Глава 2
Судьба по соседству

Дверь неслышно хлопнула, разделяя два поколения. Тридцать лет разницы между молодым юношей, полным надежд и энергии, и увечным стариком, который тоже когда-то верил в свою счастливую звезду и совсем не представлял себя никому не нужным калекой, сторожем на мизерном окладе. Тем не менее жизнь распорядилась именно так.

Николай Иванович Росков не родился инвалидом, наоборот – в семье мещан с восторгом и замиранием сердца выслушивали чуть поддатого (как за такое не выпить!) и благостно улыбающегося фельдшера, десятый раз повторявшего счастливой родне: «Ваш сын абсолютно здоров… и он одаренный». Отец, поговаривают, был рад чуть меньше, глушил водку и искоса поглядывал на супружницу – дар чаще всего передавался по наследству, а сам он и все его предки таковым похвастать не могли, так же как и у второй половинки. Дошло бы и до мордобоя, но тут прабабка проскрипела, что ее дед служил у князя Новгорода, и не абы кем, а дружинником. А это значит – ранг «витязь», не меньше. Могло и проклюнуться через поколения.

Не был Коля и дураком – оценки не ниже «хорошо», внимательность, отличная память открыла бы ему дорогу в любой университет. Тем более что одаренных брали куда охотнее, делая поблажки во время вступительных экзаменов.

Но кипела в крови жажда приключений, кружило голову внимание окружающих, грели душу восторженные ахи, стоило «потянуться» за родной стихией ветра и слегка похулиганить. Что-то било в грудь, требуя действий, подвигов и новых горизонтов. Николай не мог сидеть спокойно за партой, впитывая знания.

Так что восемнадцатилетие он встретил у вербовочного пункта отряда «Древичи» – самого крупного и известного в Верхнем Новгороде. Слегка пьяный, полный куража, Николай чуть ли не приплясывал, ожидая, пока ему откроет дежурный. Пункт работал круглосуточно, зазывая к себе всех, кто хотел новой жизни или бежал от старой. Главное – дар и отсутствие кровной вражды за спиной. В общем, Коля подходил – о чем ему сообщили, забрав паспорт вместе с подписанным не глядя договором.

Учебка, тренировки, отработка совместных действий, немного математики, химии, физики, десантирование за Полярный круг, посвящение. Десяток операций – для начала в периметре охранения, затем – непосредственно. Первые трупы от собственной руки, шок, таблетки из металлического пенала, адреналин, кураж. Неделя пьяного загула – и все вновь повторяется. Лычки младшего лейтенанта, собственная боевая тройка. Перелеты по всему миру, которые уже не приносят удовольствия, потому что стали работой. Пятнадцать лет выслуги, по шесть-восемь операций в год, новые погоны и пять троек подчинения, солидный счет и мысли уйти в отставку.

А затем – новый вылет, тупиковая улица в железобетонных джунглях Токио и неестественно серьезный паренек в строгом черном костюме возле глухой стены, с алым гербом школы напротив сердца. И пули из шести стволов, которые никак не могли проложить дорожку к вроде бы неподвижному телу. Зло загудел ветер, сжимаясь в хлыст под давлением воли Николая, вспыхнул рожденный даром огонь меж рук его зама Семенцова, дрогнула земля, перекрывая своим стоном близкий гул машин – отряд вовсе не растерялся, уже не в первый раз им доставалась сложная цель, совсем не желающая приблизить выплату призовых. Они попали, все трое – не столь сложно бить по так и не сошедшей с места фигурке. Чистая физика – давление, идеальная среда для горения, каменные стены горнила – все для того, чтобы три стихии, соединившись, ударили на порядок сильнее, чем поодиночке. Отработанная связка, обкатанная не единожды, на этот раз не повредила даже форму на плечах пижона, что так и стоял, рассматривая своих палачей, с непроницаемым восточным ликом. А потом последовал ответ, вычеркнувший из списка живых две трети отряда, превративший Николая в калеку… Ранг «учитель» – это примерно танковый взвод. Танковый взвод, отработавший по узкому тупичку меж двух складов, в который, как оказалось, не они загнали цель, а она привела их за собой.

