Толкнув массивную дверь, она оказалась в просторной парадной с уводящей ввысь винтовой лестницей. Посередине находился старый, и жутко медленный лифт. Поднимаясь, он так надсадно скрипел и подрагивал, что, казалось: сейчас замрет между этажами. Такие лифты остались только в Старом городе и, как говорили в путеводителях «придавали ему особый шарм». Татья здешнего лифта побаивалась и полагалась на свои ноги, которые пока служили вполне исправно и без скрипа.

Добравшись до последнего этажа, она остановилась, чтобы перевести дух. На круглой, выложенной в шахматном порядке серой и белой плиткой площадке стоял шум от голубиного «Гу гууу угуууг», прорезаемый истошными воплями чаек; сквозь большое, загаженное птицами окно виднелось небо. Такое, какое бывает только здесь: белесое, одновременно близкое и далекое. Ведущая в лавку старьевщика дверь выглядела так, будто ее привыкли открывать ногами. В общем, славное место, в котором все было настоящим. Никаких тебе игл-небоскребов, безупречно-чистых зеркал, голограмм с рекламой, запрограммированных на выявление потребностей и тут же забивающих «персональными предложениями, действующих только сегодня и только сейчас».

Татья толкнула дверь, над которой тренькнул колокольчик, и вошла в любимый мир старины.

– Кларрррисса! – заорал при виде нее огромный зелено-красный попугай. Он сидел на спинке плетеного кресла, наклонив набок голову и глядя на Татью озорным круглым глазом. Татья представления не имела, кто эта загадочная Кларисса, но почему-то попугай упорно называл ее этим именем. Как-то она предположила, что для него все девушки «клариссы», но хозяин лавки опроверг эту догадку. «Нет, Танюша, – сказал он, – так он приветствует только тебя».

– Привет, Раймонд, – улыбнулась Татья и виновато развела руками: – Извини, сегодня не принесла для тебя вкусняшек.

– Дуррра! – заявил попугай и занялся чисткой перьев.

Вот так вот.

– Как не стыдно, Раймонд? – раздался справа глухой басок хозяина лавки, и тут же он сам вышел из-за стеллажа, завешанного разноцветными деревянными бусами. Это был высокий сухопарый старик с глубокими, резко очерченными морщинами и глазами мудрой черепахи: полуприкрытые тяжелыми веками, они смотрели на мир спокойно и равнодушно. Казалось, этот человек видел все, и ничто не может его ни удивить, ни опечалить.

– Здравствуйте, Танюша, – улыбнулся он Татье.

– Кларрррисса, – немедленно поправил попугай и, раскачиваясь из стороны в сторону, затолдонил: – Кларрррисса, Кларррисса, Кларрррисса!

– Ладно, ладно, убедил, – рассмеялась она.

– Замолчи, не то в клетку закрою, – прикрикнул на него хозяин лавки.

Попугай мигом слетел вниз и важно протопал за шкаф, подметая пол роскошным красно-зеленым хвостом. Чем больше Татья наблюдала за Раймондом, тем сильнее ей казалось, что он все понимает. Но почему Кларисса?!

– Здравствуйте, Карл Вениаминович, – запоздало поздоровалась она.

– Не ожидал тебя в ближайшее время. Ты же говорила, что готовишься к проекту в институте, – в солнечном свете вокруг старика кружилась пыль, отчего хозяин лавки казался добрым волшебником.

– Да… Я, собственно, не собиралась. Это было спонтанное решение. Извините, если я не вовремя…

Татья подумала, что только раз видела в лавке посетителя: очень вежливого и скромного юношу с лицом Микеланджеловского Давида, который, впрочем, при ее появлении быстро ушел, ничего не купив. Удивительно, как старику удается платить за аренду? Рекламой он не занимался, только на первом этаже висела бледная вывеска «Предметы старины». Да и то, что лавка находилась под самой крышей, тоже играло против.

– Танюша, ты всегда желанный гость у нас с Раймондом, – возразил старик на ее извинение.

– Кларррисса, – непреклонно напомнили из-за шкафа.

Они одновременно рассмеялись.

– Я вам больше скажу, – продолжил старик прерванную попугаем речь: – Ты зашла как нельзя вовремя. У меня есть один прелюбопытнейший товарец.

Татья заинтригованно улыбнулась. Карл Вениаминович скрылся за стеллажом, но вскоре появился вновь, держа в худой, покрытой пигментными пятнами руке черную колбу с крышкой.

– Мне удалось найти рецепт чернил, которыми записывала свои сочинения Джейн Остин.

– И вы его воссоздали?

– Да, – он протянул Татье колбу.

Она неуверенно взяла, открыла крышку, понюхала. Запах бы резким и неприятным. Заглянула в колбу, но горлышко оказалось очень узким.

