Дождливый день

Этот день в прятки играл: с утра притворился чистым, ясным – выходи, мол, народ, занимайся своими делами, а на небо можешь не глядеть. Подумаешь, пара тучек плавает, да по краю дымка стелится, мешает солнце разглядеть – что с того? Разве такие пустяки напугают Лесной Народ?

Напугать, конечно, не напугают, но и перехитрить скрытней нелегко. Они погоду за три дня чуют. А тут и чуять ничего не надо, и так ясно: дождь будет. Может, с обеда, а может, и раньше. Поэтому с утра на поляне суета началась – все спешили дела переделать. Кто рыбачить отправился: говорят, перед дождем охота хорошо идет. Кто торопился окрестности обежать, осмотреть: не поднялись ли грибы, не подросла ли еще ягода. Хотя откуда она подрастет: всю ягоду, что поблизости была, уже собрали, мало ее нынче уродилось. Ну, а кто не любит в спешке дела делать, тот просто одежду разбросанную, да ягоду, что на лопухах сушилась, да рыбу, что на веревках, собирал и в надежные места укладывал. А кто и просто позавтракать на травке уселся: под деревом или в дупле огонь не разведешь, да и приятно на солнышке, на ветерке посидеть, на мир поглядеть. Хоть и видят его каждый день, а все не нагляделись.

Семья Олака не исключение: как увидели, куда дело идет, отец начал собирать рыбу, а мать ягоду. И Олака с Минки к этому делу пристроили. Как собрали все, в дупло уложили, корой прикрыли. Потом отец огонь развел, ягодный настой сварил, а мать тем временем лепешки приготовила. Но только сели, только Олак первую лепешку ко рту поднес – набежала неведомо откуда тучка-невеличка, закрыла солнце. И сразу – шлеп по лбу капля! Бац вторая в огонь! Стук-стук-стук по рукам, да по лепешкам в руках, да по плечам, да по спине!

Скрытни сильно-то дождя не боятся, привычные, но и сидеть под ним просто так, без дела, никто не будет. Тем более завтракать. Потому все похватали свои кружки и лепешки – и скорее в дупло. Не в то, где припасы сложены – то маленькое, тесное, только чтобы добро уместить. Дупло от дождя другое – шире, просторнее, вчетвером усесться можно, даже улечься. Таким оно не сразу стало, не от природы. Вначале, когда его синицы бросили, тут тоже тесно было. Но мать стала жаловаться: что за дом, ни сесть толком, ни ноги вытянуть. Тогда отец стал долбить березовый ствол, и вверх долбил, и вширь, и стало просторно. Отец гордится их домом. И Олак тоже гордится. Не у всех такое сухое и просторное дупло есть. А некоторые, которые ленивые или очень уж невезучие, и просто под корягами укрываются.

Конечно, дупло – не настоящий дом, а временное пристанище. Вот как сейчас, от дождя укрыться, или если ветер чересчур сильный. Другой временный дом – развилка на липе, где ночь проводят. А настоящий дом – под землей, в Горе. Там спрятаны главные сокровища Лесного Народа, туда к зиме сносят припасы, одежду, инструменты, хворост и всякие нужные вещи, вроде тающих камней. Там скрытни проводят долгие зимние месяцы. Вроде бы ничто не мешает и дождь там пережидать. Но тут действует старое правило: от зимы до зимы подземелье должно стоять пустым, нечего его попусту беспокоить. Летом там только ветер гуляет, сушит отсыревшие за зиму коридоры.

Едва уселись в дупле, кружки расставили, лепешки разложили, как вдали первый раз громыхнуло. Все ясно – буря идет. Тут и тучи наползли, улеглись на Гору, заткнули в небе все щели, чтобы никакого просвета не осталось. А гром все ближе, все громче. Олак как раз последнюю лепешку в рот положил, когда снаружи сверкнуло, и прямо над головой как бабахнет! Лопнули в небе последние запоры и скрепы, вырвался дождь на волю, загудел, забарабанил – вот я какой! Вот как могу! А среди гула гром – трах-тарарах! А искра небесная – сверк-блеск!

