– Идея, сама по себе неплохая, но уж больно рекламой отдает, – проронил Андрей, нарушив тишину в салоне.
«Нива», нервно повизгивая тормозами, выезжала за город на обледенелую трассу. Лобовое стекло нещадно секла ледяная крупа, вызывая внутренний озноб. Водитель и телеоператор молчали. Они привыкли, что спецкор время от времени вслух озвучивает занимавшие его мысли. И не нуждается в ответной реакции.
– Что за идея? – не выдержал Петя. – Я к тому – в каком ракурсе мне снимать этот детский дом? Как ты это подавать собираешься?
– Главреж предлагает сделать упор на двух конкретных сиротках: мальчике и девочке. Каждый из них расскажет о себе. Как они мечтают жить в семье, иметь маму и папу. Они будут читать стишки. Мальчик в конце синхрона споет песенку, а девочка станцует. Снимай побольше крупняков, особенно глаза. Много детских глаз. Ну, и массовку, как обычно.
– А сама-то идея в чём состоит? – переспросил Вадим – наш водитель.
– Евгенич попросил воспитателей детдома выбрать двух самых красивых и умных деток. Они с экрана покажут всем свои способности. И будут ждать своих будущих пап и мам. Из числа телезрителей.
– Вот, тварь! – обозлился Петя. – Рекламщик хренов! Мы, что, должны выставлять детей напоказ, как залежалый товар?.. На предмет их приобретения? И ты на это повёлся?
– Да нет, Петруччо! Ты не понял. Обычно ведь как бывает… Приходит в детдом молодая пара, приглядываются к деткам и выбирают понравившегося им ребенка. И ребенок безропотно принимает этот выбор. Сам он права выбора лишен. Наша задача – предоставить ему такую возможность! Возможность самостоятельного выбора. Он сам будет выбирать себе папу и маму из числа приглашенных. Теперь догнал?
– Погоди, погоди, – взъерошил Петя свой рыжий кокон. – Это что ж получается… Мы, значит, выдаем в эфир сюжет, потом в детдом приезжают телезрители, готовые принять данного ребенка в свою семью. И ребенок выбирает, например, из десяти семей ту семью, которая ему понравилась? Которая этому ребенку интуитивно ближе? Я так понял?
– Да. В этом и состоит замысел режиссера. Он его называет «гениальным». Через месяц-два, когда наберется достаточное количество желающих, мы снова будем снимать. Но уже двумя операторами. В одном помещении выбирать будет мальчик, а в другом – девочка. Все это будет в игровой форме, в процессе общения.
Впереди показался детский дом. Низенькое, обветренное здание в два этажа, запорошённое снегом. Затерянное в безлюдном лесу, среди метельной, ярящей стужи, оно, казалось, само было брошено на произвол судьбы.
Водитель припарковал «Ниву» у центрального входа.
– Все, мужики, прибыли на точку. Выметайтесь! Я буду ждать вас в машине.
– Да брось ты, Вадим, пошли с нами! Что тебе тут сидеть одному, среди пурги. Отснимем материал, потом нам поляну накроют. Пойдем-пойдем! – настаивал Андрей.
Вадим молча потянулся к бардачку и достал увесистый пакет. Лицо его слегка побагровело, на шее проступила белёсая полоска шрама – память о Хасавюрте.
– Вот, возьмите конфеты, угостите детей…
Андрей пожал плечами.
– Ну, как знаешь! Но на обед мы тебя все же вытащим…
Он обратился к Пете:
– Я тут тоже прихватил гостинцы для детей; еще кой-какие детские вещицы – жена велела передать… Бери камеру и штатив, а я прихвачу подарки.
На вахте их встретила бабуля, с наивной детскостью во взгляде.
– Доброго здоровья! Ждем… Давно вас ждем. Вам по коридору направо, кабинет заведующей в конце… Да вот, Вася проводит. Вахтерша окликнула проходящего мимо малыша:
– Вася, проводи наших дорогих гостей к Ольге Петровне!
Подойдя, Вася быстро оглядел всю амуницию съемочной группы, включая камеру и штатив. И протянул руку к пакетам с подарками.
– Давайте я вам помогу! Вон как много всего! А мне вчера пять лет исполнилось… Я уже большой!
