Отпустив край ночной сорочки, Полина откинулась назад и прикрыла глаза. Некоторое время так и сидела, спиной ощущая холод сливного бачка. Звон в ушах постепенно затихал, сердце тоже успокаивалось. Во рту почему-то чувствовался привкус металла… или крови.

Прошло несколько минут, прежде чем к ней снова вернулась способность мыслить. Полина открыла глаза, обвела взглядом туалетную комнату. Затем встала, стянула через голову сорочку, тщательно исследовала свое тело. Все нормально, никаких признаков чего-то постороннего. Если шарики и существовали – а они казались очень холодными, – никаких следов их пребывание не оставило. Кожа на животе была упругой и теплой, без пятен или какого-либо покраснения, – в общем, такой, как и везде.

Надевая сорочку, девушка поежилась: там, где она касалась сливного бачка, ткань намокла от конденсата и теперь неприятно холодила спину. Однако это неудобство произвело удивительный эффект: страх частично растворился. Из тела ушла отвратительная слабость, забирая с собой чувство бессилия. Полина не перестала бояться совсем, но, по крайней мере, она могла стоять, не держась рукой за стену. И это было достижением.

Учитывая обстоятельства – большим.

Откуда бы ни взялись эти шарики, они только дополняли те самые записи в тетрадке. Значит, тепловой удар здесь ни при чем. Что-то странное, необычное действительно происходит, и ей, вероятно, придется в этом участвовать. Хочет она того или нет – вопрос другой.

Впрочем, возможность галлюцинаций тоже не следует сбрасывать со счетов. Говорят, люди сходят с ума незаметно для самих себя, и при этом уверены, что их галлюцинации – самая что ни на есть реальность.

Полина представила себя в роли душевно больной и нервно передернула плечами. Уж лучше какая-нибудь мистика, чем пускать слюни в обществе идиотов.

Но что бы там ни было, это нужно обсудить с мамой. Завтра же. С утра. Не теряя времени.

А сейчас следует вернуться в кровать и попытаться заснуть. Она еще не достаточно безумна для того, чтобы ночевать в туалете. Иллюзии или бесплотные духи – если они по-настоящему захотят, то настигнут ее и здесь. Не правда ли?

Словно сомневаясь, Полина нехотя положила руку на рычаг слива. Помедлила еще несколько секунд. Пересилив себя, нажала.

Шум воды показался ей оглушительным, способным разбудить весь квартал. Пожалуй, она бы обрадовалась, будь это действительно так. Девушка поймала себя на мысли, что даже присутствие в квартире отчима немного успокаивает ее. Несмотря ни на что, он все-таки человек…

Подождав, пока бачок снова наберется, и шипение воды полностью стихнет, Полина прислушалась.

Тишина. Если там никто не затаился…

Она поспешно прервала эту нить рассуждений. Прикоснулась к защелке. И обнаружила, что не может открыть дверь.

Такое случилось с ней впервые. Собственные пальцы попросту отказались повиноваться. Разумом Полина понимала, что это смешно, но ее рука вела себя, как чужая. То есть, совершенно игнорировала команды мозга. Защелка оставалась на месте.

После нескольких попыток Полина отняла руку от двери. Сжала пальцы в кулак. Снова разжала, посмотрела на ладонь.

– Делай то, что я тебе говорю, – произнесла она очень тихо, почти одними губами. – Иначе нас ждут неприятности.

Сработало ли это абсурдное увещевание, но во второй раз защелка открылась сразу. Полина осторожно толкнула дверь.

Мрак коридора расступился перед хлынувшим из туалета светом, однако по углам стал лишь гуще прежнего. Пытаясь унять мечущееся в агонии сердце, девушка огляделась.

Ничего страшного или сверхъестественного. Можно идти спать.

Не выключая свет, оставив дверь открытой, Полина медленно двинулась к своей комнате.

Из дальнего конца коридора донесся неожиданно резкий в ночной тиши рык, и краем глаза девушка уловила движение. Тихо взвизгнув, она бросилась в сторону. Споткнулась о порожек своей комнаты, упала.

Лежа на полу, уже приготовившись к самому худшему, она поняла, что произошло.

Рык был просто храпом ее дражайшего отчима (следовало бы привыкнуть за все это время!). Двигалась же она сама, точнее, ее отражение в зеркале.

