Двенадцать этажей, одиннадцать балконов надо мной. Первую полудюжину можно отбрасывать смело. Разумеется, в лепешку можно разбиться и с высоты седьмого этажа, но я видел, с какой высоты летел доморощенный Икар. Сейчас, наспех проанализировав кадры из оперативной памяти, я мог сказать, что это был как минимум девятый этаж… А гражданин Берестов, кстати сказать, жил в сорок второй квартире. А это десятый или даже одиннадцатый этаж…

Гражданин Берестов!

– Эй, ты чего? – пугливо шарахнулся от меня толстяк.

Наверное, я выглядел устрашающе. В глазах вспыхнули проблесковые маячки милицейской сирены, взрывная энергия швырнула меня в сторону подъездной двери, а чего стоил звонкий лязг, с каким я передернул затвор пистолета. Впрочем, сейчас мне было абсолютно все равно, как реагирует на меня жлоб. Лишь бы только в спину не выстрелил, что вряд ли…

Но все же мне пришлось вернуться к нему. Дверь в подъезд была закрыта на замок, открыть который можно было только с помощью кода или ключа «Тайч-Мемори».

– Иди сюда, придурок! – гаркнул я в его сторону.

Можно было наставить на толстяка ствол пистолета, но, в отличие от него самого, в своем собственном разумении я слыл человеком воспитанным, поэтому предъявил ему служебное удостоверение, и даже в развернутом виде.

– Капитан Петрович! Уголовный розыск!

Красные корочки подействовали на него, как солнечный свет на упыря-вампира. В горстку пепла он не превратился и даже лицо не стал закрывать, но к своей машине испуганно попятился.

– Дверь, говорю, открой!

– Я… Я не могу… – отступая, растерянно мотнул головой толстяк. – Я не знаю, как…

Я мог бы нагнать его, хорошенько тряхнуть, чтобы вытрусить из него страх. Но какой в том толк, если у него нет ключей от дверей?

Вопрос, что делает он во дворе чужого для него дома, мне в тот момент в голову не приходил. Возможно, я бы и задался им, если бы дверь вдруг не открылась изнутри. Мимо меня гордо пробежал пуделек в клетчатой жилетке, за ним, вперевалку ступая, прошла грузная женщина лет пятидесяти.

Я не стал ждать, когда собачница заметит труп своего соседа. Если надо будет, я пообщаюсь с ней позже, а сейчас мне нужно было спешить наверх, в квартиру, которую столь нехарактерным для людей способом только что покинул жилец. Или, вернее, нежилец.

Сколько помню себя, всегда занимался спортом. Гимнастика, бокс, самбо. Уважал тяжелую, но терпеть не мог легкую атлетику, а если точней, то все, что связано с бегом. На татами, на ринге с дыхалкой все в порядке, а начинаю бежать, все – как будто сердце из груди вынимают. То же самое и с преодолением высоты. Горный туризм – пожалуйста, здесь я как рыба в воде. Но стоит мне начать восхождение на время, дыхалка начинает хватать меня за горло и тащить вниз. И сейчас я бы мог забраться на двенадцатый этаж пешком, но только медленно, не торопясь. Но беда в том, что нужно было спешить, и мне пришлось делать над собой усилие, чтобы не соблазниться лифтом.

По своему и чужому опыту я знал, что наемные убийцы, читай, профессионалы, как правило, не пользуются лифтом, покидая место преступления. Именно поэтому и боролся с самим собой, один за другим и быстро преодолевая маршевые пролеты. Задача усложнялась тем, что мне приходилось глушить тяжелое дыхание, чтобы оно глухим пыхтеньем не прорывалось наружу. И еще часть энергии уходила на то, чтобы смягчать мою поступь.

Я шел тихо, хотя уже на восьмом этаже мне стало казаться, что сердце чересчур уж шумно бьется в груди. Именно в это время откуда-то сверху послышались торопливые шаги. Судя по их частоте, навстречу мне спускались два человека.

