Пока ребята трепались между собой, я, отхлебывая кофе из моей любимой большой кружки, намеренно отстраненно наблюдал за их неторопливой беседой, переводя взгляд с одного на другого, про себя с удовлетворением отметил: «Да, пожалуй, я ни в ком не ошибся, выбор сделал правильный. У нас складывается коллектив».

До конца оговоренного Геллой срока и нашей отправкой на Грелиосс – так называлась планета, где мы должны были выполнить свою миссию, оставалось два дня и две вакансии в нашем экипаже.

Наступает вечер. Скоро ребята разойдутся по своим комнатам, улягутся спать, впитывая в себя во сне информацию о планете, куда мы направляемся, о людях, ее населяющих, их язык, тамошний уклад жизни, устройство их общества и многое, многое другое, что нам непременно пригодится во время пребывания на чужой и, наверное, враждебной планете. Одновременно с потоком всевозможных знаний, загружаемых в наши головы во сне, наши тела и мышцы тоже получают свою порцию тайных знаний и тяжелых нагрузок, закаляясь, приобретая небывалую силу, эластичность и гибкость. Мы уже сейчас, вставая по утрам, чувствуем, как все тело, откликаясь на любое наше движение, слегка побаливает.

Все это очень сильно напоминает ситуацию, когда в пустые контейнеры опытный докер вдумчиво, до отказа, под завязку, не оставляя ни одного свободного, не задействованного сантиметра, набивает всевозможным грузом. Загрузка в наши тела будет продолжаться весь полет, пока мы будем находиться в анабиозе. Как сказала Гелла, что мы могли и бодрствовать, но тогда нам не хватит время, чтобы как губка впитать так нужные нам знания. Связь она поддерживает только со мной, по вечерам, когда остаюсь один. Она ненадолго заходит ко мне поинтересоваться, все ли у нас в порядке, возможно, мы в чем-нибудь нуждаемся.

Очень забавно наблюдать за ней, когда она переступает порог моей комнаты. Хотя, как правило, ее красивое каменное, без тени эмоций лицо ничего не выражает, но если взглянуть повнимательней и попристальней, то в глубине ее серых глаз можно видеть далеко запрятанное любопытство. Ведь она может воочию наблюдать, как жили древние люди, их быт, их личные вещи. Под словами «древний человек», я подразумеваю себя любимого.

Как-то я попал в этнографический музей под открытым небом, там были собраны деревянные постройки, которым уже лет под триста, бревна, из которых они были построены, подверженные постоянному атмосферному воздействию, овеваемые ветрами, сжигаемые ярким солнцем, высохли и задубели, казалось, они стали прочнее стали – извините уж за каламбур. Так вот, в этих самых постройках находились бережно сохраненные личные вещи, которые когда-то принадлежали их обитателям и были неотъемлемой частью их жития-бытия.

Я вот с таким же любопытством, как Гелла, переходя из дома в дом, принюхиваясь к необычному запаху, слегка дотрагиваясь рукой до старых вещей с налетом пыли давно ушедших эпох, думал, как это мило, но как тоскливо и ни хрена не прикольно, и вообще, ни за какие коврижки, несмотря даже на свежий чистый воздух и охренительно экологически чистую пищу, не захотел бы жить в то время – вот так без света, без газа, горячей воды, ванны, телека, компа, холодильника и без всех прочих благ цивилизации. Без всего того, без чего мы себе не могли представить жизнь в своем двадцать первом веке.

Встречи с Геллой напоминали уже устоявшийся веками ритуал, вроде японской чайной церемонии.

– Желаю здравствовать, – ровным голосом начинала она общение всегда с этого словосочетания. Я тоже ничего нового выдумывать не старался, поэтому неизменно отвечал своей излюбленной фразой:

– И вам не хворать.

Далее она, как правило, интересовалась, как у нас все проходит. Здесь я тоже отвечал как всегда нейтрально: «У нас все хорошо. Нормально, в общем».

Перекинувшись как в пинг-понге еще парочкой ничего не значащих фраз, она прощалась и покидала меня. Сегодня она после заданных обычных стандартных вопросов не ушла, а, расположив свое роскошное тело в кресле напротив, вопросительно-выжидательно уставилась на меня. Я также молча смотрел на нее, ожидая, что она скажет. После продолжительной паузы Гелла задала вопрос:

– Олег, вы уже приняли окончательное решение по последним двум кандидатам?

– Вообще-то, да, – ответил я.

Хотя это не совсем соответствовало действительности, я еще меньжевался, потому как очень трудно отрезать кого-то одним движением компьютерной мышки, дать шанс жить одним и совсем не дать никакого другим.

– Скажите, Гелла, мне интересно, для чего Отец выбрал такое количество кандидатов, это же не вступительные экзамены на бюджетный поток в институте. Отец, как вы сами говорили, сразу же выбрал меня и рекомендовал на должность руководителя, с таким же успехом он мог отобрать и остальных, и не нужна была бы вся эта бодяга, больше напоминающая игру в ромашку «подойдет, не подойдет». Я бы не маялся, а получил бы уже готовую, сформированную, боеспособную команду, и мы бы сейчас уже летели в созвездие Лебедя.

