Вечером накануне прихода провели собрание с детальным объяснением плана швартовки. Время для подачи проводников со швартовыми будет ограничено секундами, главное – быстрота и слаженность действий швартовной команды, чтобы вовремя удержать отходящий от пирса бак судна. Штурманы и механики также были тщательным образом проинструктированы. Утром следующего дня вошли в каменный мешок бухты Эгвекинот. Ветер северный, 18 метров в секунду. Связавшись с диспетчером порта, предупредили о своем намерении швартоваться с ходу. Как ни странно это звучит сегодня, но план полностью удался. Подход к пирсу проводили на большей скорости, принимая на себя значительный риск, но старший механик, понимая всю опасность ситуации при даче заднего хода, выжал из машины все что мог. «Спасибо тебе, Борис Николаевич!» Встали к пирсу правым бортом, не оставив ни одной царапины на пирсе и на борту судна. После этой швартовки ни один человек на судне никогда не жаловался на чрезмерную требовательность капитана по подготовке и выучке экипажа. Первым на борт поднялся начальник порта, с которым был обсужден план выгрузки. По его информации, в порту сложилась напряженная обстановка. Сезонные бригады грузчиков уволены, а своих кот наплакал, к тому же будут тормозить складские помещения, где также существует проблема нехватки грузчиков. По нормам выгрузка должна была занять около двух недель. Договорились о некоторых совместных мерах по ускорению работ, включая перенос обеденного перерыва на судно, чтобы не тратить время на дорогу до столовой и обратно, а также посильную помощь экипажа. Через несколько дней около девяти часов утра вахтенный доложил капитану, что к нему со срочным вопросом начальник порта. Вошел, неожиданно сухо поздоровался. «Что случилось, Иван Дмитриевич?» «Вот, это читал?» – и он протянул капитану свежий экземпляр районной газеты с обведенным карандашом текстом. Небольшая статья, скорее заметка по объему, была наполнена праведным гневом, направленным против руководства порта из-за неудовлетворительно медленной обработки теплохода «Приморье», а подписана она первым помощником капитана Фуртовым. Ильин был неприятно удивлен и раздосадован. Пришлось доказывать свою полную непричастность к этой ситуации и признаться в неведении относительно действий первого помощника, что было еще более неприятно. За его спиной, на вверенном ему судне творилось что-то непотребное и неприличное. «Первому помощнику зайти в каюту капитана», – передал он распоряжение вахтенному. Иван Дмитриевич не стал дожидаться Фуртова и вышел, объяснив, что не хочет его видеть. Вошедший первый помощник объяснил суть своей заметки желанием ускорить выгрузку судна. На вопросы капитана о том, с кем он согласовывал содержание, кто дал ему полномочия выступать от имени судна и знает ли он действующие нормы обработки в порту, никаких вразумительных ответов не дал. Пришлось объяснять ситуацию в порту, назвать действующие нормы обработки и открыть глаза на трехдневное опережение графика выгрузки. Фуртову было предложено дать опровержение в следующем номере и извиниться перед начальником порта, что он с большим нежеланием и сделал на следующий день. Выгрузка заканчивалась, буквально перед отходом пришло указание зайти в порт Провидения и забрать пустые контейнеры на Владивосток. Тепло распрощавшись с руководством порта, судно снялось на бухту Провидения и прибыло туда без происшествий. Из-за сильного ветра пришлось простоять несколько дней на рейде в каменном мешке бухты, периодически снимаясь с якоря и переходя севернее из-за постоянного дрейфа судна, вызванного сильным ветром и скольжением якоря по вечной мерзлоте морского дна. Контейнеры были погружены в течение двух дней, и судно взяло курс на Владивосток. Переход вплоть до пролива Лаперуза проходил в штормовых условиях – постоянная болтанка, снежные заряды и отсутствие солнца с очень коротким световым днем. Учеба экипажа, занятия и тренировки не прекращались ни на один день. Накануне прихода судна капитан направил радиограмму в службу мореплавания с просьбой направить постоянно действующую комиссию по проверке всего и вся согласно приказу министра морского флота.

C ходу ошвартовались к 17 причалу на Эгершельде. Закончили швартовку глубокой ночью. Утром впервые за последние два года капитан облачился в форму, включая фуражку. Около десяти часов утра вахтенный известил: «Идут!» Капитан вышел к трапу: в самом деле, группа людей, направляющаяся к судну, была внушительной, никак не менее десяти человек. Впереди шел бородач в форме капитана. Его опознали как одного из самых известных и принципиальных капитанов-наставников пароходства – Ивана Ивановича М. Ильин доложил об успешном окончании рейса и после взаимных приветствий услышал: «Ты убит. Иди в каюту и ни во что не вмешивайся. Начинаем проверку экипажа». Тревоги, опросы, тесты продолжались в течение семи часов с небольшим перерывом на обед. Наконец, уже после 17 часов в каюту капитана зашли трое: председатель комиссии капитан-наставник М., заместитель председателя механик-наставник и представитель парткома. «Коньяк у тебя есть?» – спросил у Ильина председатель комиссии. «Конечно», – был ответ. «Не помню, когда в последний раз я выпивал на судне, – продолжал М. – Но на твоем выпить можно». Как выяснилось, к этому времени они проверили около 35 судов пароходства, и теплоход «Приморье» оказался лучшим среди всех предыдущих по подготовке экипажа. Задержались они еще на пару часов, распили две бутылки армянского коньяку и распрощались.

