– Шницель будешь есть? – вроде как свой мне предлагает, – я говорю, нет. А он, недолго думая своей вилкой, хвать мой шницель и откусил его. Я рот открыл от удивления. Хотел, было, ему в лоб заехать, но быстро сообразил, что сам хохмач такой же. В душе улыбнулся, но виду ему не показал. Доел рассольник, – макароны отставил, приступил к кефиру. Глоток отпил из стакана, но два глотка слюны своей напускал, и отодвинул стакан немного от себя, показав этим, что не хочу его пить. Спрашиваю мужика, кефир будешь? Он недоверчиво и испытывающее уставился на меня, смотрю, а рука его к своему стакану тянется. Испугался, что я в отместку его кефир выпью. А я ему свой стакан прямо перед носом бац. Пей, говорю, пей, – я уже наелся. Вышел на улицу, подошёл к газетному киоску, попросил у Тони наклейку, какую-то детскую коричневого цвета по рублю кружок. Прямо там у неё вырезал ножницами и наклеил себе на язык. Смотрю, вышел охотник за чужими шницелями. Спрашиваю его, вкусно было? Он в ответ утвердительно отрыгнул, поглаживая себя по животу, и говорит:

– Да спасибочки очень вкусно, а у вас аппетит очень слабый. Витаминов нужно больше пить. В кефире их много находится.

– Я ему отвечаю, – в том кефире витаминов, который ты выпил, было больше, чем ты думаешь. Говорю, что страдаю больше двадцати лет твёрдым шанкром, и показываю ему язык.

Он интересуется, что это такое?

Стаса в это время окружили другие болельщики, зная, что любой рассказ его заканчивается бурным смехом.

– Стас, а что это такое, твёрдый шанкр? – спросил его кто – то из толпы.

– Вот и он у меня про это спросил, – засмеялся Стас. – Говорю ему, что это неизлечимая сифилитическая лейкодерма. Объясняю популярно, что вместе с кефиром он моих соплей отведал полстакана. Он от такой новости аж красными пятнами покрылся, и зрачки от испуга, наверное, к темечку закатил. Потом резко подпрыгнул на месте и вприпрыжку побежал в кусты. Это надо было видеть, я таких глаз в жизни не видел.

Все знали, что Стас мастак на подобные приколы, и громкого смеха не последовало.

– Бомжа, какого – то ты Стас напугал, ему эти болячки по хрену, – сказал дворник стадиона, – у них у каждого заразы в ассортименте.

– Не скажи Арсений, бомж бомжу рознь, – сказал Стас.

– Тебе Станислав Викторович надо было его проверить, может, он околел там, в кустах, – рассмеялся дед, после выпитой водки.

– Может, и околел, но ненадолго. На следующий день, на Московском вокзале сидит в своём галстуке на ступеньках входа в метро и просит с иконой милостыню на лечение страшной болезни. Всё лицо и руки у него разукрашены марганцевыми пятнами и жалобно просит:

– Подайте Христа ради.

Кто мимо него проходит без вклада в его кепку, он вдогонку им угрожает вслед:

– Подайте, ядрёный рот. Ну что вам жалко, что ли, не – то завтра вас встречу обниму с радости и поцелую.

И люди кидают ему бумажные купюры, одни из – за боязни, другие ради смеха. А пожирателю моего шницеля только этого и надо, и я не удивлюсь, если завтра увижу его за рулём Мерседеса. Предприимчивый оказался, как Сорос. Таким предоставь трамплин для коммерции и все рынки наши будут, – даже мандарины и гранаты к нам перейдут.

– Стас пошли ещё лучше в магазин сходим, а то на второй тайм у нас водки не осталось, – предложил Павел.

– Нет, мы лучше ко мне домой сейчас пойдём. Со своей учительницей хоть поздороваешься. А футбол смотреть больше не будем. Молодёжь не отдаст победу. Денис ещё пару раз протаранит ворота культуристов.

По дороге им попался гастроном, они зашли в него за водкой. Павел полез за своим кошельком, но Стас остановил его руку.

– Теперь моя очередь угощать, и молчи ничего не говори.

Он протянул симпатичной продавщице купюру.

