– Всё Сергей туши фары, сейчас нейтральную территорию будем проезжать.

Спустя некоторое время, повернувшись к окну, я увидал, как на чёрном небе, показались серебряные стрелы похожие на салют, только они летели не вверх, а по диагонали.

– Смотри! – толкнул меня Паша.

– Вижу.

По всему автобуса пошла возня, сопровождавшаяся возгласами парней будивших своих спавших соседей.

– Это «грады», работают! – стараясь перекричать звук двигателя, крикнул сопровождающий.

– Силовики суки, по нашим ребятам бьют! Раньше только днём стреляли, сейчас и ночью работают.

После того как стрелы растворились в темноте, последовали раскаты от взрывов, приглушаемые гулом двигателя.

Проехав ещё около часа, вдалеке показались огоньки – это были огни посёлка. Нас везли в объезд через Луганскую область. Сделав небольшой манёвр влево, водитель резко затормозил. На обочине дороги стоял парень и махал руками. Лежавший возле него человек, обхватив голову руками, согнув ноги в коленях, спокойно лежал на асфальте.

Сопровождающий, выскочил из автобуса, и подбежал к пострадавшим. Водитель, обернувшись в салон, крикнул:

– Парни, помогите затащить его в салон!

Несколько человек кинулись на улицу, через минуту они втащили пострадавшего, и, уложив его на передние сидения, обступили раненого.

– Давайте ему водки в рану нальём! Нет, у меня в сумке перекись есть! – советовали они, склонившемуся над раненым сопровождающему.

– Мужики, есть кто с медицинским образованием? – крикнул поднявшийся сопровождающий.

– Только в рану ему ничего не лейте, сейчас я бинты из сумки достану! – отозвался парень в глубине салона. – Я так понимаю у него травма головы, а если там отверстие! Мозг к чертям зальёте! – продолжал он пробираясь через толпу парней.

Расступившись перед профессионалом, горе– советчики, отойдя в середину салона, теперь молча наблюдали за действиями недавнего соседа Павла. А раненый парень, лежавший на сидении, всё прижимал руку к своей голове, через пальцы которой ручейками сочилась кровь.

Фокс, который ближе всех находился возле раненого, предпринял попытку расспросить его, пока Пашин сосед оказывал ему помощь.

– Браток, как же это, вас то? На группу напоролись? А почему вы так легко одеты? Ты вон вообще без футболки, а твой товарищ в шортах.

Но раненый только мычал от боли. Не давая Фоксу вразумительного ответа.

– Ну вот, Вовка, вот тебе и война, не успели приехать, а уже раненые, – обернувшись ко мне, сказал Павел.

Всё же Фоксу удалось узнать причину ранения, только не от пострадавшего, а от его друга.

– На мотоцикле мы ехали, ну перебрали немного, ночью этот участок дороги бомбят, – трезвыми ездить страшно, вот и выпили для храбрости. Ну, а потом в столб врезались, я за ним сидел, вылетел на дорогу, а он головой прям об столб.

В салоне после слов пострадавшего, стали раздаваться возгласы негодования, сменяемые шутками про пострадавших.

Въехав в посёлок и проследовав несколько сот метров по грунтовой дороге, я обратил внимание, что, не смотря на позднее время суток, в домах горел свет. На обочине дороги то и дело стали попадаться прогуливавшиеся компании местной молодёжи, не спеша они шли, держась за руки влюблённые парочки. Люди спокойно наслаждались летом, не обращая внимания на боевые действия.

Спустя два часа, смотря в окно, я заметил что, вместо частных домов, всё чаще, стали попадаться кирпичные пятиэтажки, а поселковые магазинчики, сменили сетевые универсамы. Паша, смотревший в окно, сказал мне:

– К Донецку подъезжаем, по времени пора бы уже. Пристально      разглядывая      окрестности      пригорода Донецка, я был крайне удивлён. Название улиц на домах и дорожных указателях были на русском языке. Надписи на украинском языке      встречались      лишь      на рекламных баннерах, что висели над дорогой.