В общем, непогода на весь день. Аж в дупло стали капли залетать, пришлось вход прикрыть. И что, скажите, теперь делать? Родителям хорошо: они всегда занятие найдут. Мать после завтрака скатерть свернула, кружки наружу выставила – пусть их поливает – и села вязать. А отец снял куртку, достал из ворота иголку и принялся дырки зашивать. А кончит куртку – за рубашку примется. Одежда у скрытней прочная, но ношеная, починки всегда требует. Сестра Минки тоже занятие нашла: куклу учить, как ягоды собирать. Тут мама песню старинную завела, а Минки подхватила. Поют они хорошо, только грустно очень. Олак послушал-послушал, и двинулся к выходу. Прихватил кусок коры, чтобы прикрыться, и вылез из дупла. Мама вдогонку прокричала, чтобы сильно не мочился, сушить негде будет. А отец ничего не сказал.

Снаружи было шумно. Ни листьев не слышно, ни птиц, ни травы – один дождь гудит. Олак повернул направо и побежал к большой ели, что на полуночной стороне. Но как ни спешил, как корой ни прикрывался, все равно штаны и куртка промокли – трава-то словно из Реки вынутая, только тронь. Зато когда добежал, еловые лапы раздвинул, понял, что мок не зря. Под елью, возле ствола, была благодать: сухо, тепло и дух еловый стоит. А главное, Олак тут не первый: и Тинк здесь, и Стук. А еще Прити. Она, правда, девчонка, и девчонка вредная: вечно со всеми спорит и перебивает, везде хочет первой быть. Однако ее охотно берут в компанию, потому что она дочь Прака-путешественника и знает много. А вперед везде лезет, потому что в семье вроде как старшая. Весь Лесной Народ знает, что Тилли, маму Прити и маленького Крука, в прошлом году убила молния. Она собирала ягоду для малыша, когда вдруг налетела гроза. И Тилли укрылась под одинокой елью; а ведь даже дети знают, что под одинокими деревьями в грозу лучше не оставаться. Ель, под которой погибла Тилли, и сейчас стоит за первым оврагом, обгорелая, вся черная; Народ обходит ее стороной.

А Прити и до этого была большоя спорщица, а теперь, если есть кому за Круком присмотреть, тут же присоединяется к компании и затевает споры. Вот и сейчас с Тинком схватилась. Видно, давно спорят.

– Да ты Носача хоть раз близко видела? – наседает Тинк. – Не видела, не видела! А не видела, не говори! А я видел! Он вон насколько твоего Волка больше!

Тинк вскочил и на елку полез – показать, на сколько. Тут и Олака заметил.

– Вот, – обратился он за помощью к другу, – скажи ей. Я говорю, что Носач сильнее. А она заладила: Волк, Волк…

– Волк, может, и меньше, но у него зубы знаешь какие? – Прити не отступала, свое гнула. – Вот такие!

Тут она подняла юбку и показала ногу от башмака до колена – вот какие, значит, у Волка зубы.

– А ты откуда знаешь? – спросил Олак, чтобы поддержать друга.

– Папа говорил! Он, когда к Дальнему Утесу ходил, мертвого Волка видел. Подошел, все рассмотрел. Зубы вот такие!

Раз сам Прак говорил – это серьезно. С этим никто спорить не будет. Но Тинк не сдавался.

– А у Носача клыки есть! Вот такие! – он расставил руки в стороны, чтобы показать. – Он ими ветки раскалывает! Он твоему Волку как даст своим клыком – тот вообще на сосну улетит!

– А тот как укусит – твой Носач завизжит и без памяти убежит!

– А ты попробуй, укуси! Носач тебя и близко не подпустит!

Прити на миг замолчала: видно, придумывала, что бы такое еще сказать, чтобы добить Тинка. А уж Прити-то придумает, будьте уверены. А Тинк тогда может всерьез разозлиться и начнет шишками кидаться, и весь разговор кончится. А Олак только пришел, ему охота посидеть с друзьями, поговорить. Так что он решил вмешаться.

– Да что вы спорите? – сказал. – Оба они сильные. Потому и не дерутся. Я, например, никогда не видел, чтобы Волк на Носача полез. И никто не видел. А уж кто всех сильнее, так это Медведь.

Прити не нашла, что возразить, промолчала. Снаружи, за еловым пологом, все так же гудел дождь. Одна капля все же просочилась сквозь ветки и упала Стуку за воротник. Стук поежился, все засмеялись.