Подавая Стасу водку, продавец, пристально глядя на Павла, сказала:

– Извините, но у меня нет сдачи пятьдесят копеек.

– А у вас туалетная бумага есть? – серьёзно спросил Стас.

– Да есть, – ответила она, – три рубля рулон.

– Эх, была, не была, – сказал Стас, глядя на Павла, – чего мы мелочиться будем. Кутить будем с шиком. Отмотайте, пожалуйста, на пятьдесят копеек пятнадцать метров гигиены.

Как понял Павел, продавец не оценила его юмора и начала Стасу объяснять, что туалетная бумага товар не делимый и метражами не продаётся, а только рулонами или коробками.

– Хорошо, я вас понял. Тогда на чеке запишите свой телефон и домашний адрес. Я в критический момент, когда рядом буду находиться, вместо платного туалета к вам зайду за пятьдесят копеек.

Она рассмеялась, не переставая смотреть на Павла.

– Стас, ну как тебе не стыдно, при постороннем человеке, меня в неудобное положение ставить, – мягко побранила она его.

– Где посторонний? – обнял он Павла, – это Паха. – Ты, что не помнишь его? Он в нашей школе учился, у меня на горбу в перемены катался.

– Как катался, не помню, но, что он хулиган несусветный был, вспоминаю. И годиков много прошло, а вроде вчера всё это было. Начальником большим, наверное, работаешь, или новым русским стал? – спросила она у Павла, смотря на его внешний вид.

Стас Павлу не дал ответить:

– Бери выше, Софа. Новая русская это ты, со своим бакалейным магазином. А он у президента в личной охране работает. Законспирированный! Человек за кадром, – согнувшись над прилавком, таинственно сказал Стас и прижал указательный палец к губам, давая этим ей понять, чтобы она молчала об услышанной информации.

– Завтра пол города будет знать, что нас посетил человек президента, – сказал Стас, когда они вышли из магазина, – тем более у неё сожитель бывший начальник паспортного стола, а сама она раньше практиковала нетрадиционную медицину. Сейчас магазин выкупила.

– Зря ты так сильно загнул Стас, а то не дай бог с нашей русской угодливостью приставят ко мне охрану из местной милиции, – сказал Павел, – и тогда нормально не отдохнёшь. Хотя я завтра уже уеду.

– Кому ты нужен, тебя охранять. Ты же сам телохранитель, но вот пьяного тебя не посмеют сопроводить в милицию, – это точно.

– Как сказать? У нас любят преклоняться перед высокими чинами, – этот порок ещё не изжит в России.

– Подхалимаж на Руси – это противно и смешно, но реально и не смертельно, – сказал Стас, – а вот смотреть равнодушно, когда молодёжь наша гибнет, – это трагедия. Стадионы и спортивные залы пустуют, – вот, где беда. Спорт надо делать бесплатным в особенности для детей. Кто посещает Фитнес клубы и другие элитные заведения, пускай платят бабки, а всё остальное должно быть бесплатно, тогда мы вновь будем побеждать на международных аренах. И я надеюсь, что спорт всё – таки будет таким же массовым, как и прежде.

– Может и будет, но мы до этого не доживём, – пессимистически заявил Павел, – то, что создавалось десятилетиями, разрушили всё с космической скоростью. И кто – то на этом хорошие бабки заработал.

– Почему ты так думаешь? – спросил Стас.

– А у нас в стране, демонтаж дороже стоит, чем монтаж, – сказал Павел, – а чтобы восстановить старую спортивную систему, это считай нужно новую революцию делать. Так как многие спортивные сооружения находятся сейчас в частных руках. Я вот внучке своей не рекомендовал спорт, чистоты в нём мало. А вот физкультура и танцы ей не помешают.

