особенного.

Но что-то изменилось. Это было уже второй раз за вечер. И если в квартире Валентины это можно было списать на атмосферу места, на ее историю, то здесь… в его собственном доме? Что происходит? Неужели он начинает ловить эти… эманации… отовсюду? Или это место тоже что-то "помнит"?

Спокойствие, которое дарила мозаика, испарилось без следа. Теперь эти цветные кусочки казались просто бессмысленным хаосом. Он поднялся с ковра, чувствуя неприятную дрожь в коленях. Подошел к окну, посмотрел на темные окна соседних домов. Сколько еще таких историй хранится за этими стенами? Сколько боли впитано в штукатурку, в паркет, в сам воздух этого города?

И главный, самый пугающий вопрос: почему он начал это чувствовать так остро именно сейчас?

Руки дрожали так, что рассыпанные кусочки мозаики показались размытым пятном на ковре. Кит рывком поднялся на ноги, чувствуя, как холодный пот выступил на лбу и спине. Образ забившейся в угол женщины, звук удара, запах страха и пива – все это стояло перед глазами так ярко, словно он все еще был там. Но он был здесь, в своей гостиной, где единственным источником насилия был выключенный звук сериала про зомби.

Второй раз. За один вечер.

Мысль билась в черепе, как пойманная птица. Первый раз – у Валентины. Там… там еще можно было найти объяснение. Старая квартира, тяжелая история, его собственная эмпатическая настройка на клиентку, переутомление. Он мог бы списать это на игру воображения, усиленную атмосферой. Но здесь? В его собственном доме? Где не было ни Валентины, ни ее матери? Где единственная драма разворачивалась на экране телевизора?

Он судорожно рванул на кухню. Движения были резкими, нескоординированными. Нужно было что-то сделать, что-то обыденное, чтобы заглушить этот внутренний крик паники. Кофе. Крепкий, черный, обжигающий. Он схватил турку, чуть не уронив ее на пол. Насыпал кофе, рука дрогнула – часть порошка просыпалась мимо, темной пылью на светлую столешницу. Плеснул воды из-под крана, слишком много, чуть не через край. Поставил на плиту, чиркнул зажигалкой спички, которую держал на кухне для газовой конфорки – опять рука дернулась, огонек погас. Со второй попытки синее пламя неровно заплясало под туркой.

Пока кофе закипал, Кит лихорадочно шарил в кармане брошенных на кресле джинсов. Пачка сигарет. Зажигалка. Он выудил сигарету дрожащими пальцами, сунул в рот. Щелчок зажигалки показался оглушительным в напряженной тишине квартиры. Он глубоко затянулся, почти до боли в легких, выпуская дым сквозь стиснутые зубы.

Мысли неслись вскачь, цепляясь одна за другую.

Это не галлюцинации. Не просто игра воображения. Это было слишком… реально. Слишком чувственно. Я ощутил холод стены, запах, страх… Господи, я почти почувствовал удар!

Он смотрел на кончик тлеющей сигареты, но видел багровое лицо мужчины и слезы на щеке женщины.

Но почему? Как? Прикосновение? К стене у Валентины… к паркету в тени под столом здесь… Это что, триггер? Простое касание поверхности, которая что-то… впитала?

Кофе в турке начал подниматься шипящей пеной. Кит едва успел снять его с огня. Плеснул кипяток в первую попавшуюся чашку – большую, с дурацким рисунком кота. Обжег пальцы о горячую ручку, но почти не почувствовал.

А что это было? Чья история? Кто жил в этой квартире до меня? Или это не связано с местом? Может, это… это я? Я становлюсь каким-то… приемником? Ловлю чужую боль из эфира?

Он сделал большой глоток обжигающего кофе, не чувствуя вкуса. Горечь напитка смешивалась с горечью страха во рту.

Два разных видения. Одно – тихое, удушающее психологическое насилие. Другое – грубое, физическое. Оба – о женской боли, о беспомощности. Почему именно это? Потому что я работаю с этим каждый день? Мой мозг просто… перегружен? Проецирует?

Но это не было похоже на проекцию. Это было как… как короткое замыкание, переносящее его сознание в чужой момент ужаса.

Он снова затянулся сигаретой, подошел к окну. Ночной город мерцал огнями. Миллионы окон, миллионы жизней. Сколько еще таких историй разыгрывается прямо сейчас за этими стенами? Сколько боли, страха, отчаяния впитано в бетон, кирпич, штукатурку этого огромного, дышащего монстра-города?

И я… я начинаю это слышать? Чувствовать? Не просто умом, как психолог, а… буквально?

Эта мысль была самой страшной. Если это не усталость, не стресс, не начало психоза… если это что-то реальное, какая-то аномальная способность, проснувшаяся в нем… то что будет дальше? Он будет ловить эти вспышки постоянно? При каждом прикосновении к поручню в метро? К стене в офисе? К руке случайного прохожего? Как он сможет жить? Как он сможет работать? Как он сможет помогать другим, если сам будет тонуть в океане чужих страданий?

