16

Хотя на календаре ещё только значились первые дни зимы, но морозы в Найбе стояли нешуточные и грунтовые воды в траншеи, застывшие от холода, уже не поступали и не мешали работам нулевого цикла.

Но, похоже, нулевой цикл со сладким воздухом свободы сильно подкосил ряды зэков-условников. Одни раскрутились на воле, а другие, загуляв, предпочли вернуться на зону, чтоб шить там, в тепле, рукавицы и прочую нехитрую швейную продукцию, чем общаться здесь с мёрзлой землей, которая сейчас воспринимала только лом и совковую лопату.

Общага в Найбе для условно осуждённых опустела и перестала существовать вовсе, а те, кто остался работать на стройке, перебрались на постой к местным жителям.

В тот день, когда Жека вышел на работу после возвращения из Неверова, на стройку прибыл прораб. Он осмотрел объект с мастером Иван Степановичем Барсуковым, потом они довольно долго совещались в новом, недавно построенном тепляке, а перед обедом прораб уехал в Качкар.

После обеда Барсуков собрал всех для короткого производственного совещания. Жека обратил внимание на то, как мало их осталось с тех пор, когда они прибыли этапом в Качкар в двух вагонзаках. И если не считать нескольких человек, которые, как и Грозин, работали в промкомбинате, то теперь они почти всё умещались здесь, в этом тепляке, и это были люди, которые не отказывались от работы.

– Я сказал прорабу, что мои ребята не дети Форда и за такие деньги пахать не будут, – Жека встрепенулся, когда услышал хрипловатый, но поставленный, как у строевого командира, голос мастера Барсукова.

– Грунт тяжёлый и прораб согласился… Платить за него будут по самым высоким расценкам, – продолжал Барсуков и назвал расценки.

Ребята отреагировали на его слова вяло, только Миша Соловейчик заинтересовался подробностями беседы мастера Барсукова с прорабом.

Потянулись рабочие дни, наполненные тесным общением с мёрзлым грунтом при помощи ломов.

Попробовали использовать на объекте технику: привезли на несколько дней компрессор и с помощью пневматических отбойных молотков начали долбить мерзлоту в траншеях. Оказалось, что работать ломами производительнее, если умело ими пользоваться.

Мерзлота не уголёк, не руда, поэтому шахтеры из них не получились и компрессор с молотками отвезли в Качкар обратно. А они продолжили крошить мерзлоту под фундаменты пусть тяжёлым, но уже давно испытанным способом. При такой работе люди быстро согревались, поэтому бегать в тепляк каждый раз для перекура не было необходимости.

Во время таких перекуров ребята наблюдали за редкими людьми около стройки и заприметили сегодня колоритную парочку долговязых тунеядцев, мужчину и женщину, видимо, сожителей, которые промышляли чисткой отхожих мест в соседней с ними школе.

– Глянь, а глянь… – Лёха толкал в плечо Жеку. – Смотри!.. Влюбленная парочка… Ромео с Джульеттой!.. И куда это они спозаранку прут?

– Куда-куда – в школу!.. Они там калымят… и детей к труду приучают своим примером, – ответил ему Миша Соловейчик.

– И чем калымят? – с напускным интересом спросил Лёха.

– Чем-чем… Толчок там чистят, – кто-то ответил со смехом, но Лёха не успокаивался.

– Жека, пойдёшь золотарить по Найбе, а?! – шутливо спросил он Зотова. – У них там расценки точняк выше наших!

Жека на шутку не откликнулся, а подуставший Миша Соловейчик зло проговорил:

– Нам здесь мерзлоты по горло хватает – на дерьмо уже сил нет!

– А у Ромео с Джульеттой они есть, – продолжал Лёха. – Чудеса любви и только!

Миша Соловейчик посмотрел вдаль, о чём-то размышляя, а потом возразил ему:

– Не прав ты, Лёха!.. Эти педагоги-ассенизаторы на Ромео с Джульеттой уже по возрасту не тянут… Так, Лёха, в наших краях, фатум и фортуна бродят в обнимку… В поисках хлеба… И никаких тебе чудес любви!