Очнулся Николай в тюремной больнице – почему-то их не стали добивать на месте, не увезли в родовые пыточные. Просто оставили умирать в каменном крошеве, под завалом из булыжников и арматуры. Новость подарила надежду – «Древичи» своих не бросали, а значит, скоро их должны были вытащить, перевезти на родину, обеспечить целителей и протезирование. Страшно жалко было ноги и очень тревожила непослушная рука, но были бы деньги – и это тоже можно было решить.

От них отказались. Какая-то большая политика, связанная со сближением двух империй. Не было «Древичей» в Японии, не было отряда Николая Роскова, а были бандиты, допустившие разбойное нападение на аристократа из Великого рода. Наказание – гнить до смерти в сыром карцере местной тюрьмы, приговор вынесен и приведен в исполнение. Год в заточении поставил крест на восстановлении ноги, полностью отказала левая рука. Добавился надсадный кашель и отек на ноге здоровой. Забавно, но новая болезнь его спасла. По неведомому перекосу в мозгах местных, они старательно лечили даже таких приговоренных, как он, чтобы вновь закинуть в камеру и продлить агонию. В санблоке удалось зацепиться языками с санитаром-индусом. Английский, приправленный языком больших денег, помог сблизиться и наладить отношения, а ключ-пароль от одного из анонимных счетов и вовсе сделал их близкими друзьями – достаточно близкими, чтобы направить письмо от Николая курьером в далекий Верхний Новгород.

Николай заказал «Древичам» собственное спасение – комплекс мер с эвакуацией из режимного заведения в количестве одной персоны и перевозкой домой. В письме очень рекомендовалось дать ему солидную скидку, но не было ни единой угрозы и бранного слова. Скидку дали.

Тем не менее операция обошлась в большую часть отложенных на пенсию средств, остаток же их ушел на лечение – да и то не хватило. Из частной клиники выходил калека с перекрученной энергосистемой тела, не способный ныне ни на что более, чем сметать порывом ветра листья и снег. Так появился в интернате дворник и сторож в одном лице. Тут кормили, была постель (своего жилья не было, а квартиру родителей занял младший брат с семьей), не спрашивали о прошлом и предпочитали не замечать те дни, когда Коля нажирался водкой в хлам, пытаясь заглушить страшную боль во всем теле, приходившую с каждой резкой сменой погоды. В другом месте давным-давно бы вышвырнули… А тут была даже женщина… на которую он бы раньше и не посмотрел. Сейчас планка изрядно упала, на самое дно, как и вся его жизнь, – так что рад был и такой. Жизнь встала в размеренную колею и неторопливо покатила, съедая день за днем. До сегодняшнего дня.

Сердце лихорадило, отдавая частым пульсом в виски, ладонь правой руки покрылась потом – оттирай не оттирай о джинсы, все без толку. И даже в онемевшей руке будто бы постреливало огненными искрами от напряжения. Последний раз с ним такое было давным-давно, когда цель, пьяная до изумления, решила выползти из-под брони танка и отлить у недальних кустиков. И Николай, тогда еще всего неделю как «дружинник», торопливо выставлял рамку прицеливания, чтобы не упустить свой Шанс.

Сейчас торопиться было некуда, но как объяснить это разошедшемуся воображению, подгоняющему тело идти еще быстрее? Сложно оставаться спокойным, когда тот самый Шанс с большой буквы, что нынче выглядит до крайности обиженным ребенком, сам приходит к тебе – вот так вот буднично, занимая соседнюю койку.

Вообще, сторож хотел банально избить пацана, сразу поставив на место и обозначив старшинство. С местными иначе нельзя, они только кажутся невинными ягнятами, а на самом деле то еще зверье. Отвернешься – украдут, поверишь – обманут, привяжешься – сядут на шею. Даже если новый постоялец не из таковых, это ничего не меняет. Его просто заставят воровать старшие. Решение только одно – мелкий должен был бояться его больше, чем кого-то другого. А вот как оно вышло-то…

Все дело в том, как парень расправился с обидчиками, а именно в тех мелких деталях, вряд ли известных кому-то, кто не входил в небольшое число одаренных. Один одаренный на десять тысяч – невольно образуется сообщество, выпускать информацию из пределов которого строго не рекомендуется. А если вспомнить, какой мизерный процент из них принадлежит к верховной аристократии и как берегут они свои тайны… В общем, Николай тоже знал далеко не все, но кое в чем не сомневался.