– Может ты и прав, – пробасил Стас. – Девочке, особенно красивенькой, совсем не обязателен спорт – огрубеет. И насчёт старой системы, я тебя тоже поддерживаю. Ведь раньше с нас спрашивали в обязательном порядке загруженность спортивных площадок и залов, а сейчас деньги и никому это не нужно. Тренеров – общественников нет, отлучили практически всех от спорта. А они большую работу проводили с детьми и молодёжью, особенно в провинции. А всё это глупый циркуляр, не допускать к работе без соответствующего образования. Разве мало у нас, в СССР было заслуженных тренеров, у которых кроме среднего образования ничего не было. Николай Эпштейн зубной врач по профессии, а тренировал команду мастеров Химика. Наш покойный Миша Носов – тоже заслуженный тренер. В настольный теннис играть не мог, а воспитал лучших игроков Европы двух братьев, и ещё с дюжину мастеров международного класса. Да разве мало у нас подобных ему самородков было. Короче людей сейчас ценят не по способностям, а по бумагам. А бывают такие дубы приходят после институтов, которых бы я на пушечный выстрел не подпустил к детям. Они кроме азов ничего не знают, а потом идёт сплошное уродство. Но всё равно Паха я оптимист и верю, что спорт скоро у нас войдёт в нужное русло. Главное, чтобы правительство помнило, что Россия – это не только Москва и Питер, но и глухие деревни. Помнишь Заволжье с населением сорок тысяч человек, который дал Советскому Союзу Олимпийского чемпиона Валерия Лихачёва. И наш город, который вырастил Павла Ивановича Шиганова, – чемпиона СССР по лыжам. И дети у него спортсмены.

– Валеру, сына его младшего, я несколько раз встречал на Курском вокзале, – перебил его Павел и даже в своём городе.

– А сколько хоккеистов получила высшая лига с наших стадионов, – продолжил Стас, – сам посуди Москва, вся затянута выхлопными газами и промышленным смогом. Каких спортсменов можно вырастить при таком климате. Все москвичи рождаются, считай чахлыми, а у нас вздохни, какой воздух. Чище, чем в Швейцарских Альпах. У нас есть тренер один в городе по шахматам Миша Плотников, так он всегда болеет против России. Пускай говорит весь мир, сравнивает результаты нашего спорта с низким жизненным уровнем России. Ему то, чего надо, – двигай пешки в нужную сторону. Работай, ищи таланты и не скалься. А он мне, – я хочу, чтобы все мои пешки до ферзей дошли. Дурак, говорю ты Миша. Ты обозлился на весь мир, вот и болеешь против своих соотечественников. Тебя в мирное время нужно в расход пускать. Говорю, ему если бы ты ночью со своими бывшими жёнами любовью занимался, а не решал свои шахматные этюды, тогда бы тебя жены не бросали. И ты бы не был таким обозлённым на весь белый свет. Я его тогда припугнул прилично, потом говорю, ему: «Фишер ты недоношенный, – твою ненормальную позицию в отношении нашего спорта я вынесу на первой конференции и потребую твоей срочной пожизненной дисквалификации, как кладбищенского тренера». С тех пор он со мной не здоровается и не разговаривает. Мне, конечно, до фонаря его обиды. Вчера в спорткомитете встретил его, спрашиваю: «Уважаемый Роберт, ты, что так сильно обиделся на меня? Я же пошутил. Так и будешь при встречах щёки, как гигантский хомяк раздувать?»

Плотников окинул меня презренным взглядом, и через плечо говорит:

– Если ты публично извинишься передо мной на оперативке, тогда поговорим о перемирии.

Я от его демарша дар речи потерял. Но быстро взял себя в руки и прямо при всех присутствующих спортивных работников в комитете, даю ответ этому гроссмейстеру:

– Миша если ты сильно обиделся на меня, то набери в рот говна и плюнь в меня. Что там началось, тебе не передать. Теперь точно после этих слов он до конца своей жизни со мной, словом, не обмолвится, – разведя руки в стороны, сказал Стас.

Павел от души рассмеялся над словами Стаса.

– Я знаю этого шахматиста, он во дворце культуры раньше тренировал заводскую команду. В свободное время приходил к нам в музыкальный сектор постигать обучение игре на валторне. Чванливый был мужик.

– Не то слово. Сейчас он натуральная сволочь. Его никто не уважает. И на пенсию не выгоняют, бояться. А ему уже давно за семьдесят лет.

Стас остановился перед своим подъездом и протянул бутылку Павлу.

– Паха, положи водку себе в кейс? – попросил он, – а то мама у меня не любит, когда я всему городу показываю свой достаток.

Павел открыл кейс и спрятал в него бутылку.

– И все – таки я Паха верю, что будущее российского спорта за провинцией.