– Да, Медведь самый страшный, – сказала Прити. – Даже Мудрый Орик говорит, что его надо бояться. И хорошо, что он ушел из наших мест. А то бы он еще кого-нибудь убил, кроме Лунго.

– А когда это было? – спросил Тинк.

– Давно: две зимы назад, или три, не знаю, – ответил Олак.

– Дедушка видел, как Медведь его убил, – вступил в разговор молчаливый Стук. – Лунго от него под корягой спрятался, так Медведь его достал. И ведь даже есть не стал, только убил и изодрал всего.

– Это потому, что он злой, злее всех, – убежденно сказал Тинк. Ему, видимо, хотелось еще поспорить и в чем-нибудь переспорить Прити. Та тоже была не прочь схватиться и, не задумываясь, заявила:

– И вовсе не Медведь самый злой. Мама говорила, что они в детстве в него шишки кидали, а тот ничего. А ты попробуй, в Носача шишку кинь! Сам знаешь, что будет. Значит, Носач злее.

Тинк приготовился возразить, но его опередили. Откуда-то слева, из-за ствола, раздался новый голос:

– Злой, еще злее… Не ваше дело спорить о злости! Что вы о ней знаете?

Все повернулись в сторону говорившего и увидели пожилого ежа. Олак его сразу узнал. Еж жил неподалеку, звали его Пши-Пшу. Как видно, Пши сидел под елкой давно, с начала дождя, поэтому скрытни его и не заметили.

– А почему мы не знаем? – возмутилась Прити. – Папа говорит…

– Не надо рассуждать о том, чего не знаешь, – проворчал еж. – Лесной Народ ничего не может знать о злости, потому что злиться не умеет. Я вот не понимаю, чего хорошего сидеть на солнце и пялиться на небо – я и не буду толковать о тучках и листиках. А вы не представляете, как сильно можно на кого-то злиться. Я вот иногда бываю ужасно злой. И на змей злюсь, и на Рыжух, и на Волка. Но это еще понятно – они враги. Но ведь я злюсь и на мышей и птенцов, которых ем, и на Сохатых, и на Пильщиков, к которым у меня никакого дела нет. Зачем злюсь? Почему злюсь? Загадка. И не вам ее разгадать. Вы ведь даже убивать не умеете. Лишенный крыльев не должен рассуждать о полете, лишенному обоняния не стоит спорить об ароматах.

Пши-пшу говорил очень весомо. Сразу было видно, что он дело знает и мышь в нем съел. Однако Прити было трудно смутить. Тряхнув головой, она сказала:

– Странно слышать, что Лесной Народ чего-то не умеет, что умеют колючие и зубастые. «Скрытни не умеют злиться»! «Скрытни не умеют убивать»! А кто в таком случае вел затяжные войны с обороднями, утырями и ягайлами? Кто храбро сражался, отстаивая подземные лабиринты? Может быть, это были ежи?

Олак решил поддержать Прити и сказал:

– И почему мы не можем говорить о полете? Вот мы с Тинком и Стуком на днях летали. Все знают, что скрытни умеют летать.

– Да, я что-то слышал о каких-то войнах, – отвечал еж, подняв колючки, так они почти скрыли его мордочку. – Но если они и были, то давным-давно, в незапамятные времена. И никто точно не знает, кто с кем воевал.

– Вот как? Никто не знает? – Прити так рассердилась, что вскочила на ноги, тряхнув ветку. С ветки пролился целый водопад, но Прити не обратила на это внимания. – А кто в таком случае хранит Священную Книгу? – подбоченясь, спросила она. – Книгу, в которой записано все, что случилось с самого начала?

Пши-Пшу не нашел, что ответить. Вместо этого он окончательно свернулся в клубок и сделал вид, что спит. Прити торжествующе оглядела всех свидетелей ее победы и, кажется, приготовилась сказать что-то подобающее случаю, но Тинк помешал ее торжеству. Он спросил:

– А что такое войны?

– Войны – это когда дерутся, – ответила Прити.

– Как дерутся?

– Ну, как Сохатые весной – видел? – принялась объяснять Прити. – Или Носачи. Или как мы делаем кучу-малу, но только война – это до крови, всерьез. И там убивают.