Подъезжая к центру Донецка, впереди, возле одной из автобусных остановок, на дороге лежали расставленные в шахматном порядке белые бетонные блоки. Нанесенные на них красные полосы, предупреждали водителя об остановке, позади них был выложен блиндаж из железобетонных плит, обтянутый вокруг маскировочной сетью. Возле блоков стояли три ополченца с автоматами наперевес, остальных видно не было. В салоне кто-то негромко сказал:

– Не курите, вдруг стрелять начнут!

Приблизившись к блокпосту, водитель сбросил скорость и через несколько метров остановился, заглушив двигатель. Сопровождающий ополченец вышел из автобуса, и подошёл к стоявшим возле блиндажа бойцам.

Один из них обошёл вокруг автобуса, просвечивая фонариком салон. Когда луч тусклого жёлтого света остановился на раненых, он сказал водителю:

– В двух кварталах отсюда станция скорой помощи, если кому нужно – могут выйти.

После того как пострадавших в аварии вынесли из автобуса, в салон заскочил наш сопровождающий и шепнул водителю:

– Трогай, Серёжа, только не газуй и свет не включай, а то нервы у всех на пределе.

Стоявшие на обратной стороне блиндажа ополченцы, светили в салон своими фонариками. Улыбаясь, они поднимали вверх сжатый кулак – символ сопротивления. Нам были рады, нас ждали, они знали – мы пополнение из России.

Проехав блок-пост, автобус снова стал набирать скорость по новой асфальтированной дороге.

– Да, у нас в городе таких дорог нет, – заметил слишком громко Зевс.

– Это перед чемпионатом мира по футболу нам здесь дороги новые уложили, – отозвался водитель. – Эх, разбомбят теперь всё к чёртовой матери!

Наш автобус мчался по ночным улицам Донецка, которые утопая в ночной зелени, встречали нас начисто выметенными тротуарами. То, что город был на осадном положении, напоминали лишь агитационные баннеры. Растянутые над дорогой или прикрепленные к фонарным столбам, они гласили: «А ты вступил в народное ополчение Донбасса!?».

* * *

В половине четвёртого ночи мы остановились на остановке. Вокруг были трёхэтажные дома, скорее всего ещё Сталинской постройки, все стены, выходившие к дороге, были оклеены множеством объявлений, повсюду росли тополя и хвойные деревья. Бордюры вдоль дорог напоминали сточившиеся зубы старого пса. Скорее всего, это был спальный район. Ухоженность центра Донецка, отстроенного перед чемпионатом, резко сменялась контрастом перед убогостью отдаленных районов.

На правой стороне главной дороги вниз уходила аллея вымощенная плиткой. Вдоль неё были высажены маленькие кустарники. Сопровождающий нас парень, неспешно встал с сиденья, подтянулся, и растягивая слова, сказал:

– Ну, всё, парни, на выход… приехали.

Покинув автобус, мы направились к одной из лавочек – находившихся на аллее. На ней, сидел парень в чёрной футболке и камуфляжных штанах. Он разговаривал по телефону и как будто не замечал прибытия в столь поздний час уставших от долгой дороги гостей. Закончив свой разговор, он не спеша направился к нам. Подойдя к сопровождавшему нас парню, он пожал ему руку, и, поинтересовавшись у того как прошла поездка, достав из кармана блокнот, представился.

– Доброй всем ночи. Вы прибыли в город Донецк, который на данный момент с трёх сторон находится в окружении, а также в городе действуют диверсионные группы противника. Поэтому – ведите себя тихо, и, по возможности, курите только в помещениях со светомаскировкой на окнах. Мой позывной «Серёга-24», если возникнут вопросы, обращайтесь, но позже. Сейчас организованно следуйте за мной.