Сигарета догорела до фильтра, обжигая пальцы. Кит опомнился, бросил окурок в раковину. Чашка с кофе стояла на подоконнике, почти нетронутая. Он чувствовал себя выпотрошенным, испуганным и отчаянно одиноким перед лицом чего-то непонятного и враждебного, что вторгалось в его мир, в его сознание, без спроса и предупреждения. Что-то было фундаментально не так. И он понятия не имел, что с этим делать.

Паника все еще билась под ребрами мелкой, противной дрожью. Образы вспыхивали перед глазами, стоило только их прикрыть. Просто лечь спать так было невозможно – это гарантировало кошмары или часы мучительного бодрствования в темноте. Кит знал это. Он заставил себя сесть на край дивана, опустив голову на руки.

«Так, Нянчев, соберись,» – мысленно приказал он себе, используя фамилию, как делал в особо трудных случаях на работе, словно обращаясь к кому-то другому, более компетентному. «Ты психолог. Ты знаешь, что делать».

Он начал с самого базового – дыхания. Заставил себя сделать глубокий, медленный вдох через нос, считая до четырех. Задержать дыхание на четыре счета. И медленно, мучительно медленно выдохнуть через рот, считая до шести. Дыхание было рваным, грудная клетка ходила ходуном, но он упорно повторял цикл. Вдох. Пауза. Выдох. Снова. И снова. Постепенно, очень медленно, бешеное сердцебиение начало стихать, уступая место тяжелой, гулкой пульсации. Плечи, до этого каменные от напряжения, чуть опустились.

Затем – заземление. Он поднял голову и заставил себя осмотреться. Не просто смотреть, а видеть. «Пять вещей, которые я вижу,» – пробормотал он почти неслышно, следуя технике. «Коробка с мозаикой на ковре. Пульт от телевизора на столике. Чашка с недопитым кофе на подоконнике. Книга в красной обложке на полке. Мои собственные ноги в старых носках».

«Четыре вещи, которые я могу потрогать». Он провел рукой по обивке дивана – грубоватая, чуть пыльная ткань. Коснулся прохладной поверхности журнального столика. Потрогал свои джинсы, брошенные на кресло. Сжал в руке свою ладонь. Ощущения были реальными, конкретными. Они принадлежали этому моменту, этой комнате, а не тем ужасным вспышкам прошлого.

«Три вещи, которые я слышу». Прислушался. Тихий, едва заметный гул холодильника на кухне. Отдаленный шум машин за окном. Собственное дыхание, ставшее уже почти ровным.

«Две вещи, которые я чувствую запах». Он принюхался. Слабый, застоявшийся запах табачного дыма. И все тот же аромат пыли и невыветрившегося кофе.

«Одна вещь, которую я чувствую на вкус». Остатки горького кофе во рту.

Прогнав себя через эту сенсорную перекличку, он почувствовал, как тиски паники слегка разжались. Сознание возвращалось из вихря чужих эмоций в границы его собственной квартиры, его собственного тела.

Теперь – мысли. Он не мог просто игнорировать то, что произошло. Но и бесконечно прокручивать видения было контрпродуктивно. Он попытался применить когнитивный подход к самому себе. «Окей. Два эпизода. Необычные сенсорные переживания. Возможные причины: стресс, выгорание, переутомление, нарушение сна, самовнушение под влиянием работы. Возможно. Но ощущалось… иначе». Он признал это «иначе», не пытаясь его немедленно объяснить или обесценить. «Я не могу это контролировать сейчас. Я не могу найти ответ прямо сейчас, в час ночи. Анализ и паника не помогут. Что я могу сделать сейчас – это позаботиться о базовых потребностях. Сон».

Он встал, движения были уже не такими резкими, более осмысленными. Пошел в ванную. Умылся холодной водой, глядя на свое отражение в зеркале – уставшее лицо, темные круги под глазами. Сменил футболку на чистую пижамную. Выпил стакан воды.

Вернувшись в спальню, он не стал включать свет. Просто подошел к кровати, отодвинул одеяло. Лег. Тело было тяжелым от усталости, но разум все еще был настороже. Он снова сосредоточился на дыхании – ровный, спокойный ритм. Вдох-выдох. Он не пытался уснуть насильно. Он просто лежал, дышал и позволял накопленной за день физической и эмоциональной усталости медленно брать свое. Мысли о видениях все еще маячили на периферии сознания, но он не цеплялся за них, позволяя им проплывать мимо, как облака.

«Завтра», – решил он. «Завтра я подумаю об этом снова. На свежую голову. А сейчас – просто дышать».

Потребовалось еще минут двадцать такого сознательного расслабления и отпускания контроля, прежде чем тяжесть в теле пересилила тревогу, и Кит, наконец, провалился в сон – беспокойный, поверхностный, но все же сон.