На какое-то мгновение я замер, а затем быстро и бесшумно, как мне хотелось бы думать, спустился на площадку восьмого этажа. Притаившись в сумеречном пятачке меж двумя квартирами, навел пистолет на лестничный пролет, по которому вот-вот должны были проследовать двое.

Они были уже на площадке между восьмым и девятым этажом, когда послышался сигнал, с каким портативная рация сообщает о поступлении вызова. И тут же мое ухо уловило характерный щелчок и шипение в эфире. Затем я услышал и голос:

– Да… Мент?!. Понял!

А голос знакомый. Если я не ошибался, то в нескольких метрах от меня находился тот самый Шрам, за которым я и охотился. От предстартового волнения спина у меня покрылась «гусиной кожей», лоб слегка взмок, но ладонь, которая сжимала рукоять пистолета, оставалась сухой – верный признак, что с моими нервами все в прядке.

В тот момент мне было все равно, кто предупредил преступников об опасности. Но мне очень не понравилось, что они повернули назад. Я мог бы дождаться, когда они пройдут мимо, покажут мне спины, тогда можно было бы задержать их самому или как минимум поставить к стенке и держать на прицеле до прибытия наряда. Но ситуация изменилась, и теперь я вынужден был покинуть нагретое гнездышко и вылететь вслед за стервятниками.

Я старался двигаться бесшумно, но преступники уже были настороже, и седьмое чувство, которым они могли меня запеленговать, было у них обострено. И оружием, увы, они успели ощетиниться.

Первым мое появление заметил парень в джинсовой куртке с бритой головой и тонкой косичкой на затылке. Он прижимал пистолет к своему левому боку. И, учуяв опасность, лишь чуть-чуть развернулся ко мне и выстрелил, пробив пулей полу собственной куртки. Вышло очень эффектно, как в кино, а у меня не было семи реактивных двигателей, которые вмиг могли бы отбросить меня в сторону, прочь от траектории полета пули. Но красивый выстрел сам по себе оказался неточным. Стрелок промазал, и пуля завихрила воздушный поток у меня над ухом.

Но следующий выстрел мог оказаться гораздо более удачным. И чтобы его пресечь, я вынужден был нажать на спусковой крючок.

Я чувствовал, что ствол моего пистолета убойно смотрит в цель. К тому же у меня просто не было времени, чтобы опустить его. Да и глупо было в моей ситуации метить в ноги. В данной ситуации от смерти меня мог спасти только выстрел на поражение. И я произвел его…

Пуля попала точно в затылок. Но я не стал смотреть, как падает вниз срезанная выстрелом косичка. Все мое внимание было привлечено к Шраму, который уже выводил на меня руку с пистолетом. Он не собирался пытать судьбу эффектным, но не эффективным выстрелом от бедра. Он опережал меня, поэтому мог позволить себе вогнать в меня пулю наверняка с более удобного положения.

Шрам развернулся ко мне лицом, и пистолет, как положено, держал в правой руке. Но именно это и могло меня сейчас спасти. Перила лестницы мешали ему быстро сместить руку вправо, а у меня как раз была возможность перескочить через них, сменить один лестничный марш на другой.

Я нырком перебросил руки и голову через перила, скользнул по ним животом, проваливаясь вниз. Левой рукой зацепился за нижнюю поперечину железных прутьев, к которым они крепились. Теперь я мог быстро перебросить через себя ноги, в кульбите встать на них.

Я смог исполнить этот трюк. Но под грохот выстрела и с пулевой пробоиной в икроножной мышце. К счастью, я не успел испугаться и внушить себе, что эта рана должна парализовать ногу. Поэтому без помех перекувыркнулся через плечо, забросив обе ноги на верхние ступеньки следующего марша.