Быстро развернувшись, он направился вниз по аллее, а наша группа вновь лишилась той недолгой свободы, которая была у нас в пути.

Пройдя по аллее, мы подошли к зданию, построенному в классическом стиле. Над главным входом, висела вывеска гласившая: «Донецкий юридический институт МВС Украины». Возле цоколя главного фасада были установлены люминесцентные фонари, лучи которых, отражаясь от белых стен, подсвечивали здание голубоватым светом. В палисадниках, окружавших главные здания по периметру, росли голубые ели. Везде были идеально подстриженные газоны. Я был очень удивлен, пройдя через серые и невзрачные дома, увидать такую роскошь. За главным зданием был огромный плац, с расчерченными на нём линиями для строевой подготовки. Плац окружали здания хозяйственного назначения: столовая, два корпуса общежития, спортивный комплекс.

Абитуриент, приехавший поступать в этот «ВУЗ» из глубинки, мог почувствовать всё великолепие этого учебного заведения ещё на пороге, а может абитуриенты с глубинок сюда уже поступить не могли. Ведь студенты, после обучения в этом храме юридических наук, станут частью правоохранительной системы. И, наверняка, будут видеть все эти убогие дома спальных районов из окон ведомственных автомобилей.

Подойдя к арке, которая соединяла главное здание с одним из корпусов, Серёга-24 скомандовал:

– Постройтесь в шеренгу по двое, мне нужно вас посчитать.

Пока Серёга-24 сверял фактическое наличие вновь прибывших добровольцев со своим списком, я поднял голову вверх. Ночной ветер, не спеша покачивал верхушки елей. Исходивший аромат хвои от голубых красавиц настолько был сильным, что закрывая глаза, я оказывался в ночном лесу, наполненном безмятежной тишиной, которую изредка нарушал Серёга-24 и еле различимые звуки выстрелов дальнобойной украинской артиллерии, которые нещадно уничтожали окраину города, – странное сочетание войны и мира.

После поверки нас разместили в одном из корпусов института. Это был корпус общежития, в котором жили студенты, обучавшиеся на дневной форме обучения. После того как на Донбассе были организованы митинги за проведение референдума, работа института была временно приостановлена, студенты распущены по домам, а сотрудники и преподаватели, сочувствующие митингующим, были уволены.

Корпус общежития, в котором нас поселили, представлял собой отдельное четырёхэтажное здание. На третьем этаже, куда нам приказали заселяться, тянулся длинный коридор. Жилые комнаты в нём располагались по обе стороны и тянулись до самого конца в шахматном порядке.

Внутренняя обстановка общежития существенно отличалась от внешнего вида главного здания. Было такое ощущение, что косметический ремонт там не производился лет двадцать. На линолеуме были латки, двери в некоторых комнатах были трухлявыми, с огромными щелями между стыками. Но были несколько дверей из нового дерева, они были покрыты жёлтым лаком, и на них висели таблички: «Старший по этажу», «Командир учебной роты», «Завхоз».

Мы с Павлом зашли во вторую от входа комнату. В ней никого не было и поэтому Павел, бросив сумку на кровать, сказал:

– Занимаем.

Комната была оклеена светлыми обоями, около стен стояли две пары двухъярусных кроватей, а перед окном находились две тумбочки для личных вещей, использовавшихся как стол. Осматривая кровати и прохаживаясь по комнате, я никак не мог определиться с выбором места для сна. Вдруг, в отварившуюся с треском дверь, заскочил высокий парень, и, не говоря ни слова, пробежав к окну, кинул свою сумку на кровать передо мной. Затем он также бесцеремонно стал осматривать содержимое ящиков одной из тумбочек. Через мгновенье в комнату вошёл парень, оказывавший медицинскую помощь раненым в автобусе. Кинув свою сумку на нижнюю кровать, которая была ближе к окну, он развернулся к нам.

– Шершень, – сказал я, протягивая ему руку.