– Из чего они сделаны?

– Четыре унции чернильных орешков, две унции железного купороса, полторы унции гуммиарабика и пинты несвежего пива. Каково, а? Я подумал, что вам, как писательнице, это будет интересно.

– Ну, я начинающая писательница, – смутилась Татья. – У меня пока нет ни одной законченной работы.

– Обязательно будет, – заверил старик.

На лестнице за дверью послышались шаги нескольких человек. Татья невольно взглянула на старика, и ей показалось, что он насторожился.

– У вас сегодня много покупателей, – сказала она, чтобы нарушить возникшую паузу.

Хозяин лавки улыбнулся одними губами, глаза остались серьезными. Дверь с шумом распахнулась, так что висевший над ней колокольчик захлебнулся от возмущения. В лавку один за другим вошли двое мужчин в форме полиции. Оба высокие, крепкие, похожие, словно братья. Хотя при более пристальном рассмотрении оказалось, что они совсем разные: тот, который вошел первым, был блондин с короткой стрижкой и цепким взглядом голубых глаз. Второй, рыжеволосый. Войдя, блондин вытянул шею, будто принюхивался, и осмотрелся. Рыжий наоборот в упор уставился на хозяина лавки.

– Здоро́во, уважаемый, – сказал он.

– Добрый день, – черепашьи глаза смотрели на полицейских спокойно и равнодушно.

Татья чувствовала напряжение. Она ненавидела людей в полицейской форме. Всех, без разбора. Много лет назад такие, как они, увели ее отца, а мать после трагедии превратилась в алкоголичку. С тех пор Татье казалось, стоит кому-то из полицейских на нее взглянуть, как они сразу узнают, что она дочь преступника, отбывающего срок в виртуальной тюрьме. Никакие доводы, что никому до нее нет дела, не помогали.

Зажав в руке колбу с чернилами, она стояла, испытывая лишь одно желание: поскорее удрать.

– Высоко же ты забрался, уважаемый, – продолжал рыжий полицейский, просканировав чип Карла Вениаминовича. – Не всякая птица долетит.

– Кому надо, долетают, – ответил хозяин лавки.

Рыжий скользнул взглядом по Татье, просканировал и ее чип, ухмыльнулся:

– Да уж, пташки, что надо.

Ну вот, теперь им все о ней известно. Она вспомнила о попугае, перевела взгляд на шкаф, за которым он скрылся, и увидела между ножками синий хвост. Чертяга затаился от незваных гостей.

Между тем, блондин прошел к окну и обратно, продолжая принюхиваться, точно пес. Захватил ладонью бусы на шторе, сжал их в гроздь.

– Мы, хотим поговорить о ваших покупателях, – сказал он старику, и будто невзначай взглянув на Татью.

Она почувствовала, как подбирается паника: она дочь преступника, и на нее можно все свалить, не тратя время на поиски виноватых. Сразу стало тяжело дышать, а в пальцах появилась противная дрожь.

– Я зашла случайно, – будто со стороны услышала она свой слабый, запинающийся голос. – Чернила купить. Я писательница… Начинающая.

И тут же подумала:

«Зачем я оправдываюсь? Меня ни в чем не обвиняют».

– Писательница? – блондин посмотрел на нее с улыбкой. Он выпустил из руки бусы, и они закачались, ударяясь друг о друга с тихим стуком. – О чем же вы пишете?

– О людях. Их радостях, обидах, страстях.

Рыжий фыркнул:

– Такая красивая девушка, а занимается всякой хренью. Лучше бы танцевала, с такими-то ножками.

Татья вскинула голову, едва не ответила: «Тебя забыла спросить, тупой полицай!» Но, конечно же, промолчала, только осмотрела презрительным взглядом.

Блондин насмешливости напарника не разделил. Подойдя к Татье, кивнул на колбу в ее руке:

– Это что такое?

Она прочитала голографическую надпись на его куртке: номер 36489. У них даже имен нет. Только номера, как у машин.

– Чернила, – ответил за нее Карл Вениаминович. – Такими некогда писала английская писательница Джейн Остин, если это имя не оскорбляет слух господ полицейских.

В его интонации звучал явный сарказм. Судя по лицу рыжего, имя писательницы ни о чем ему не говорило.

– Проверь состав чернил, – сказал блондин напарнику и протянул руку к колбе: – Вы позволите?

Как будто ее отказ что-то поменяет.

– Пожалуйста! – преувеличенно громко произнесла она и отдала чернила.

Номер 36489 передал их напарнику, тот капнул на затянутое в перчатку запястье, и справа от капли замерцали мелкие строчки. Татья вытянула шею, пытаясь разглядеть, что написано.