– Но Носачи друг дружку никогда не убивают, – возразил Тинк. – Ну ладно, а как это – затяжные? Они что, тянули эти войны, что ли? И когда были незапамятные времена?

– Затяжные – значит длинные, – сказала Прити. – Это такое ученое слово. А незапамятные времена были очень-очень давно. Ну как тебе объяснить? Тогда еще никого не было: ни Мудрого Орика, ни даже дедушки Скрипа.

– А кто же тогда был? – не отставал Тинк.

– Были древние скрытни, – принялась рассказывать Прити, знавшая больше других. – Они жили в других местах, далеко отсюда. А по соседству жили гномы. Они были очень умелые, но жадные и противные. Но еще хуже были ягайлы, обородни и эти… как их… да, утыри. Они хотели отнять у народа Священную Книгу и другие сокровища. Но народ храбро сражался и не дал. А потом, когда враги стали уж очень сильно наседать, народ ушел оттуда и двинулся в долгий путь. И в конце концов пришел сюда, к Горе.

– А какие были эти другие сокровища? – спросил Олак. – Я слышал, что они есть, но взрослые никогда не говорят, что это.

– Этого я не знаю, – с сожалением призналась Прити. Это было поразительно: наконец нашлось что-то, чего даже Прити не знала.

– Я немного слышал об этом, – неожиданно произнес Стук. Все удивились и повернулись к нему.

– Бабушка, когда умирала, говорила папе и маме: «Ну, дети, теперь вам вращать нашу Мельницу. Берегите ее! Не дайте ей остановиться!» Значит, есть еще Мельница. Только какая она и что делает, я не знаю.

– Даже я больше знаю о ваших тайнах, чем вы сами, – послышался знакомый ворчливый голос. Оказывается, Пши-Пшу вовсе не спал и все слышал.

– Что ты можешь знать о наших тайнах? – высокомерно спросила Прити.

– Я знаю, что где-то в подземелье, где ваш народ проводит зиму, стоит волшебная Мельница, – проворчал еж. – Мне об этом рассказывала одна старая змея. Еще она говорила, что все лесные обитатели должны заботиться о том, чтобы Мельница крутилась. А почему так – она не знала. Зато она знала, что когда-то у вашего народа было еще Зеркало. Но что это было за Зеркало и куда оно потом подевалось, этого не знает никто.

– А что это – зеркало? – спросил Тинк.

– Это такие кусочки, ну, вроде льда, только не тают, – объяснила Прити. – В них посмотришь – и себя видишь. Как в воде, только яснее. Их находят на Дальних Полянах, Великаны их выбрасывают, а может, теряют. У тети Олиги такое есть, и у жены кузнеца Сминка. И у мамы было, теперь мне осталось.

– Но, конечно, Зеркало, что было у вашего народа, было не такое, – добавил еж. – Иначе бы его не берегли, а потом не искали.

– А разве его ищут? – удивился Олак.

– Да, ищут. И ваш вождь Орик, и твой отец, – кивнул еж в сторону Прити, – и другие. Оно им зачем-то нужно.

Все замолчали. Надо ли было еще что-то говорить? Здесь, прямо под елкой, обитала Большая Тайна.

– Да, здорово было бы найти такое сокровище, – Тинк, как самый маленький, первым решился высказать заветную мысль. – Залезть в какое-нибудь забытое дупло и достать Зеркало!

– Эх, ты! Зеркало из дупла он достанет! – рассмеялась Прити. – Раз уж мой папа и Мудрый Орик не нашли, как же ты найдешь?

– А вдруг повезет? – не сдавался Тинк. – Лес ведь большой!

– Да, лес большой, – поддержал малыша умный еж. – И в нем еще много тайн.

Тут все обратили внимание, что снаружи, за еловым пологом, что-то изменилось. Шума дождя уже не было слышно, зато они расслышали, как где-то пробует голос синица. Олак отодвинул ветку и выглянул. Оказалось, что дождь кончился. На траве лежали солнечные пятна, и трава в этих местах словно дымилась. За Рекой на небе переливалась нежными красками огромная дуга.

– Дождь кончился! – закричал Олак и выскочил наружу. А за ним и все остальные. Было так весело прыгать по лужам, поднимая целые фонтаны брызг!