– Куба, – ответил он, и, кивнув Павлу, резко развернувшись к своей кровати, пристально уставился на высокого парня.

Долговязый, укладывая свои вещи на верхний ярус, взял в руки тазик, предназначенный для мытья полов, лежавший на его кровати, и молча сунул его под кровать, на которую бросил свою сумку Куба.

– Ты что сделал? – с ненавистью прошипел Куба.

– Ничего я не делал, – невозмутимо ответил тот.

– Ты, зачем мне таз под кровать сунул? Ты, что меня подловить хочешь?

– Никого я не хотел ловить, я просто тазик со своей кровати убрал!

– А почему под мою кровать? А ну, убирай его! – сказал Куба голосом, переходившим в хрип.

– А куда я его уберу? – возразил долговязый.

Наблюдая за назревавшим конфликтом, я, взяв в руки таз, протянул его долговязому.

– Ну, что ты обостряешь, брось его в угол возле двери, а лучше отнеси в умывальник…

Долговязый, взяв у меня таз что-то бормоча себе под нос, направился к выходу. Павел, стоявший посередине комнаты, широко улыбался.

– На алкаша похож, видно от водки у него совсем мозгов не стало, весело нам с ним будет, – сказал Павел.

– Сдаётся мне, что тазик он убирать не хотел не из-за дурости, тут что-то другое – нужно его проверить, – присев на кровать, сказал я.

– На что ты его проверишь и как? – спросил Павел.

Главное вы молчите и во всём соглашайтесь, а ещё старайтесь не смеяться, а я что-нибудь придумаю.

Вернувшись из умывальника, долговязый зашёл в комнату, и молча забрав свои вещи с места над Кубой, кинул их на кровать, которая находилась ближе к выходу. Сняв с себя кроссовки, он, разложив матрац, лёг на него и отвернулся к стене лицом.

– Как твой позывной? – обратился я к нему.

– Угрюмый! – не оборачиваясь, ответил он.

– Угрюмый, зачем ты Кубу в уборщики хотел определить? – сдерживая смех, спросил я.

– В какие уборщики? Никого я ни куда не хотел определять! – резко развернувшись, Угрюмый вскочил, и присев на кровать, стал смотреть то на Кубу, то на Павла, наблюдая за их реакцией.

– Значит, ты не хочешь признаваться? И вины за свой поступок не чувствуешь?

– Я за собой ничего не чувствую, ясно тебе?! – закричал Угрюмый.

– Хорошо. Мы ожидали от тебя такого ответа, и поэтому решили, что если ты вины за собой не признаешь, значит и извиняться перед Кубой не будешь. С таким соседом мы в одной комнате жить не хотим. Поэтому, Угрюмый, пока по-хорошему просим… выламывайся из «хаты»!

Лицо Угрюмого побелело, он, окинув каждого из нас вопросительным взглядом, будто ожидая какого-то чуда, уставился на дверь. Но чудо не приходило, и повисшая тишина всё более давила на него.

– Я не буду выламываться! Нашли дурака! – вдруг громко крикнул, он, и, вскочив с кровати, вытянулся во весь рост.

– Да ты сидел! – восторженно воскликнул я.

– Да! Я сидел, а что здесь такого? К тому же на сборном пункте мне Иваныч сказал, что судимость здесь значения не имеет, так что – это моё личное дело.

– Так это в корне меняет дело, – рассмеявшись, ответил я. – Значит ты, зная уголовные законы, намеренно пытался определить Кубу в уборщики! Теперь мы спросим с тебя как с понимающего! Ну, что молчишь, согласен?

– Я не согласен! Я не согласен! Это беспредел!

В комнату вошёл Док, и, увидав свободную кровать возле входа, сунув под неё свою сумку, рухнул на неё, не раздеваясь.

– Ну, так что, Угрюмый, может ты сам себе наказание выберешь… или выламывайся!