– Ну, что там? – спросил блондин.

– Ничего интересного, – ответил напарник. – Галловая кислота, железный купорос, гуммиарабик, глюкоза, фруктоза, фрагменты пектина, этиловый спирт.

– Стой на месте! – неожиданно рявкнул блондин на Карла Вениаминовича, который сделал несколько шагов к пузатому комоду.

Хозяин лавки замер, подняв руки. Мол, спокойствие, господа полицейские.

– Вот так и стой, – одобрил номер 36489. – И чтобы руки все время на виду были.

«В чем же он провинился? – недоуменно подумала Татья. – Такой милый, безобидный дедушка. Наверняка с кем-нибудь перепутали. Лишь бы обвинить!»

– Значит, чернила здесь покупаете, – произнес блондин, и его голубые глаза встретились с каре-зелеными Татьи. Она кивнула, и «номер» продолжил: – Небось еще и пером пишете свои романы о страстях человеческих. Все, как в старину.

Татья сделала вид, что не заметила иронии в его голосе, спокойно ответила:

– Бывает, что и пером. А что это противозаконно?

Лишь бы они не попросили продемонстрировать как это, писать пером! Одно дело сказать, совсем другое – сделать.

– Нет, скорее, экзотично. Кажется, современные писатели уже лет пятьдесят передают образы читателям напрямую без каких-либо вспомогательных инструментов.

Она посмотрела на полицейского с интересом. Вот уж не думала встретить среди них человека, интересующегося способами трансляции книг. Татья открыла рот, чтобы ответить, но рыжий вдруг спросил со смешком:

– Папашке своему в тюрягу тоже пером письма пишешь?

Татья вздрогнула – ведь ожидала, но все равно оказалась не готова. Блондин досадливо поморщился. Хозяин лавки переводил взгляд с одного на второго, и по его изборожденному морщинами лицу было невозможно определить, о чем он думает. Она нашла в себе силы взглянуть в лицо рыжему, и с достоинством ответить:

– Мы с отцом лишены возможности общаться.

Кажется, он смутился.

– Предлагаю ее отпустить, – негромко сказал блондин напарнику, но по интонации больше походило на приказ. – А с вами, Карл Вениаминович, мы побеседуем.

За шкафом послышался шорох. Полицейские насторожились и разом повернули туда головы. В тот же миг из-за шкафа с гомоном вылетело большое и красно-зеленое. И прежде, чем Татья успела закричать: «Это попугай!», пернатый налетел на рыжего. Полицейский отбил его кулаком, отправив на пол.

– Вот дьявол! Предупреждать же надо! – воскликнул рыжий, явно смущенный тем, что так резко отреагировал на птицу.

Татья метнулась к попугаю, села на колени. Раймонд тяжело дышал, открыв клюв и подняв дыбом перья на голове. Карл Вениаминович опустился на пол рядом с Татьей и сунул что-то ей в руку. Татья машинально сжала ладонь в кулак. Вещица была твердой и холодной, с четырьмя углами. Вскинув на Карла Вениаминовича глаза, девушка спросила взглядом: «Что это?»

«Помоги мне», – ответил его взгляд.

Она почувствовала сухость во рту. А если обыщут? Конечно, не имеют права, но мама говорила, что арест отца лишил их всяких прав. В то же время Татья знала, что нельзя не помочь старику. Да и что там может быть такого опасного? Смешно представлять немощного Карла Вениаминовича замешанным в чем-то преступном.

Скорее почувствовав, чем услышав движение за спиной, Татья обернулась. Это оказался блондин.

– Ну, как он? – спросил полицейский, кивнув на попугая.

Татья сильнее сжала в кулаке вещицу и поднялась в полный рост. Полицейский был на голову выше ее.

– С ним все в порядке, – сухо сказала она, избегая смотреть на его напарника. – Можно я пойду?

Блондин кивнул.

– До свидания, – обратилась она к старику и попугаю.

– Приходите еще, Танюша.

Попугай на этот раз даже возражать против неправильного имени не стал. Бедняга!

Чувствуя на себе взгляды полицейских, она нарочито медленно подняла с пола упавшую сумочку, направилась к выходу, каждое мгновение ожидая окрика «Стой!». По спине стекали струйки пота, казалось, что вещица жжет руку. А если они заметят, что она прячет вещицу в кулаке? Если заставят показать? Какая ирония: она даже не представляет, что это может быть!

Вот и дверь. Нажать на ручку, переступить порог, закрыть. Стук дерева о дерево. Свобода?

Перепрыгивая через ступени, Татья сбежала вниз. Выскочила на улицу и вдохнула сырой, пропахший тиной воздух. Только теперь решилась разжать ладонь.