Андрей с улыбкой протянул ему самый легкий пакет.
– Ну, раз большой – неси!
Они двинулись по коридору.
– А я знаю! Вы приехали Гришу и Катю по телевизору показывать.
Петя хмыкнул:
– Да всех вас покажем. Всех! И тебя тоже…
Вася остановился.
– Ольга Петровна сказала, что показывать будут только Гришу и Катю. Она их выбрала в телевизор. А меня не выбрали (он вздохнул). У меня зуб выпал! Вот и не выбрали…
Вася задрал голову и показал передние зубы. Одного не хватало.
– Это ты сам так решил? – спросил Петя.
– Сам! А скоро у меня зуб вырастет?
Журналист и оператор переглянулись.
– О! Чуть не забыл, – воскликнул Петя. – У нас тут для тебя подарок есть! Андрей, достань джинсы; они в синем пакете. По-моему, ему подойдут.
– Нам не разрешают брать подарки у гостей. Нам их потом воспитатели раздают. У кого не хватает. А у меня одёжки хватает!
– Ну, возьми конфеты, хотя бы… Заодно друзей угостишь.
Андрей достал пакет, что передал Вадим и протянул малышу. Тот прижал его к груди и вприпрыжку побежал в зал.
Своих «дорогих гостей» Ольга Петровна встретила широченной улыбкой, тождественной распростертым объятиям. За кофе обговорили детали предстоящей съемки, внесли коррективы.
– У нас тут из Районо будут два представителя, – важно отметила директриса. – Вы их снимите! Они хотят несколько слов сказать на камеру.
– Нет, нет! Чиновников мы снимать не будем, – категорично заявил Андрей. – Только детей и воспитателей. И небольшой синхрон с Вами.
Директриса сменила тему.
– Ой, знаете, что у нас девочки отчебучили! – защебетала она. – Мы Катеньку готовили к выступлению, разучивали с ней стишок, обращение к будущей маме репетировали… А потом решили ей челочку сделать. Четырехлетняя малышка с челкой – это так мило! Так вот, две ее подружки, Света и Нина, тайком взяли ножницы и тоже себе челки обрезали. Они, глупенькие, решили, что их тоже удочерят.
Ольга Петровна рассмеялась.
– Давайте писать интервью, – предложил Петя.
Он внезапно ощутил полынную горечь в горле, подступающую из сердца. И вспомнил о Вадиме: «Сидит себе в машине, музыку слушает… И в ус не дует!»
Покончив с синхроном, съемочная группа, сопровождаемая директором, переместилась в зал, где их уже ждали дети. Петя нервничал. Ему хотелось побыстрей закончить съемку – сократить боль в душе. Он стремительно перемещался по залу, менял точки, выбирал наиболее выигрышные ракурсы. Не щадя себя, крупным планом снимал сиротливые глаза: карие, дымчато-серые, голубые… Эти беспощадно-голодные глаза, жаждущие любви.
Потом было обращение-мольба Кати и Гриши к будущим родителям. И незамысловатый трогательный концерт «на закуску».
После окончания съемки подошел Андрей.
– Петь, приглашают на обед. Как-то неудобно уйти.
– Поехали лучше на канал! Там и пообедаем…
– Ну, как скажешь! Собирайся. Я пойду на улицу, подышу. Кажись, распогодилось. Оператора обступили дети. Они хватались за ножки штатива, пытаясь заглянуть в камеру. Петя поднимал их, невесомых воробушков, одного за другим, и давал посмотреть в видоискатель.
– Ну что, все посмотрели?
Воспитатели стали выводить детей из зала. Рядом оставался один малыш.
– А-а, это ты, Вася! Тоже хочешь посмотреть?
– Нет, не хочу. Я хочу… я, вот тебе… подарок принес…
Вася протянул руку и раскрыл ладонь. На ладони лежал молочный зуб.
– Спасибо, Вася! Это очень ценный для меня подарок! Спасибо…
Помедлив, оператор расстегнул карман, что ближе к сердцу, и достал серебряный образок.
– А это тебе от меня.
Малыш взял в руку иконку.
– Это кто? – задохнулся он. – Это моя мама?