– Лихо!.. Лихо загнул, Соловей, – ответил ему Лёха, сверкнув глазами. – Вот за это я тебя уважаю, как отца родного!

Однако на роль отца родного для членов бригады, кроме Миши Соловейчика, претендовал, пожалуй, лишь мастер Барсуков. По манерам и выправке он напоминал Жеке военного и вскоре эти предположения подтвердились.

Миша Соловейчик, которого Барсуков выделял среди всех, как самого старшего и наиболее грамотного, общался с мастером чаще других и знал его лучше, чем остальные. Он и рассказал Жеке, что Барсуков, в прошлом боевой офицер, после войны исполнял обязанности военного коменданта на крупной узловой железнодорожной станции, где с ним произошла одна история, которая, по сути, сломала ему жизнь.

На этой станции из спецсостава бесследно пропали один или два вагона с оружием и боеприпасами. Вот за эту промашку Барсукова осудили, лишили воинского звания, и он получил от родины свою последнюю награду – девять лет лагерей.

Отсидел почти весь срок, а когда вышел на свободу, то далеко не отчалил от здешних мест, где отбывал наказание, поскольку с прежней семьей отношения у него давно прекратились, а из близких родственников никого уже не осталось. С той поры Барсуков поселился в Найбе, женился тут, стал отцом семейства и доработал здесь до пенсии.

Барсуков часто позволял себе цитировать любимого вождя всех времен и народов, при жизни которого отсидел такой солидный лагерный срок. И получалось, что цитируя его, он тем самым не только возвеличивал уже развенчанный образ вождя, но ещё и выражал свою признательность тирану за его смерть, благодаря которой вышел на волю раньше срока по амнистии в связи с этим событием.

Но Жека не понимал до конца, зачем Барсуков цитирует этого человека, если сам пострадал в те времена от жестокого режима?.. Подлинность же цитат ни у Жеки, ни у ребят из бригады сомнения не вызывала – трудов вождя всех времен и народов они не читали, поэтому верили Барсукову на слово.

Работы нулевого цикла продвигались – на готовых участках уже начали устанавливать опалубку, и бетонные работы приближались с каждым днём.

Для них необходимо было организовать две рабочие смены по приёму бетона, причём ночную смену из тех, кто проживал рядом со стройплощадкой. Таких людей набралось меньше, чем в первую смену. И тут, в тепляке, среди членов бригады, зародились сомнения по поводу возможности приёмки бетона в ночную смену.

– Справитесь, я уверен, – пытался развеять их сомнения Барсуков. – Народ, как говорил Иосиф Виссарионович, вооружённый идеями партии, может всё!.. Такой народ – это непробиваемая стена, и такой народ непобедим!

Стена, в лице членов бригады, молчала, но опустошала во время цитирования вождя всех времен и народов пачку «Севера» – любимых папирос мастера Барсукова. Он щедро предлагал их всем и, казалось, что ими у него забиты все карманы овчинного полушубка. А когда он стоял с офицерской выправкой в своём приталенном полушубке и, попыхивая папироской, медленно оглядывал стройплощадку, как боевую позицию, то в этот момент представлялся Зотову настоящим генералом из одного популярного кинофильма, только на голове у того была каракулевая папаха, а у мастера Барсукова шапка-ушанка с кожаным верхом.

Когда на объект пошёл бетон, то на подмогу, в первую смену, им неожиданно прислали бригаду пожилых женщин-разнорабочих, которые несколько дней таскали его носилками-акарёнками, бегая над траншеями по мосткам из толстых досок.

Мостки под тяжестью опасливо прогибались и кто-то из ребят предупредительно крикнул:

– Эй, бабуся, сбавь обороты, а не то в яму сыграешь!

– Кака я те бабуся?! – я шо ябуся! – раздалось в ответ от одной, самой бойкой из них.

Мужики рассмеялись, а Жека спросил мастера Барсукова, стоявшего с ним рядом:

– А зачем они… и откуда?!.. Мы и так бы справились.