"Вот это да! – подумала Полина. – Сама себя напугала так, как больше никто не умеет. Так и умереть от страха недолго".

Она ожидала, что сейчас придет мама – выяснить, откуда шум. Но либо шума оказалось не так уж много, либо мама очень крепко спала. Так никого и не дождавшись, Полина встала, включила у себя свет, затем на цыпочках вернулась к туалету – закрыть дверь и выключить свет там. На зеркало она избегала смотреть: часть, оставшаяся от вчерашнего происшествия, навевала мрачные мысли. Говорят, битые зеркала в доме – к несчастью.

Понимая, что все больше поддается суевериям, Полина ничего не могла с собой поделать. Она лишь старалась не запугивать себя еще худшими вещами.

Например, есть убеждение, что в зеркалах можно увидеть недоступное обычному взору…

Почти забытый, оставленный в детстве страх перед темнотой снова заявил о себе во весь голос. Просто щелкнуть настенным выключателем и юркнуть в кровать Полина не смогла. В промежутке пришлось воспользоваться бра, при свете которой она иногда читала на ночь.

Под одеялом было жарко, но, закутавшись, девушка почувствовала себя спокойнее. Через некоторое время она даже нашла в себе силы выключить настенную лампу: та светила прямо в глаза, заставляя жмуриться.

Но уснула Полина, лишь когда за окном зачирикали утренние птички, и тени отступили в свои убежища.

***

Возможно, она проспала бы до полудня, но часов в девять утра солнце привычно заглянуло в ее комнату. Лучи, падающие на кровать, были слишком яркими, чтобы их игнорировать. Спросонок Полина накрыла голову одеялом, затем хотела задернуть шторы – и поняла, что проснулась.

Ночные события не замедлили вспомниться, мигом спугнув остатки сна. Сейчас все снова воспринималось по-другому. Полина больше не сомневалась в реальности этих… не совсем правильных вещей, которые с ней происходят. Однако безоблачный день удивительно контрастировал с ее страхами, превращая их в нечто нелепое, странное… чрезмерное. Она боялась и теперь, только как-то иначе. Во всяком случае, не теней по углам.

– Потому что их сейчас нет, – самокритично заметила девушка.

Твердое намерение посоветоваться с мамой осталось, и Полина считала его хорошей идеей. Нужно же что-то предпринимать по этому поводу! Может, перестав быть ее личным секретом, эта чертовщина пройдет?

И сбрасывать со счетов помешательство тоже рано, напомнила она себе.

В квартире было подозрительно тихо для воскресенья. Не шумела вода, не гремела посуда. Неужели мама отказалась от привычки готовить завтрак по выходным?

С того момента, когда они остались вдвоем, в их маленькой семье многое изменилось. Полина считала, что в худшую сторону. Это ей напоминало дерево, у которого подрезали корни: некоторое время оно продолжает зеленеть дальше, а затем листочки вянут, сохнут и начинают опадать. Появление в доме отчима на сей процесс не повлияло – по крайней мере, положительно.

Так что же, теперь еще одна старая добрая традиция осталась в прошлом?

Впрочем, можно ли судить по одиночному случаю?

И все-таки тишина Полине чем-то не нравилась.

Встав, девушка накинула поверх ночной сорочки халат. Выглянула из своей спальни.

Как она и ожидала, на кухне никого не было. В "гостиной" тоже, а из маминой спальни доносилось посапывание. Все еще спят? Ну отчим понятно, он вчера едва до дому дополз… лучше бы не дополз. Но почему мама?..

"А почему я решила, что она всегда должна вставать раньше, чем я? – мысленно проворчала Полина. – Может же человек хоть один раз проспать?"

Однако неприятное чувство не исчезло, и девушка отправилась на кухню. Там ее опасения – то плохое, о чем она старалась не думать, – подтвердились.

В углу стола, слабо замаскированная тряпкой и банками с вареньем, стояла бутылка дешевого коньяка. Темной, отвратительно пахнущей жидкости в ней осталось немного – на два пальца от донышка. Тем не менее, Полина могла бы поклясться, что еще вчера бутылка была полной.