На следующий день судно должно было закончить выгрузку контейнеров и сниматься на Японию для установки нового сепаратора льяльных вод¹⁸ согласно требованиям очередной конвенции, подписанной СССР одним из первых, но выполнение висело на флажке, и через несколько дней судно, в его тогдашнем состоянии, могли не выпустить из порта из-за сепаратора, не соответствующего вновь вступающим требованиям.

Утром в каюту капитана зашел первый помощник Фуртов с заявлением о предоставлении ему замены. На вопрос, зачем он это делает всего лишь после одного рейса, когда до отпуска еще далеко, ответил, что не желает работать вместе с таким капитаном. Пришлось наложить на заявлении визу: «Не возражаю! Дата, подпись». Уже во второй половине дня на судне появился вновь назначенный первый помощник капитана.

P. S.

С момента описываемых событий прошло пять с лишним лет. Конец февраля 1992 года. Совсем недавно были установлены дипломатические отношения между Южной Кореей и Россией. Русские в то время воспринимались в Корее как что-то экзотическое и необычное и вызывали нескрываемый интерес. Недоброжелательности и в помине не было. Она возникла гораздо позже, когда российские проститутки оккупировали портовый пятимиллионный город Пусан, где нашли себе пристанище российские рыболовные суда, заходившие для пополнения снабжения и ремонтов. Целый район Пусана, известный как «Техас», был заполнен лавчонками и забегаловками с вывесками на русском языке. Везде была слышна русская речь. Пьяные рыбаки и не менее пьяные проститутки постоянно вели свои диалоги. Процветала ругань, и зачастую случались драки. Полиция предпочитала сюда не заглядывать. Но это будет еще не скоро.

Капитан Ильин за эти годы сменил несколько судов, имел несколько предложений о переходе на береговую чиновничью работу, но ни одного из них не одобрил. Одним из первых он принял построенное в Японии многоцелевое коммерческое судно по заказу вновь образованной компании «Совкомфлот». Всего было построено десять таких судов. Хотя судовладельцем являлся «Совкомфлот», но оперировало ими пароходство. Конкуренция за эти суда была запредельной. Распространился слух, что они скоро поменяют флаг, и, соответственно, заработная плата будет выплачиваться в долларах США, а не в рублях. Интересен эпизод с формированием экипажа судна, на которое был назначен Ильин. Существовала следующая практика при приемке судов-новостроев или после ремонта за границей: суда достраивающиеся или ремонтирующиеся были или еще не введены в эксплуатацию, или временно выведены. В первом случае экипажи жили на берегу, во втором – на судне. Электропитание подавалось с берега. Санузлы также на берегу. Организовать коллективное питание, т. е. запустить в работу камбуз, было невозможно, и на этом основании экипажу выплачивались командировочные в валюте страны пребывания. Так эти «отступные», полученные матросом за неделю, превышали его полугодовую часть инвалютной зарплаты в условиях обычного загранрейса. Отсюда и дикая конкуренция с использованием всех возможных связей и даже откровенного подкупа.

Согласно Уставу морского флота, все лица направляются на судно только с согласия капитана, и тем более вновь формируемый экипаж, но это лишь формальная сторона. На самом деле все обстоит иначе. Капитана вынуждают всеми способами играть на поле противника и по его правилам. Здесь и боязнь испортить отношения с отделом кадров, который, согласно перефразированной сталинской догме, решает все. Кадры могут не предоставить очередной отпуск в нужное время, надолго отправить в каботаж¹⁹ или на север вместо заграницы, затормозить продвижение, не говоря уже о поощрениях. Поэтому подавляющее большинство капитанов безропотно принимают вновь назначенных. При обсуждении кандидатур экипажа на принимаемое судно в кабинете начальника отдела кадров плавсостава пароходства, кроме капитана Ильина, присутствовал заместитель начальника кадров по командному составу. Капитан уже видел этот список, или судовую роль²⁰, как его называют на морском языке, в кабинете инспектора, занимающегося комплектацией экипажа, и даже успел ознакомиться с личными делами направляемых кандидатов. Ильин предложил включить в судовую роль двоих членов экипажа, которых он лично знал уже много лет, вместо предлагаемых. Секретарь принесла их досье из архива, и после детального изучения начальник отдела кадров сказал, что кандидатуру предлагаемого капитаном токаря рассмотрят, а боцману, с которым Ильин работал на последних двух судах и справедливо считал его одним из лучших специалистов в своем деле, скорее всего, ничего не светит. Он отметил, что существует негласный кодекс социальной справедливости, согласно которому каждый член экипажа может рассчитывать на командировочные не чаще одного раза в пять лет, и кадры его свято соблюдают. Капитан, уже ознакомившийся с досье кандидатов, парировал: «А как же моторист Иван Д., который является личным водителем заместителя начальника пароходства по кадрам и за последние три года ежегодно бывал в загранремонтах на ледоколах, получая при этом месячные командировочные?»