С точки зрения комфорта положение мое нельзя было назвать хорошим. Раненая нога вклинилась в теснину между железной полосой нижней поперечины и верхним срезом ступени. Здоровая нога была задрана вверх так, что со стороны могло показаться, будто я тщетно пытаюсь почесать пяткой себе за ухом. Нижняя часть туловища при этом лежала на боку, а верхняя – на спине. Голова находилась на лестничной площадке, а локоть правой руки опирался на ступеньку следующего вверх по высоте марша. Лежать было жуть как неудобно, зато в правой моей руке находился пистолет, а краем глаза я худо-бедно мог видеть площадку восьмого этажа. Именно там и появился Шрам.

Он явно не ожидал, что я смогу так быстро вывести свой пистолет на линию огня. И потому оказался в шкуре охотника, который с дробовиком гнался за подстреленной уткой, а напоролся на матерого секача, несущегося прямо на него.

Он тоже мог стрелять, но я первым нажал на спусковой крючок. И мне чертовски повезло, потому что пуля попала преступнику в правый бок, отчего руку с пистолетом повело резко вверх, и последующий затем ответный выстрел не причинил мне никакого вреда.

Я снова нажал на спуск и на этот раз прострелил парню коленную чашечку. Свирепая боль скрутила его в графский вензель и заставила выронить пистолет.

Мне осталось только собрать части своего тела в единое целое, подойти к раненому преступнику и, уложив на живот, защелкнуть на его руках стальные браслеты. Признаться, сделать это было нелегко, поскольку парень извивался подо мной, как глист на зеркале микроскопа, а сила у него в руках ощущалась зверская.

Я справился с одним преступником и подошел к другому, который, по моим предположениям, не мог оказать сопротивления. Он действительно был мертв и лежал, уткнувшись лицом в бетонную ступеньку. Кровь из-под его головы вязко стекала с лестницы и уже залила ему грудь. Что ж, а ля гер ком а ля гер.

Возможно, это был тот самый тип, который на кладбище вытаскивал из мини-вэна труп девушки. Если так, то где-то недалеко должен был быть еще и третий, тот, который застрелил Юрку. Возможно, он находился где-то в машине во дворе дома. Видимо, он заметил, как я махал корочками перед лицом невоспитанного толстяка, поэтому и смог предупредить своих. Правда, сделал он это поздновато, но тем не менее… Может, он до сих пор находится внизу… Кстати, я мог связаться с ним прямо сейчас.

Я подошел к Шраму, обыскал его, вынул из кармана куртки рацию, спустился на лестничный пролет вниз, чтобы не слышать, как он скулит, и вышел в эфир.

– Давай сюда, мента прибрать надо, – хрипящим голосом сказал я.

Сейчас должен был последовать вопрос, что у меня с голосом. Я готовился ответить, что меня ранили, но в эфире стояла тишина. Одно из двух – или преступник отключил рацию, или не купился на мою уловку.

Я должен был спуститься вниз, обследовать близлежащие машины, но где гарантия, что при этом я не нарвусь на бандитскую пулю? И если в руках у преступника снова окажется автоматическое оружие, тогда мне точно придется отправиться вслед за Юркой. К тому же у меня разболелась раненая нога, и мне нужно было заняться ею, пока я не истек кровью.

Но сначала я связался со своим начальником, в нескольких словах обрисовал ситуацию и с небрежностью красующегося ковбоя сообщил, что Шрам обезврежен и взят с поличным.

Я задрал штанину, пальцами нащупал входное отверстие и тут же выходное. Оказывается, пуля прошла навылет. И кровоточила рана не очень. Как всякий уважающий себя опер, я всегда имел при себе носовой платок, чтобы, например, вещественное доказательство в него бережно завернуть, если, конечно, размеры позволяли. Поскольку ничего такого за последнее время класть в платок мне не приходилось, а сопливостью я не страдал, то был он относительно чистым. Его я и наложил на рану, а сверху обмотал ногу собственной футболкой – несвежей, увы, и потной.

Нога разболелась еще больше, стала опухать, но, как бы то ни было, первую помощь я себе оказал. И теперь мог взяться за Шрама, который также истекал кровью.