Будь это делом рук отчима, девушка вряд ли расстроилась бы. Но вчера вечером "дядя Миша" явился в таком состоянии, что не мог отличить компот от кефира – куда ему еще заниматься поисками спиртного! Тем более, в их квартире алкогольные напитки водились очень редко, и отчим это знал.

Нет, коньяк пила мама. Сама. Прямо из горлышка, подобно пьянице с большим стажем. Вероятно, хотела сделать лишь пару-тройку глотков, а потом не могла удержаться от еще парочки, и еще.

Именно поэтому она не пришла ночью, когда Полина, испуганная собственным отражением в зеркале, вскрикнула и упала. Шум мог разбудить любого нормально спящего человека – а вот на двух мертвецки пьяных не оказал никакого действия.

Все встало на свои места… но лучше бы места эти располагались как-нибудь по-другому.

Закусив губу, Полина села на табурет.

Так уже было раньше. Один раз – в прошлом году, трижды или четырежды – в этом. Как-то мама даже не пошла на работу: проспала. Тогда она сказала начальнику, что приболела, – и Полина тоже охотно приняла эту версию, подслушанную во время телефонного разговора. Но с каждым последующим случаем обмануть себя становилось все труднее.

Ее мама превращалась в алкоголика.

Девушка не считала, что эти выводы поспешны. Казалось бы, один-два случая – к чему паниковать?.. Однако есть большая разница между людьми, пьющими в компании по праздникам, и людьми, напивающимися в одиночку без всякого повода. Второе даже в единственном случае – уже очень плохой симптом.

Один раз в прошлом году, три или четыре – в этом…

А виноват во всем он!

Полина ощутила прилив ненависти к своему отчиму. Если бы не он, разве стала бы мама втайне от всех покупать спиртное, чтобы позднее – тоже тайком – напиться? Что хорошего принес он в их дом? Только пьяное бормотание, в обмен на исчезнувшие вещи.

Встав, девушка взяла в руки бутылку. Открутила крышку. Понюхала содержимое.

Говорят, коньяк пахнет клопами. Полина не могла бы это подтвердить. Запах дурацкого напитка, почему-то считаемого "благородным", она знала, а вот клопы ей сроду не попадались.

Она вылила остатки в раковину, ополоснула бутылку и спрятала ее в шкаф. Затем вернулась к себе, оделась и тихонько вышла из квартиры.

Желание поговорить с мамой пропало.

***

Еще одно душное утро превращалось в палящий полдень. У подъезда никого не было, и Полина хотела было устроиться на свободной скамейке, в тени зарослей винограда. Однако, заметив копошащуюся напротив распахнутого окна соседку, изменила свое решение. Ей не хотелось, чтобы кто-то мог за ней наблюдать.

Поэтому девушка поднялась в небольшой скверик, расположенный между ее домом и детским садом, и присела там прямо на траве, не заботясь о чистоте платья.

Она злилась. В первую очередь на отчима. На маму тоже: вместо того, чтобы найти себе приличного мужчину, та думает о безысходности и напивается. Нельзя же быть настолько пассивной – покорно принимать все, что приносит жизнь! Мало ли что этой самой жизни вздумается принести!

Немного позже мысли Полины вернулись к ночным страхам, однако это не утихомирило ярость. Скорее, наоборот.

– Еще и это! – произнесла девушка вслух так, словно выплюнула ругательство.

Какой-то человек, проходивший мимо, вопросительно покосился на нее. Полина заметила его взгляд, но проигнорировала. Лишь раздраженно подумала: ну вот, хотела побыть наедине!

– Значит, я хороша! – тихо заговорила она сама с собой позже, когда поблизости никого не оказалось. – Сужу других за то, что они боятся изменить свою жизнь, а сама испугалась черт знает чего! Какие-то каракули в тетрадке, какие-то металлические шарики! Что за чушь!

Сидеть на земле стало неудобно. Полина поднялась и стала расхаживать туда-сюда.

– Чушь! – продолжала она вполголоса, но выразительно. – Ерунда! Вот пойду сейчас туда и…

Когда она поняла, о чем говорит, и где находится это "туда", язык вдруг одеревенел, а в затылок повеяло холодом. Тем не менее, Полина упрямо закончила:

– …и заберу ее.

Под "ней" подразумевалась, конечно, тетрадка.