Ильин почувствовал, что замначальника отдела кадров сзади толкает его в спину, предостерегая от подобной непредсказуемости, но было уже поздно: лицо начальника отдела кадров покраснело, на скулах заходили желваки, глаза превратились в узкие щелки и голос стал хрипловатым. Но надо отдать ему должное – удар он все-таки выдержал. В его ответе прозвучало, что если он вам не нравится, то мы его уберем, но он очень хороший специалист, и т. д. и т. п. Ильин возразил, что ничего не имеет против Ивана, но понимает, что в этом случае тот будет назначен на следующее судно. В итоге все-таки боцман был утвержден, несмотря на то что за год до этого он был с Ильиным на одном судне в Японии, где получил командировочные в валюте за целую неделю. Вот таким образом был однажды нарушен принцип социальной справедливости в пароходстве.

Но мы снова ушли от темы. Итак, конец февраля, капитан Ильин на одном из пакетовозов типа «Влас Ничков». Судно следует из Сайгона во Владивосток в балласте. Это его последний рейс. Он все-таки решился сойти на берег. На подходе к Корейскому полуострову получено указание зайти в порт Инчон, бывший Чемульпо, известный по последнему бою крейсера «Варяг» c шестью японскими крейсерами в январе 1904 года. Несмотря на кратковременную стоянку, Ильин смог выбраться в город, тем более что в Южной Корее он до этого не бывал. Иногда судьба подбрасывает нам необъяснимые сюрпризы, которые ставят нас в тупик. И вот в центре почти трехмиллионного чужого города он слышит оклик на родном языке, явно адресованный ему. Оглянувшись, Ильин увидел капитана Денисова, с которым много раз общался по радиотелефону во время своей работы под кипрским флагом. У того были серьезные проблемы с английским языком, и при смене флагов на однотипном судне вся документация, отчеты, судовой журнал и прочая канцелярия должны были вестись на английском языке. Ильин неоднократно консультировал Денисова по всем возникающим у того трудностям. Поздоровавшись и обменявшись традиционными «где, как, что, почему», Ильин увидел в глазах коллеги откровенную радость от встречи. Денисов рассказал, что работает на том же судне и часто заходит в корейские порты благодаря кипрскому флагу, пригласил Ильина в гости, сказав, что к вечеру пришлет такси. Около 18 часов того же дня вахтенный Денисова встретил Ильина у трапа и провел в каюту капитана. На столе стояли красивая бутылка «Мартеля» и ваза с фруктами. Спустя несколько минут Денисов позвонил по телефону, сказав: «Пора!»

Каково же было удивление Ильина, когда в открывшейся двери вслед за большим мельхиоровым подносом с дымящейся умело разделанной индейкой появился Геннадий Иванович Фуртов в стюардовом фартуке. Тот также был поражен, увидев своего прежнего капитана, с которым когда-то не сработался, но время все же делает свое дело. У него было достаточно времени обдумать и разобраться беспристрастно в давно прошедшей ситуации. Поздоровавшись, он объяснил, что в связи с полной ликвидацией института первых помощников остался без работы и ничего другого не оставалось, как стать стюардом. Ильин не стал задавать никаких вопросов, дабы не вспоминать прошлое и не обидеть Фуртова. Тот пожелал приятного аппетита и вышел. Спустя пару часов в хорошем расположении духа Ильин вернулся на свое судно, принял душ, взял интересную книгу и завалился на диван. Раздался аккуратный стук в дверь. «Странно, – подумал Ильин, – дверь закрыта, и экипаж знает, что если дверь капитанской каюты захлопнута, то не стоит тревожить. В любом случае позвонили бы по телефону». Открыв дверь, удивился еще больше – перед ним стоял Фуртов. Пригласив его в каюту, Ильин поинтересовался целью прихода. Геннадий Иванович, путаясь и извиняясь, рассказал, что во Владивостоке его сыну необходимо срочно выплатить часть пая за строящуюся квартиру, и вот он скопил за время работы эти деньги в долларах США и просит Ильина взять их для передачи сыну. Ильин напомнил об их сложных взаимоотношениях и серьезных разногласиях, закончившихся разрывом. Геннадий Иванович ответил, что он много думал об этом и сейчас сожалеет о произошедшем, но более никому не может доверить с таким трудом заработанные деньги. Спустя четверо суток сын Фуртова выплатил требуемую часть пая для строящейся во Владивостоке квартиры.