Герцог, без тени смущения принял аплодисменты толпы, когда прошёл по коридору выстроенным из числа пассажиров и командой. Он приветственно помахал всем пушистым хвостом и величаво подошёл к своим поверженным оппонентам и, встав напротив Архара, громко гавкнул:

– Ну, что волчара прикис? – а как понт крепко раскидывал своим жирным рассольником. Вы, что, же думали, что я ваши словесные депеши на сквозняк пущу? Нет, и не мечтайте. Вы у меня сейчас за всё ответите и за моего земляка, которого вы рубанули сапёрной лопатой.

Корноухов посмотрел на лежащего в геометрической позе Тура и продолжил:

– И за народную кровь, которой вы залили Останкино вплоть до ВДННХ. Пришло время за все народные грехи ответить своей кровушкой!

– Это было давно и за сроком давности мы прощены были императорским указом, – плакал навзрыд Зубр, – и не наша в том вина была. Нам от командования поступил приказ. Всех мутузить невзирая на личности.

– Если бы вы были разумными людьми, тогда смогли бы отличить приказ командующего, от воли сатаны, который в то время бегал с сачком для ловли бабочек по Елисейским полям и Уимблдону в большом шлёме. А вы конченые рахиты, и не будет вам прощения ни на земле, ни под землёй. Спустя много лет вашими останками даже антропологи не станут заниматься, так как вы не будете представлять для них ни малейшего научного интереса. Из откопанных ваших черепушек, народные умельцы изготовят плевательницы в чахоточные диспансеры и санитарные утки, в которые будут оправляться парализованные больные. Вы видимо не знаете, что на второй день после вашего чудовищного преступления, совершённого против человечества, были прокляты всеми мировыми вероисповеданиями. А это значит, что вам не будет место и в аду за ваши злодеяния. На Нюрнбергский суд не надейтесь, – он отменяется. Это слишком гуманно будет для вас, словно заправский судья вынес приговор омоновцам Герцог.

– Молодец братишка! – аплодировали псу за справедливую речь пассажиры и команда.

Герцог обвёл взглядом публику и, увидев на шлюпке своих товарищей, поприветствовал их своим единственным ухом:

– И это ещё не всё. Находясь, в данный момент во власти острова Пахан, вы замышляли замутить переворот на острове. Планировали создать свою рогатую армию, а значит пойти против воровской веры и самого Иисуса.

Герцог поймал взглядом Архара – его глаза были на выкате, как у лемура, а из разорванной штанины от страха полилась жёлтым ручьём моча:

– Эй, брат! – повернулся Герцог к Удаву. – Цепляй траверсу за гак, и немного сделай вира? Сейчас я их буду лишать абдурахманов. Сделаю им стерилизацию. Такие нелюди не достойны, иметь мужской символ!

– Собачка, что ты делаешь? Опомнись? – взмолился Архар, – в божеских законах не прописано такого нечеловеческого глумления над слугами бога.

– Нашёл момент, когда вспоминать, о божеских законах, – сказал Герцог, – а почему ты не вспомнил о них, когда убивал женщину и её одиннадцатилетнего сына?

– Дай трохи вира, – скомандовал пёс матросу за лебёдкой.

Траверса оторвалась на полметра от палубы, после чего Герцог быстро, словно опытный ветеринар произвёл всем кастрацию, а отходы выплюнул за борт. На корабле стоял хохот и визг. Затем пёс сел сам за управлением лебёдкой и отвёл траверсу к океану, опуская её и подымая, вместе с омоновцами в воду.

– А сейчас на вашу кровь сбегутся ваши родственницы акулы, – крикнул им Герцог, – пообщайтесь трохи между собой.

Протащив их несколько миль по волнам Тихого океана и напоив вдоволь солёной водой, Герцог возвратил омоновцев в трюм на холодный пол.

Герцог, удовлетворённый своим возмездием, чувствовал себя героем корабля.

– Держи сидор с лакомствами, – подошёл к Корноухову Хазар пятого трюма, – это тебе премия от братвы за приятное зрелище.

– Барно дружок, – гавкнул пёс, заглядывая в сидор.

В нём он обнаружил батоны и две котелки докторской колбасы, от которой исходил запах собачатины.

– Колбасу докторскую я не ем, я же не свирепый зверь, чтобы мясом своих соплеменников питаться, но всё равно сгодится, – кентов угощу.

Пёс вытащил из сидора румяный батон, откусил его и в рифму сказал Хазару:

 
Люблю повеселиться, особенно пожрать.
Двумя тремя батонами в зубах поковырять.
 

Герцог забрался в шлюпку к своим компаньонам и положил перед ними сидор с харчами:

– Налетайте пока я добрый? – сказал он попутчикам.

– Негоже так поступать псам с породистой родословной, – уводя глаза в сторону, назидательно сказал Маргарин. – Разве можно уподобляться этому зверью? Ты прилюдно, без зазрения совести оставил почти целый взвод, без детородного органа.

– Эй, гуманитарий, ты, где работал? – рыкнул Герцог, – что коллег жалко стало? Их род не должен продолжаться дальше. Их участь сейчас одна. Они должны понести заслуженное наказание за свои преступления и не больше. А будешь их жалеть, колбасы не получишь и до острова поедешь на продукции от сенокоса.

– Извиняюсь? – спасовал Маргарин, – вы, как всегда, правы уважаемый Герцог.

– То, – то же! – успокоился Герцог.