Особый взгляд ее серых глаз заставил меня почувствовать себя первоклассником, которого экзаменует опытнейший, строгий педагог с огромным профессиональным стажем.

– Неужели вы не поняли?! Этот отбор – тест для вас. Мы вверяем в ваши руки решение очень серьезной проблемы, и нам хочется быть уверенными, что вы действительно тот, кто нам нужен.

– Отцу все-таки на все сто не доверяете? – ехидно заметил я.

– Не в этом дело. Человек – это прежде всего человек, а не машина. Ему свойственно совершать ошибки.

– Даже вам? – спросил я.

– Мы, Олег, не такие люди, как вы, но хоть между нами и вами лежит целая пропасть из времени, у нас все равно есть то общее, что делает человека человеком.

– Хорошо. Будем считать, что я вас услышал, но как быть с остальными двенадцатью, которые не попадают в команду? Их же тоже для чего-то выбрали?

Она испытующе посмотрела на меня.

– Это резерв.

– Вот сейчас не понял. Отсюда, пожалуйста, поподробнее. Какой резерв?

Гелла не стала тянуть с ответом. Ответила как всегда честно, прямо и немного жестоко.

– К сожалению, практика показывает, что при выполнении различных заданий людские потери неизбежны.

Я чуть со стула не упал. Хотел ответ получить? Получи, «на котлетос».

– Я так понимаю, мы не первые?

– Да, Олег, и не последние. Каждая группа была вычленена из определенного отрезка прошлого, и совершенно определенного локального образования по месту вашего рождения и места проживания. Вы наверняка задавались вопросом: «Почему из такого количества погибших в прошлом людей выбрали двадцать кандидатов, для которых родной язык русский и которые жили на территории, в прошлом принадлежавшей такой стране, как СССР?»

– Ну да, наверное, задумывался.

– Вы – люди не только одной временной эпохи, лингвистической группы, но и менталитета. Вам проще найти общий язык и понять друг друга.

– Общий язык, – как эхо повторил я, ошарашенно думая сейчас совсем о другом. – И сколько таких групп носится по Вселенной?

– Этого я вам сказать не могу, но немного, и у каждой свое отдельное задание.

И тут меня озарило.

– Кто-то до нас уже направлялся на Грелиосс?

Гелла достаточно долго молчала, глядя на меня, как будто изучала, насколько я психологически крепок и устойчив, чтобы узнать правду. Так смотрит врач перед тем, как объявить больному, что у него последняя стадия рака. После очень долгой, затянувшейся до невозможности паузы она ответила:

– Да, Олег, до вас туда были направлены две группы, и они пропали без вести. Нам о их судьбе ничего не известно.

– Радостно, значит, мы не первые.

– Вас это как-то пугает? Вы боитесь риска, переживаете, что задание слишком опасное и вы не справитесь?

– Да нет. Чего переживать и бояться, мы и так по факту уже давно покойники, чуть раньше или чуть позже по барабану, – ответил я как можно спокойнее и увереннее. И хотя в моем голосе прозвучал отчеканенный металл, только вот насчет уверенности и спокойности я немного не того, ну не так, чтобы был готов, только обретя жизнь, расставаться с ней снова. Причем так быстро. Как-то мне больше нравилось функционировать в живом состоянии, и такой чудо-холодильник под боком опять же.

Серые, с оттенком вселенской печали глаза въедливо смотрели на меня. Гелла была умная, умудренная жизненным опытом и знаниями женщина, и провести ее было крайне сложно. Да у меня и не получилось. Она легко раскусила меня и не поверила моей браваде, поняв, что она показная.

– Вы нервничаете? – покачала она головой. – Это нормально, я вас прекрасно понимаю. Она протянула мне руку, накрыла своей мягкой, прохладной ладонью мою ладонь. – Мы в вас очень верим, Олег, и уверены, что у вас все получится и вы обязательно вернетесь. – Голос ее звучал убаюкивающе – так обычно мама могла в детстве успокоить, и ты после ее слов засыпал уверенный, что все твои заботы, печали, неприятности завтра обязательно испарятся, исчезнут, потому что есть человек, который отведет от тебя любую неприятность, любую печаль и боль.

Я сейчас подумал, что мама в детстве, когда ты еще совсем мал, является для тебя самым высшим существом в мире, она самая добрая, самая умная, сострадательная и понимающая. Она все знает на свете и все может. Она для тебя и ангел-хранитель, и всемогущий Бог в одном лице, во плоти. Я на несколько секунд почувствовал себя совсем маленьким, растворившись в печальных, все понимающих глазах Геллы. Но это состояние погружения в детство длилось совсем недолго. Я собрался, помотал головой, пытаясь быстрее стряхнуть с себя остатки секундной слабости.