– Это не моя инициатива… Кто-то в СМУ перестраховался, возможно, наш прораб. А бабы эти – бывшие колхозницы… В своё время дали дёру из колхозов, а сейчас, видать, трудового стажа для пенсии не хватает, вот таким образом его и зарабатывают, – ответил Барсуков, посмотрел внимательно на Жеку и, заметив его недоумение, произнёс с сожалением в голосе. – И ничего тут не поделаешь – другой работы в наших краях для этих баб нынче нет!

– Понятно, – растерянно произнёс в ответ Жека.

– А, что – и здесь колхозы были?! – закуривая, спросил Лёха.

– А где их не было?! У нас и заполярным кругом кукурузу сеяли, – с раздражением в голосе ответил Барсуков.

– Ну, ты, Степаныч, загибаешь!.. Кукуруза, заполярный круг… – недоверчиво, с ухмылкой ответил ему Лёха.

– Что не веришь, мне?! – Барсуков быстро повернулся к Лёхи и резко сказал. – Партия прикажет – на Луне сеять будешь!

Тусклые, зелёные глаза Барсукова на миг засветились, в уголках дряблых губ появилась едва заметная улыбка, и он слегка оскалился, как старый волк. И хотя от него повеяло въедливым страхом, но невозможно было понять: шутит он или говорит серьёзно.

17

В один из вечеров хозяйка дома, баба Тая, позвала Жеку поглядеть на незнакомого ей человека, который постучался в окошко. В окне он с трудом разглядел лицо Юрки Сомова.

Юрка являлся у них в последнее время фактически бригадиром, поскольку имел высшее образование строительного профиля и подходил на эту должность по своему характеру, спокойному и рассудительному.

Жека вышел во двор, освещённый мутновато-жёлтым светом лампочки, открыл ворота и увидел перед собой Сомова, который тяжело дышал от быстрой ходьбы и выглядел взволнованным. Он заговорил сбивчиво, матерясь, однако Жеке не стоило усилий понять, что случилось.

Оказалось, что два человека из их бригады, которые сегодня должны выйти в ночную смену, просто-напросто, напились и не в состоянии этим вечером принимать бетон на стройплощадке, поэтому требовалось их подменить.

Жека быстро собрался и они чуть ли не бегом ринулись в центр посёлка, где на стройке уже кипела работа.

К тому времени на объект прибыл первый самосвал с бетоном. Возили его с растворно-бетонного узла, расположенного недалеко от Качкара, а расстояние оттуда было немалое, поэтому бетон подмерзал за время в пути.

Отсюда возникали сложности при его выгрузке, поскольку бетон не желал стекать в металлические лари из поднятых кузовов самосвалов.

Решались эти сложности, как обычно, с помощью лома, совковой лопаты и, разумеется, больших физических усилий вперемешку с отборным матом.

В ту ночь им повезло – вместо трёх пришло всего два самосвала с бетоном, поэтому к полуночи они завершали основные работы.

На первом участке электрик уже устанавливал металлические электроды для системы электропрогрева бетона, а на последнем участке фундамента они формовали бетонную массу, уплотняя её с помощью электровибраторов.

В полночь на стройку пожаловал сам мастер Барсуков. Обычно прямой, как штык, он остановился недалеко от тепляка и застыл там, словно вкопанный.

Фонарь хорошо освещал это место и было видно, что Барсуков слегка покачивается. Он медленно оглядел стройку и заорал хриплым, пьяным голосом:

– Юра, всю работу возлагаю на тебя!

Ребята, занятые работой, не сразу обратили на него внимание. Тогда Барсуков сложил ладони у лица рупором и прокричал ещё раз, уже более зычным голосом:

– Юра, ты понял?!.. Всю работу возлагаю на тебя!

Сомов, наконец-то, услышал Барсукова и, разглядев его под фонарём у тепляка, несколько раз громко покрыл его матом, а затем спокойно продолжил работать.

Барсуков же, услышав от него неласковые выражения, лишь пьяно ощерился добродушной ухмылкой старого, уже беззлобного волка, потоптался некоторое время на месте, а затем не спеша удалился.

Только в конце смены Жека узнал от Сомова, что те двое, что напились и не вышли в ночную смену, устроили вчера гулянку с мастером Барсуковым. Оказывается, они вместе обмывали его покупку – стиральную машину. А Барсуков, как многие мужчины в нашей северной стране, имея слабость к алкоголю, мог по этой причине запить, притом на длительное время.