Высказав это вслух, Полина обнаружила, что испытывает двоякие чувства. С одной стороны, внутри нее кипела злость – на маму, на себя, на весь мир. С другой, вчерашние впечатления ожили, возвращая если не страх, то, во всяком случае, трепет перед неведомым.

Впрочем, чего там юлить – просто страх.

Но именно страх заставлял ее злиться. И собственный в том числе.

– Я сделаю это! – сказала она, вышагивая по кругу, а потом подумала: "Если я сейчас буду только ходить туда-сюда и повторять одно и то же, то никогда этого не сделаю. Так что давай, начинай! Прямо сейчас!"

Она остановилась. Глубоко вдохнула. Посмотрела на старенькие шлепанцы, найденные сегодня в шкафу. Подняла голову, откинула волосы со лба.

И почти с фаталистической решительностью зашагала к месту, на котором вчера пережила столь неприятные моменты.

Пройдя сотню метров, девушка неожиданно для себя осознала, что это дается ей легко. Какое-то пьянящее чувство наполнило ее сознание. Безразличие, но в то же время злое веселье – вот как она могла бы охарактеризовать свое настроение.

Вспомнилось, как Димка в рассуждениях по поводу одержимости Раскольникова когда-то заметил: "Такое право мне и даром не нужно, но быть тварью дрожащей… тут он, пожалуй, нас поддел. Дрожать мы все не любим – и все дрожим".

Димка понимал многие вещи. Те, что касались его самого – не исключение. Позавчера он струсил, а теперь, вероятно, ненавидит себя за это.

Впрочем, может и нет, решила Полина. Он так и не позвонил ей, не зашел навестить. Все опасается, что об их отношениях станет известно еще кому-нибудь. Снова боится… но чего?

Войдя в лес, она замедлила шаг. Тишина, отсутствие людей, заросли кустарника, в которых могло скрываться что угодно, – все это действовало угнетающе. Раньше она не испытывала здесь подобных чувств… но раньше с ней не происходили всякие малоприятные штучки, которые нормальный человек вряд ли в состоянии объяснить.

В этих условиях приподнятое настроение куда-то быстро улетучилось, оставляя девушке лишь злость и желание довести начатое до конца. Не сдаваться, даже если не уверен, даже если трусишь, – вот древняя формула успеха.

К тому же, в тетрадке остались такие записи, которыми она очень дорожила.

"Раз, два, три, четыре", – Полина начала считать шаги, чтобы заглушить полезшие в голову мысли-страшилки. Вон из-за того куста что-то смотрит, вон что-то зашелестело листвой… это не ветер… "Раз! Два! Три! Четыре!"

Она добралась до места без приключений, но ноги почему-то стали, как деревянные. Такое впечатление, будто они больше не сгибались в коленях. Полина шагала, широко выбрасывая их в стороны, подобно клоунам в цирке.

Правда, ей на это в данный момент было наплевать.

Тетрадка лежала там же, где Полина ее оставила, только в закрытом виде. Может, снова порыв ветра… Во всяком случае, девушка этому лишь обрадовалась. Она не хотела видеть тот лист… не сейчас.

На миг возникло сравнение с приманкой в ловушке, однако Полина уже не отвлекалась. Она схватила тетрадку и попятилась, озираясь.

Лес хранил молчание.

Шагов через двадцать она повернулась к месту спиной. Зашагала прочь, ежесекундно сдерживаясь, чтобы не перейти на бег и поменьше оглядываться. "Ничего страшного, ничего страшного", – твердила она, как заклинание, но волоски на затылке все-таки стояли дыбом.

Дважды она осознавала, что начала идти слишком быстро, и нарочно останавливалась. Сердце в груди замирало, руки холодели, однако Полина чувствовала себя все лучше. Она владеет собой, несмотря на то, что хочется забиться в темную нору и скулить от ужаса!

На подходе к дому она уже ухмылялась. Какие бы страшные картины ни рисовало ее воображение, реальность оказалась вполне обычной. Ни невидимых соглядатаев, ни призрачных голосов, что-то шепчущих в ухо…

Господи, как здорово, когда все обычно!

Присев на скамейке у подъезда (соседка больше не маячила в окне), Полина медленно открыла тетрадку. Нашла нужный лист. Всмотрелась.

Безумные штрихи замельтешили в глазах, а затем сложились в слова:

"Он стоит за твоей спиной".