– Верь на здоровье, а я останусь при своём мнении, – сказал ему Павел, – я сейчас часто буду мотаться сюда, будем вместе, следить за улучшениями российского спорта.

Но Павел после этой встречи больше Стаса не видел, хотя приезжал на родину по два раза в месяц. Но эти наезды носили чисто рабочий характер. Он появлялся на два, три часа садился за руль и спешил назад домой. Пустое времяпровождение для его работы стоили больших материальных потерь.

глава 10

Павел Алексеевич, просмотрев альбом, шумно закрыл его и спрятал в верхний ящик комода. После чего направился в спальню. Проснулся он только к обеду.

– Надо будет осуществить полноценную поездку, а что я молниеносные заходы делал туда и даже на ночь не задерживался. Отдохнуть хоть месяц у матери. Работа всё равно стоит. Прибыли пока никакой нет. Сменю курс минуя столицу. Попасусь на родине. Может, что – то, за это время вместе с отдыхом наскребу и по работе, – сказал он своим домочадцам за обеденным столом.

– Ты же работаешь с их медицинским центром, – сказала жена, – разве этого мало. В месяц по нескольку раз мотаешься.

– Это всё не то, – задумался он и встал из – за стола. – Родине я давно внимания не уделял, Москва захлестнула с её компаниями. Да так я и сделаю. Завтра – же уеду на Волгу, – решил он.

Отставив все дела по дому, он на следующий день собрался и ночью поехал на машине в Нижегородскую область, планируя к утру быть там. Дорогу он хорошо знал и ехал без всяких препятствий и затруднений. К десяти утрам он уже был в квартире матери. Мать, обрадовавшись внезапному приезду сына, с возгласами начала обнимать и расцеловывать Павла.

– Я, как чувствовала, что ты приедешь, пироги спозаранку принялась стряпать. «Ёкать в груди ещё со вчерашнего вечера начало», – сказала она.

– Коля вставай, Павел приехал, – принялась она будить старшего сына.

Тот лежал под простыней с закрытыми глазами, не спал, и вставать не собирался.

– Николай вставай, хоть поздороваемся, – сказал Павел.

Старший брат открыл глаза, а затем снова закрыл. Пальцем показал вниз:

– В нашем доме в гастрономе продают дешёвое вино. Сходи, купи, а потом поздороваемся, – сказал он.

Павел засмеялся, он всегда воспринимал с понятием его шутки.

– Вот он такой, – сказала мать, – он у них все стограммовые коньячные шкалики скупил. Я каждый день ходила, узнавала, когда они их распродадут. А вчера вино завезли дешёвое, чуть дороже ливерной колбасы.

Николай с головой натянул на себя покрывало.

– Матрас вставай, – закричала на него мать, – не стыдно с бесстыжей рожей. Брат приехал, а у него силёнок нет встать.

– У меня водка Ржаная есть, долгоиграющая бутылка и не одна, – сказал Павел.

– Культурные люди утро начинают с вина, – скинул он до пояса покрывало.

– Культурные люди утро встречают с восходом солнца, овсяной кашей, чаем и свежей газетой, – стащила совсем покрывало с него мать.

Брат, оказавшись без покрывала скрестив ноги, принял сидячее положение:

– Покажи мне хоть одного почтальона, который почту приносит с восходом солнца, тогда я скажу, что мы живём в туманном Альбионе, – прохрипел он.

Николай протянул брату руку и нехотя пошёл в ванную.

Павел спустился вниз в магазин, где встретил Женьку Рогожина своего одноклассника.

– Паха ты чего нас так редко навещаешь? – спросил он. – Покажешься, как золотой дукат, звякнешь об пол и закатишься в щель. Правда, что ты в кремле работаешь?

Павел понял, что сработала прошлогодняя ложная информация Стаса, но этот вопрос тактично пропустил мимо ушей.

– Я здесь последний раз был год назад, – ответил Павел, – но наезды часто делал в Нижний Новгород, а в Зеленый бор, если и заскочу, то часа на три, не больше. и бывал год назад часто, но эти наезды были кратковременными, туда-сюда. Так что новостей практически никаких не знал. Каждая встреча для меня с одноклассниками, это ящик новостей.