Глазки его засияли.
– Это Божья мама. И твоя тоже! Ты будешь с Ней разговаривать, и Она будет тебя утешать. А еще Она будет исполнять твои добрые желания…
Прощай, Вася!
Съемочная группа возвращалась на канал. Спецкор безучастно и вздыхательно смотрел на мелькающие мимо деревья, время от времени записывая что-то в планшет. На заднем сиденье, запрокинув голову, сидел оператор, смежив ресницы. Но он не спал. Он думал о Васе. В его глазах неотступно стоял, обживая душу, голубоглазый мальчик, пяти лет отроду, ребенок, подаривший ему частичку себя. И эта частичка теперь лежала у Пети в кармане близко к сердцу.
А в то же время, в сиротском доме, грустил одинокий мальчик с серебряным образком в руке. Он стоял, прижавшись лобиком к холодному стеклу, и смотрел вдаль на зимнее солнце. Он искренне верил, что где-то там, в сияющих лучах, находится его счастье.
По дороге на студию Вадим за баранкой был угрюм, на шутки товарищей не реагировал. Съемочная группа возвращалась с очередного редакционного задания – снимали сюжет на сахарном заводе.
– Что приуныл, джигит? Хочешь сказать, что жизнь не сахарная… Лучше вспомни, что у нас в багажнике лежит! – не отставал телеоператор. (В багажнике лежал мешок сахара – презент директора завода).
– Мотор что-то греется. А до канала еще километров тридцать, – вздохнул Вадим.
Он остановил машину и полез под капот. Вернулся мрачный.
– Ёк-макарёк! Весь тосол вытек! Надо бы воды залить…
– Тут вот небольшой хуторок будет по правой стороне. Давай заедем, напоим твоего коня, – предложил спецкор.
Вдали показались приземистые домишки у небольшого озера, поросшего камышом. «Нива» съехала на грунтовую дорогу, раскисшую от прошедшего накануне дождя. Из-под колес полетели наперегонки комья размякшего чернозема.
– Ничего! – успокоил всех Вадим. – Я второй мост подключил. Прорвемся!
Остановились на зеленой лужайке у озера; вышли поразмяться. На бережку стоял сухощавый старик в плащ-палатке, рядом – собака. Она неторопливо подошла к Вадиму, обчуяла его кругом, затем и остальных.
– Эк тебя разбрюхатило! – развел руками спецкор. – Да ты, мать, на сносях!
Следом подоспел хозяин. Он был в легком подпитии; щуря глаза, сканировал логотип на дверце, потом оглядел незнакомцев.
– Хек-хек, – прокашлял старик. – Телевидение к нам пожаловало! Хек-хек. Что стряслось-то?
Андрей улыбнулся:
– Интервью у тебя будем брать, дед! Расскажешь про жизнь свою. Как зовут-то?
– Хек-хек-хек… Харлампием кличут. Хек-хек…
– А собаку как зовут?
– Жулькой зовут.
– Как фамилия?
– У Жульки?
– У Жульки, у Жульки! Вспоминай! Что стал в пень? Давай докашливай что-ли!
– Хек-хек…
Харлампий растерялся; глаза его заволокло, будто он думал на китайском языке.
– Дык какая фамилия? Хек-хек. Что-то я не домекаю. С одноразки не понять.
Линялый его взор вдруг просветлел. Проклюнулась мысль:
– Дык Кусочникова её фамилия! Ведь я Кусочников, значит, и она Кусочникова.
– А отца её как звали?
– Хек-хек… дык от Полкана она. Был у соседа Полкан, он с ейной матерью дружил.
– Получается: Жулия Полкановна Кусочникова. Теперь все ясно! – подытожил Андрей.
Водитеть и оператор больше не могли сдерживать смех. У Вадима даже слеза просеклась:
– Ну, уморил! Уморил дед!
– Ладно, хватит вам над дедом смеяться! У него свой строй в голове, – подмигнул Харлампию оператор. – Как поживаешь, любезнейший?
– Дык как поживаю… хек-хек, – тяжело плавать в серной кислоте! Доволакиваю старость! Дохилел вот до семидесяти пяти… Измерцался яхонт! С бабкой живу тута… безвылазно… Да какая с ней жизть! Одни свары да стравы. Крякнула моя молодость! Давно уж крякнула!