Через день Найбу накрыли ещё более трескучие морозы и бетонировать фундаменты стало невозможно. Начались актированные дни по погодным условиям и работа на объекте замерла… Все те, кто уже вошёл в загул, его продолжили, а остальные, за редким исключением, к ним присоединились.

Теперь каждое утро члены бригады собирались на стройплощадке, чтоб узнать точный прогноз погоды, и, поглядывая на термометр на стене тепляка, ожидали Барсукова.

Он приходил на объект всегда последним, шумно сопел, мучаясь с похмелья, и, потирая задубевшее от мороза лицо, говорил:

– Ну, что орлы?!.. Объявляю акт о капитуляции по причине климатических условий… Сегодня день актируем – все свободны!

Барсуков давал распоряжения электрику по прогреву бетонных фундаментов, по установке ограждений и ночной охране объекта, а потом удалялся с частью бригады в сторону кафе, где можно было опохмелиться. А похмелка у нас, как известно, это продолжение вчерашней пьянки.

Однако в Найбе бесплатно или просто за красивые глаза никто никого долго не поил, а халявный кир и денежки всегда когда-то кончаются… Ну, а фактов влияния пьянства на слабоумие хоть пруд пруди!.. И в этом смысле, в период актированных дней, в Найбе отличились два уже далеко не юных члена из бригады условников, которым позарез нужны были деньги на выпивку. И пьяная вожжа, как говорится, попала им под самый хвост.

Они в похмельном угаре выкрали из местного дома культуры несколько рулонов кумача – остаток от прошлой пятилетки и весь запас на будущую… И тем самым поставили под угрозу всю агитационно-пропагандистскую деятельность очага культуры на многие годы вперед.

Пытаясь продать кумач, они несколько часов носились на санной повозке по деревушкам вблизи Найбы, где, по непонятным для них причинам, хлопчатобумажная ткань ярко-красного цвета оказалась невостребованным товаром.

Тогда они вернулись в центр Найбы и сдуру остановились рядом с кафе, как раз напротив местного отделения милиции. И здесь, как следовало ожидать, они попались в лапы старшего участкового уполномоченного Митяева, который, будучи опытным охотником, на своём посту не дремал.

Вся эта криминальная история с кражей кумача вызывала лишь грустную иронию, а кого-то в Найбе даже насмешила, то только не тех двух бедолаг, которые в неё влипли. В ближайшей перспективе их ожидал суд за хищение государственной собственности, приличный довесок к прежнему сроку и возврат на зону с более суровым режимом содержания… И всё это им причиталось за кражу нескольких рулонов кумача ради заурядной выпивки.

На оставшихся членов бригады легла дополнительная нагрузка, поскольку ряды тружеников на объекте в Найбе неумолимо сокращались, а работы по бетонированию фундаментов необходимо было завершить до нового года. И хорошо, что морозы продолжились, а рабочие дни актировались, ведь только они позволили многим горе-труженикам, в том числе мастеру Барсукову, плавно выйти из запойного состояния и подготовить себя к новым жизненным невзгодам и трудовым испытаниям.

А Жеке, в те зимние вечера, предстояло пройти испытание ещё и женским обществом, которое неожиданно прибавилось в доме бабы Таи за счет девчат-студенток медучилища, прибывших в Найбу на практику в районную больницу.

Они поселились у неё, видимо, по нескольким причинам: во-первых, её свободный дом располагался недалеко от больницы, а во-вторых, она до пенсии долгое время там работала, и девчат, скорее всего, оттуда и направили к ней для устройства на жильё.

До войны, а ещё некоторое время после неё, Найба являлась районным центром, поэтому здесь располагались все административные и прочие учреждения районного значения. Когда в окрестностях Качкара обнаружили какую-то хитрую, но очень нужную стране руду, то проложили нормальную железную дорогу, взамен узкоколейки, и начали строить вокруг рудники, а новым райцентром официально стал небольшой посёлок Кым, через который пролегла эта дорога.