Для начала я перевернул его на спину. Парень уже не скулил. И смотрел на меня, до крови закусив губу. Взгляд страшный, ненавидящий, из самых глубин черной души.

Я снял с пояса кожаный ремень, сложив его вдвое, хлопнул себе по ладони. И взглядом показал на простреленную коленку, из которой толчками струилась кровь. О ране в боку я тогда почему-то не думал; может, потому, что лилось из нее не так сильно.

– Могу жгут наложить. А могу и не наложить. Будешь со мной дружить – выживешь, нет – сдохнешь… Кто ты такой, как зовут?

Я – мент, и мою дружбу можно было купить всего-то за чистосердечное признание. Но парень не хотел этого понимать. И молча смотрел на меня, пытаясь насадить мою волю на вилы своего пристального взгляда.

Тогда я еще раз, более тщательно, обыскал его, но так и не нашел никаких документов. Даже телефона при нем не было. Только пистолет, запасная обойма и квадратик презерватива в маленьком кармане джинсов.

– Это ты правильно делаешь, – сказал я, бросив упакованную резинку в карман своей куртки. – А то залетит какая-то бедняжка, родит потом такого же урода, как ты…

Мне нужно было пронять задержанного, разозлить его, разговорить, но тот плотно сжимал губы, пытаясь прожечь меня взглядом.

– Один уже залетел, – продолжал я. – По твоей милости. С десятого этажа на землю. Берестов его фамилия. Друг твой, да?

Шрам упорно молчал, и злиться начал я.

– А хочешь, я тебе вторую коленку прострелю? И скажу, что так и было…

Я приставил ствол пистолета к здоровой коленке, и парень дернулся, как будто я уже выстрелил в него. Страх перед болью сильно тряхнул его изнутри, но не вытряс ни единого слова. Я мог бы подумать, что имею дело с глухонемым, если бы никогда не слышал его голос.

– А могу и в первую пальнуть!

Я изобразил садистское возбуждение и навел пистолет на простреленную уже коленку. Шрам в ужасе зажмурил глаза. Он очень боялся боли, но при этом продолжал играть в молчанку.

– Считаю до трех… Два… Будешь ты говорить или нет?

Парень продолжал жмурить глаза, но молчал, как заливная рыба.

– Я спрашиваю, как тебя зовут?

Как об стенку горох.

– Что за девушку ты привез на кладбище?

Тишина, как в могиле.

– Ты хоть понимаешь, что ты моего друга убил! Ты хоть понимаешь, что я тебя сейчас самого пристрелю!

Шрам все понимал, но продолжал молчать.

А пристрелить его я уже не мог. За мной теперь наблюдала старушка из квартиры на восьмом этаже. Она не грозилась, не причитала, просто смотрела на меня, высунув голову из-за угла правого межквартирного отсека. Да и нельзя было убивать Шрама. Это сейчас он отмалчивается, а попадет под настоящий пресс, быстро разговорится. И то, чего не знает, вспомнит.

Майор Марцев прибыл на место вместе с оперативно-следственной группой. Осмотрел мою ногу, покачал головой и велел срочно везти меня в больницу.

– Да пустяки, как на собаке заживет.

Я крепился, но боль в ноге становилась все сильней. И в конце концов я стал кусать губы, чтобы сдержать стон.

В больнице мне сделали обезболивающий укол, обработали рану, по науке наложили повязку и на кресле-каталке доставили в палату, где молоденькая медсестра показала мне мою кровать.

Девушка была хорошенькая, мне очень хотелось спать, и я был совсем не прочь, чтобы она нежно укрыла меня до плеч и пожелала спокойного сна. Но моя оперская душа при этом рвалась в райотдел, чтобы принять участие в допросе задержанного мною Шрама. Ведь он мог рассказать очень много интересного… Но скоро я успокоился, вспомнив, что его самого должны были доставить в больницу. Ему введут наркоз, сделают операцию, и он еще не скоро сможет говорить. К тому времени я уже буду на ногах.