Старик вздохнул и достал из-под полы початую бутылку самогона.
– Нету ли у вас гулячей кружки? Хек-хек… Чкнём винца?
Друзья переглянулись.
– Винцо у тебя какое-то мутное, – передернул плечами Вадим. – Самогон с брагой вперемежку.
Харлампий неторопливо вытащил из бутылки газетную затычку, смачно отхлебнул и посмотрел через бутылку на свет.
– Свекольный! Хек-хек… У нас дешевизнь! Нет лучше от лечения. Ну, не хотите – как хотите. Добил вот последний грош! А до пенсии еще…
Он замолчал, беззвучно шевеля сухими губами. Стал загибать пальцы. Дойдя до безымянного, вздохнул:
– Девять дней ащё до пенсии!
Внезапно лицо его просияло догадкой.
– Робята! Хек, -хек… Покажите в телевизоре моего соседа. Меня не надоть! Я ноль без палочки. А сосед – тот да! Сосед у меня сличность знаменитая!
– Чем же он так знаменит, сосед твой? – усмехнулся оператор. – Тем, что самогонку свекольную гонит?
– Да не самогонку он гонит, а стихи! Хек-хек… Пит у него кличка.
– Печатается где-нибудь… пиит ваш? – заинтересовался спецкор.
– Раньше печатали в районном брехунке, а теперича перестали печатать. Хужей стал писать. А раньше были знатные стихи! Хек-хек… Знатные!
– Этих рифмоплетов у нас пруд пруди! – съязвил оператор.
– Харлампий, а ты помнишь какое-нибудь его стихотворение? – подключился водитель. – Можешь на память прочесть?
– Не смешите мои тапочки! – рассмеялся спецкор. – Вадим у нас тоже из этого сословия. Из племени графоманов!
– Дык чего ж вам прочитать? Хек-хек… Он про любовь хорошо писал. Про молодость свою. Сейчас-то в одинках живет, на пенсии. Хек-хек… Я всего стиха не упомню… Один кусочек только.
Старик снова отхлебнул из бутылки, – глаза его повлажнели.
– Ну, так слухайте!
Мне не вернуть твоих ясных очей
В эту осеннюю стужу!
Горстку тех дней и ночей —
Белых и черных жемчужин.
– Хек-хек… ну как вам стих? Пондравился? Чего сникли-то?
Повисло молчание. В глазах у навострившей уши Жульки отобразилось неподдельное изумление.
– Вот что! – вышел из оцепенения Андрей. Ноздри его хищно расширились, как у легавой, внезапно напавшей на след зайца. – Петя, бери камеру, будем снимать сюжет. А Вадим пока машиной займется.
– Еще чего! – обиделся водитель. – Я тоже хочу познакомиться с местным гением. Залить радиатор – минутное дело!
– Ладно, пошли с нами. Харлампий, проводишь нас?
– Чего ж не проводить-то! Тут рядышком. Дорогу только перейти… грязюку эту… по камушкам. Хек-хек… Такая пакостная ныне осенница!
Перейдя дорогу, друзья завернули в небольшой переулок и остановились перед высокими железными воротами, сплошь исписанными мелом. А неподалёку – несколько мешков со стеклотарой.
– Хек-хек… Вот тут Пит и живет… в прохолость. Сидит дома один, оклепавшись затворами.
– Ничего себе! Это он что? Стихи на воротах написал? – изумился Петя. – Офигеть!
– Дык я ж вам говорил! Не печатают его ныне в брехунке! Хек-хек… Вот он на воротах и пишет. Кажный день – новый стих. Сегодня на меня написал. Видите вверху надписано: «Соседу Хеку»?
– А тебя что? Хеком величают? – спросил Вадим. – Хек это вроде рыба такая есть.
– Рыба тут ни при чем! Хеком меня в деревне прозвали за кашель мой. Хек-хек… дык я не обижаюсь.
– Нет, ну это ж надо! Надо же такое придумать… на воротах стихи публиковать! – поднял вверх большой палец Андрей. – И давно он это практикует?
О проекте
О подписке
Другие проекты