Связист, проглатывая большими кусками колбасу, посмотрев на Герцога, грустно выдавил:

– Может, не будем ругаться по мелочам? Нам ещё предстоит реабилитация и обустройство на острове. Я всех больше опасаюсь проницательности Апостола Петра. Заглянет в мою профессиональную деятельность, загонит без разговора в упряжку или на Мусало, я тогда там худым и прозрачным сделаюсь.

– Скрывать тут нечего, – омрачил всех Герцог. – Я тоже его побаиваюсь. Ведь я несколько миллионов утаил от него, но я животное рисковое. Вдруг, обойдётся?

– А не лучше ли нам чистосердечно признаться там, на проходной у ворот? – предложил Дунай, – этим мы докажем верность их порядкам и установленному режиму?

Ответа на его предложение не последовало. В шлюпке разносился запах колбасы и раздавался лязг челюстей.

– Изголодались бедные – сказал Капитон и, не дождавшись ответа, присоединился к их трапезе.

Один Герцог отказался от еды. Он был сыт и мало того чувствовал себя героем дня! Всё – таки отомстил отъявленным негодяям за себя и кровь людскую, а также добыл провиант для своей обновлённой семьи:

– Вы тут ешьте, – прорычал он, – если минеральной воды захотите, идите на камбуз. Там её в неограниченном количестве можно брать. А я пойду получать у капитана новую командировку в третий трюм. Ты Пупа тоже готовься, – вместе туда опустимся.

Пупа чуть не подавился колбасой от такого известия:

– Мне – то зачем эта командировка? – удивился он. – Я вроде к барышням никакого отношения не имею?

– Будешь иметь, когда примеришь фартук буфетчицы, сделаешь маникюр и наденешь лифчик, – прогавкал Герцог. – Задание будет архиважное! О, задание, я подробно расскажу, только Дунаю. Разговор будет приватный.

Он, кивнул Капитону головой, давая понять, чтобы покинул шлюпку. Капитон без лишних вопросов, спустился на палубу.

– Слушай меня Капитон, ты хочешь вернуться к своей дорогой маме в полном здравии? – заинтриговал Дуная Корноухов.

– Я весь во внимании, – учащённо задышал он.

– Короче на борту едет фифа по имени Катерина она же Кейс. Это жена одного покойного олигарха. Тебе надо будет сблизиться с ней и расколоть до самого перешейка, где хранил её муж денежки и драгоценности. А если она не подастся тебе на корабле, то придётся на острове свадьбу справить. Возможно, процесс вашей семейной жизни будет являться продолжением нашей неоконченной операции. Ты у нас жених видный и холостой, только недостаток у тебя один имеется.

– Какой это недостаток у меня? – спросил Капитон.

– Ты сёдла для лошадей шил? – уставился Герцог на Капитона.

– Когда заказы были, то шил, а так в основном трензельные и бес трензельные уздечки плёл. На них спрос огромный был, но платили мало. А сёдла, другое дело, – это не штаны, не рвутся и быстро не стираются.

– Ты меня терминологией лошадиной не дави, – оскалился Герцог, – я знаю все элементы уздечек, из которых они состоят, намордные, налобные, защёчные, подбородные, за лобные. Занимаясь плетением лошадиной сбруи, у тебя на лице и фигуре зачастую отображается профессиональный оттенок, – это лошадиная масть.

Капитон после таких слов сразу поник. А Герцог продолжил свою агитацию:

– Но запомни, как женишься на красотке Кейс, все эти оттенки тебя покинут. Она дамочка привлекательная и не позволит около себя держать кавалера с конской холкой.

– Я не против свадьбы, – обрадовался Дунай, – хоть экономия какая – то будет. Бордели не надо посещать. Лишь бы она согласилась.

– Согласиться, – успокоил его Герцог. – Если она у нас до перешейка не колонётся, то Пупа приступит ко второму плану, который будет носить кодовое название «Сваха». На конечном пункте Иисус вас благословит на этот брак по расчёту. А может, вы и любовью друг к другу возгоритесь.

– А если я не соглашусь на эту командировку? – высунулся из шлюпки Пупа.

– Тогда с такой понурой рожей тебе придётся путь продолжать не с нами, а в трюме с оборотнями. Они тебя там обозначат, и приедешь ты на остров, уже не Пупом, а Пупиной. А с таким именем ты для нашего коллектива умрёшь. Сам понимаешь, нам такие косяки не нужны на новом месте жительства. Мы свой порядочный логотип не будем марать.

Поняв, что их подслушали, Герцог и Капитон забрались на шлюпку.

…Пупа сразу вздрогнул и испуганно сверкнул глазами:

– Хорошо я поддаюсь вашему давлению и шантажу. Но если меня женщины до перешейка разоблачат и узнают, что я мужчина, не миновать мне их обозначения. А они все развратные.

После этих слов Пупа сразу загрустил, но ненадолго. Через минуту он встрепенулся и оживлённо спросил:

– Когда хоть к перешейку будем подплывать?

В шлюпке раздался иронический смех:

– Ты что дурень Пупа? – оскалился Герцог, – до сорока лет прожил и не знаешь где находится перешеек? Я тебе талдычу не о Панамском перешейке или Перекопе, а о расстоянии между кострецом и Суэцким каналом, который расположен у женщины в интимном месте. Понял?

– Теперь понял, – утвердительно дёрнул головой Пупа.

– Ну, вот и славно! Самое главное к лесбиянкам не подходи, а то они щупать тебя начнут, учуют в твоём лифчике инородные предметы. Тогда мне придётся впрягаться, чтобы ты для них эксклюзивным товаром не был. Они все развратницы имеют талант к сексуальным изобретениям, – нагонял страстей Герцог.