У аристократических родов, насчитывающих более полутысячи лет, может появиться родовая способность – совершенно случайная: боевая или защитная, мирная или созданная убивать. Способность просто по праву крови, ее не надо изучать – будто бы характерная черта, вроде волевого подбородка, только на энергетическом уровне. Изначально умение слабое, на уровне «подмастерья». Однако с каждым поколением сила его растет, если оба родителя нового носителя из числа одаренных, и угасает (или может пропасть вовсе), если кто-то из супругов не владеет даром. За тысячелетия грамотного династического отбора способность эволюционирует в настоящий ужас для врагов, оружие ранга «мастер» или «виртуоз», в настоящий козырь, извлечь из рукава который может кто угодно в семье, вне зависимости от боевого ранга, пола и возраста. Об этом не принято говорить, и уж тем более никто не одобрит разговоров о принадлежности умения тому или иному роду. Только сами аристократы, из числа высших, следят за Силой Крови, выпалывая любые упоминания о них в газетах и книгах, на радио и по телевидению. Эта тема – табу для обсуждения.

Потому две клуши – директриса и Машка – вряд ли сообразили, что они видели. То, что парень одаренный, – знали несомненно, а вот что это не простой пацан, мамка которого согрешила с аристо и сдала в детдом плод короткой страсти, – понимать не могли.

И уж тем более не знали, что ключом к Силе Крови являются чистые эмоции. Чем сильнее любовь, любопытство, ярость, ненависть – тем сильнее раскручивается в теле спящая мощь поколений. А ведь парень – Максим, кажется? – так вот, парень своих обидчиков даже не ненавидел – злился, да… Значит, ударил крупицей силы – из океана, которым его наградила целая прорва благородных поколений за спиной.

Как же так получилось, что аристо оказался в интернате? Да в общем-то невелика тайна. В период родовых войн всех новорожденных принудительно оформляют под чужими именами и фамилиями, вписывая в графу «родители» отказ от материнства. Все для того, чтобы палачи противоборствующей стороны не убили младенца.

Государственные клиники находятся под протекторатом императора, но они – совсем не крепость, и не стоят у дверей «мастера» и «виртуозы». А тех, кто нападет, еще требовалось поймать и обвинить… Жестоко, грязно – разумеется. Но если представить, что вот такая прелесть вырастет, направляемая ненавистью к убийцам родителей, и в один солнечный день накроет Огненным Штормом Родовой Силы имение своих обидчиков, со всеми, кто в нем находится, в том числе и детьми… Тут-то и задумаешься, выбирая – одна невинная чужая жизнь сейчас или сотни твоих родных, столь же невинных, после.

Потому и переименовывали детишек, указывая неодаренными, не записывали в журнал матерей – все для того, чтобы дать шанс выжить, убрать из огня войны.

Родная мать, разумеется, знает имя своего ребенка и легко найдет его потом, когда угроза жизни малышу пройдет, вот только… иногда тайна уходит вместе с матерью. И появляется такой вот круглый сирота – Максим. Никому не нужный ребенок, судьба которого – раз проснулся дар – украсить своей персоной вооруженные силы императора, отрабатывая потраченные на его содержание деньги… Если только добрый-добрый дядя Коля не устроит ему воссоединение с родней гораздо раньше – разумеется, за огромное вознаграждение. Почему-то Николай не сомневался, что у рода с такой Силой Крови вознаграждение будет именно огромным.

Коля отер рукавом лоб и отдышался перед очередной лестницей, на этот раз – на третий этаж, туда, где был архив с картотекой дел воспитанников. А Машка потерпит, никуда не денется…