– Понимаю тебя, но иногда я делаю мысленно определение, что в наш городок населяет больше блондинов и рыжих, – подмигнул он Павлу. – Может наш город викинги или крестоносцы создавали?

– Нет Женя, я думаю, не викинги, а вот что ты языком Родиона стал говорить, очень похоже.

– Я же работаю у него, – сказал Рогожин. – Кстати, сын у Анюты Липовской полностью твоя копия. – Похоронила она его.

– Я в курсе, наслышан, – сказал Павел и вспомнив его важную должность на заводе, спросил:

– Слушай Женька, ты же вроде начальником большого цеха был? А вид у тебя затрапезный, будто землекопом у Родиона работаешь.

Это было год назад. Как завод продали, так нас с Алексеем Марковым попёрли оттуда. Приехал дядя большой грузин, и набрал свою команду. А завод распилили на семь мини – заводов, – объяснил он. – Сейчас я – работаю у Пуха в бригаде десятиборцев, десятником. А одежда в данный момент на мне рабочая.

– А где же прозябает Марков, – спросил Павел.

– Лёха Марков с главных инженеров перешёл в охрану работать. Ты бы его видал, постарел. Зубы все потерял, а денег вставить новые, нет. Кручинится сильно по старой жизни. Родион обещал ему подобрать работу по специальности. Он хочет индустриальную базу по механике создать. Собирать и ремонтировать для заводов машиностроения оборудование.

– А что это за десятиборцы у Пуха, – спросил Павел.

– Десятиборцами он называет комплексную бригаду строителей, которые всё умеют делать и кирпич сложить и штукатурить, и плотничать. Короче все работы, для того чтобы начать строить коттедж с нуля и сдать его под ключ.

– И водку пить, – добавил Павел.

– А куда без этого сейчас денешься, я тоже к ней пристрастился. Веселей с водочкой живётся. Родион деньгой нас не обижает, платит всем неплохо. Заказчик за некоторые дополнительные работы частенько сам приплачивает. Мы их на квас запускаем.

– Вижу, – кивнул на набитую сумку вином Павел, которую Женька прижимал к груди, так как одна ручка на ней была оторвана.

– А как другие наши пацаны поживают? – спросил Павел.

– Многих в живых уже нет, а остальные все пьют. Твой друг Орех, музыкой давно не занимается. Оркестров в городе нет ни эстрадных, ни духовых. Один, правда, духовой в похоронном бюро остался, но они зачастую без работы сидят. Дохнут в основном бедные да пьяницы, у них денег не имеется на последний марш. Вот Орех до обеда и сидит с футляром от саксофона у церкви, а после обеда, что насобирает, пропивает со своей слепой женой. Жора Хлястик освободился недавно. Может, помнишь его на Новой стройке жил. В футбол вместе играли в юности. Отсидел мужик четырнадцать лет, а истинных убийц только нашли.

– Помню, его я хорошо, мы с ним даже дружили одно время, пока он первый раз не попал на скамью подсудимых за хулиганство, а потом наши дорожки разошлись. Но, что он сидел за убийство, я от тебя первого слышу.

– Не мудрено, он живёт в бандитском квартале. Наши парни туда никогда не ходили и не ходят, кроме твоего братца.

– Не бандитский, а спортивный квартал, – поправил Павел Рогожина.

– Ну, ты вспомни ещё времена царя Гороха, – удивлённо сказал Женька, – ты забыл, как Михаил Сергеевич выкинул лозунг об ускорении. Жизнь такие ускорения народу придала, что бежать уже некуда. А вспомни коммунистический лозунг – «Кто был никем, тот станет всем». – Так я тебе скажу, что он до сих пор в силе, даже ещё больше укрепился. Вместо меня начальником цеха стал Молокан Лёвка, – пройдоха на котором пробы ставить негде. Его дважды судили за аферу. Я его лично по тридцать третьей статье увольнял на закате социализма за кражу аптечек и инструментов. Тогда он работал у меня в инструментальном бюро, а он через некоторое время вынырнул с правом выкупа цеха и первым делом меня уволил. Так, что он сейчас уважаемый человек в городе. По телевизору часто показывают, как он оказывает помощь детскому дому.

– Это дело не плохое обездоленным детям помогать, – заметил Павел.