– Со мной все в порядке, Гелла, – теперь я не только говорил это уверенно, но и чувствовал себя уверенным. – Мы сделаем все что можем и даже больше, можете не сомневаться в нас. Гелла еще раз пытливо посмотрела на меня, ощущение было такое, что заглянула ко мне в душу. Легонько, уголками губ, грустно улыбнулась.

– Мы и не сомневаемся, Олег. Все будет хорошо. Отдыхайте.

Она встала, попрощалась и вышла.

Стюардессой Жанна пошла работать потому, что не попала в театральный, срезалась на вступительных. Сразу и без каких-либо шансов, несмотря на свою потрясающею внешность. Мама, папа, все подруги и знакомые в один голос твердили: «Тебе с такой внешностью обязательно в актрисы, надо в театральный поступать». Жанна, рассматривая себя в зеркале, сама себе нравилась – худенькая шатенка с длинными ногами, осиной талией, ну и что же, что грудь небольшая, зато аккуратная, крепкая и очень красивой формы, а еще у нее выразительные, влажные глаза «дикой серны», как говорил ее одноклассник, который запал на нее еще с первого класса. Ну чем не Олеся Судзиловская в своих самых популярных фильмах, ну во всяком случае никак не хуже.

Жанне нравилось, когда на нее заглядывались, и всегда хотелось быть в центре внимания, на виду. Ну что же, не вышло с театральным. Ну и пусть. Потом они сами еще жалеть будут. Тут выпала возможность стать стюардессой и не только быть все время на виду, но еще и побывать в разных уголках мира. А вдруг сложится, как у жены Абрамовича, она ведь тоже работала стюардессой. Познакомится с умным, красивым, обаятельным миллиардером, ведь бывает такое в жизни, кто-то же выигрывает в лотерею, срывая джекпот. Почему не она? Вот только, к сожалению, красавцы-миллиардеры не попадались, симпатяги-миллионеры тоже, а попадались все больше какие-то самовлюбленные, озабоченные уроды, у которых хватало фантазии только на то, чтобы пригласить в какой-то «гадюшник» кофейку попить и прямо там же начинать лапать.

Да еще второй пилот проходу не давал, метр с кепкой, женатый, намного старше нее, со своими сальными глазками и потными ручонками, но все туда же. Обычно, подстерегая ее в укромных уголках салона авиалайнера, он пытался обнять ее за талию, напевая при этом известный шлягер девяностых – «Стюардесса по имени Жанна», причем безбожно фальшивя и перевирая его. Потом, в конце пропетого куплета со словами «обожаема ты и желанна», его шаловливая ручка как бы нечаянно соскальзывала с ее талии и пробегала по тугой попке.

– А что, Жанночка, не провести ли нам с вами сегодня прекрасный вечер у меня в номере?

Тоже мне, мачо долбанный! В общем, сказки не получилось, что-то не так складывалось в ее жизни, не так, как хотелось бы. Этот полет не был исключением. Он уже со взлета, как только лайнер оторвался от бетонки, набирая высоту, лег на крыло, начался отвратительно: вначале Настя, ее коллега, неожиданно почувствовала себя плохо, ее тошнило. Настя, бледная как кентервильское приведение, прикрывая рот рукой, еле сдерживаясь от выворачивающих ее наизнанку рвотных позывов, без конца бегала в туалет.

– Что же так плохо-то? – поинтересовалась Настя сама у себя. – Надеюсь, отравилась, а не залетела. На робкие предложения Жанны обратиться за помощью к Виктору Андреевичу – капитану авиалайнера, Настя, лишь умоляюще глядя на Жанну измученными глазами полными слез, взмолилась:

– Жанночка, миленькая, со мной все будет в порядке. Только не говори никому. Справишься? Поработаешь за меня, ладно? Я твоя должница.

И Жанне пришлось вкалывать за двоих, а куда денешься – с каждым может такое приключиться. Пока она раскладывала на тележку обеды и напитки для пассажиров, из кабины, словно биллиардный шар из лузы, выкатился второй пилот, как бы между прочим, якобы случайно, противно хихикая, прижался к Жанне сзади своим круглым животиком, после чего дал волю шаловливым ручкам. По всей вероятности, с его точки зрения, она только об этом и грезила по ночам и ей это должно было чрезвычайно понравиться. Она тут же, всенепременно обязана была завестись с пол-оборота, как только что смазанная газонокосилка, увидевшая перед собой девственный нестриженый газон, и в диком экстазе, истошно охая: «Дас ист фантастик!», затащить его в туалет для соития. Ну а где еще можно совершить страстный половой акт на борту самолета, на высоте десять тысяч метров над землей. Ну, наверное, он так себе все представлял, насмотрелся немецких фильмов для взрослых – идиот.

Жанна, сохраняя самообладание, высвободилась из жарких объятий недоделанного ловеласа. И очень вежливо, но ледяным тоном, желая хоть как-то остудить разгоряченного сердцееда, порекомендовала Борису Васильевичу держать себя в руках. На что тот, не стесняясь, окинул ее откровенно похотливым взглядом с головы до ног, чмокая мокрыми, слюнявыми губами, словно смакуя что-то, ответил: