Здания военного городка, давно остались где-то далеко позади. По обочинам дороги потянулись ухоженные немецкие поля, маленькие, как будто игрушечные, деревушки, с чистыми улицами, опрятными домами, старинными кирхами и обязательными памятниками немецким солдатам, павшим в годы первой мировой войны. Ткачеву, почему-то вспомнилась далёкая сибирская деревня, на юге Омской области, где он родился и вырос, с широкой и пыльной, главной улицей, обязательными клубом и правлением в центре. И памятник, в маленьком сквере, односельчанам, павшим в годы Великой Отечественной войны. Редкие цветы у подножья, около сотни фамилий выбитых на нем, где только Ткачёвых семь человек – это его дяди и родственники, дальние и ближние. Фамилии и инициалы двух дедов, которых он никогда не видел, тоже на той стеле. А где они лежат, в чьей земле, не знает никто. Может быть на Украине, может в Польше, а может быть где-то здесь, неподалеку, покоится русский солдат из далёкой сибирской деревни. Возможно, таким же светлым утром шел в свой последний бой его дед Ефрем, школьный учитель, командир роты «тридцатьчетверок». И так же, о чем-то мечтал, возможно, о скорой победе, а может, вспомнились берёзки на околице родной деревни, дом, и жена красавица Катерина, с которой прожили годы и вырастили детей. В разгар боя, танк командира роты был подбит, экипаж сгорел вместе с машиной.

Вот и знакомая развилка, тут придётся подождать подхода приданных средств усиления. Колонна замедлила ход, будто отвечая на его мысли, в шлемофоне раздались позывные и доклады командиров. Первым, как обычно, поспешил отметиться командир танкового мостоукладчика, не по тому, что он был самый исполнительный. Просто уже из парка, он шёл за колонной батальона, и был на месте. Коротко доложили о своём прибытии зенитчики, два командира зенитных самоходных установок ЗСУ-23—4 – «Шилка». Последним, медленно выговаривая слова, отметился командир отделения радиационной и химической разведки. На сегодня все средства усиления. «Молодцы!» – мысленно отметил Ткачёв. – Неплохое начало!».

Ну, теперь вперёд! Точно выдерживая скорость движения, по графику проходя пункты регулирования, двигаясь компактно, не теряя машин.

Время, от времени, зампотех батальона, глотающий пыль в хвосте более чем двухкилометровой колонны, на тягаче технического замыкания, докладывал: «Сто!». И комбат удовлетворенно отмечал, что пока идут все танки батальона, в том числе учебно-боевые.

– Интересно, успела ли комендантская рота обеспечить переходы через автострады?» – подумал комбат, оглядывая прилично растянувшуюся колонну. Иначе, придётся самим организовывать службу регулирования, отсыпать колеи на асфальте, и на этом терять драгоценное время.

Впереди монастырский лес, строения сельскохозяйственного кооператива, с блестящим шаром водокачки в центре. А там, дальше, переход через скоростное шоссе и пункт регулирования. Ещё издалека, Ткачев отметил колонну гражданских машин по обеим сторонам перехода:

– Значит, «комендачи» подоспели вовремя и перекрыли дорогу!

Перед самым выходом на сбитые доски настила, проложенные по асфальту, вышедший из Уазика майор, с белой повязкой на повседневной форме, остановил колонну. Ткачев едва успел стукнуть по шлемофону зазевавшегося замполита, и тот мгновенно исчез внутри башни, прикрыв за собой люк. На протянутой карте посредник поставил штемпель с номером рубежа регулирования, записал время и расписался. Колонна тронулась в путь.

Тяжёлые танки, могуче урча двигателями, выскакивали из-под насыпи, на долю секунды зависали в воздухе передними катками, и мягко ухали всей мощью на доски настила. Гражданский люд, высыпавший из машин, и автобусов, с восторгом и уважением взирал на запылённые лица танкистов, в люках боевых машин.

И снова, дорога нескончаемой лентой бежит под гусеницы танка, бурунчики пыли выскакивают из-под подкрылков, исчезают за кормой, смешиваясь с клубящимися вихрями пыльных столбов, поднятых мощным вентилятором охлаждения. Сзади идущие танки, двигаются на дистанции, заданной длиной оседающего облака пыли от впереди идущей машины. Дистанция несколько великовата, но впереди ещё полтора суток движения, и глаза механиков-водителей надо беречь, ночью будет ещё тяжелее. Несомненно, на марше вся нагрузка на «механцов», так в экипаже ласково называют механиков-водителей. Их берегут, и на коротких привалах делают всё возможное, чтобы дать, хотя бы немножко, отдохнуть. Вообще-то, взаимоотношения между офицерами и военнослужащими срочной службы в танковых подразделениях, коренным образом отличаются от таковых, допустим, в пехоте. Там, например, в обороне, у комбата и ротного – блиндаж, у командира взвода если не блиндаж, то, хотя бы, отгороженный закуток во взводном блиндаже. Не зря же ходит анекдот: – сидит боец-пехотинец ночью в холодном окопе, и с характерным акцентом бубнит – «командир батальона – «би-лин-даж», командир рота – «би-лин-даж», командир взвода – «би-лин-даж», рядовой Юлдаш – шишь, а не «би-лин-даж». У танкистов, танк – дом, причём дом для всех, для рядового заряжающего, и подполковника комбата. Спят на теплой трансмиссии, укрывшись одним брезентом, кушают вместе, в тени боевой машины, экипаж не сядет есть без командира. По мере возможности, офицеры – командиры танков, участвуют в обслуживании техники после учений и в процессе эксплуатации. Даже обращаются к подчинённым в полевых условиях чаще по именам, и фамилиям, без воинских званий. Хотя, на общем построении подразделения, Саша, вновь станет младшим сержантом Тишиным. Так заведено, и обусловлено многими факторами, в экипаже все зависят друг от друга. Дернул механик машину на стрельбе, и командир, или наводчик орудия получит двойку. Не успел заряжающий зарядить орудие, опять, – «неуд». Не предупредил командир механика о препятствии, – сверху то, лучше видно, и вот, уже все вместе на боку, или в болоте. А в бою, от каждого зависит жизнь всех. Танк – общий дом, может стать и общей могилой. Поэтому, есть такое понятие – «экипажники», значит члены одного экипажа, и деньги получают «за особые условия службы», в простонародии – «экипажные». Почти как родственники, разъедутся после увольнения по всей стране и переписываются, будучи уже пожилыми. Встречаются семьями, как родня, вспоминают молодые годы, службу в танковых войсках, друзей и командиров.

На этих учениях механики-водители получат такой опыт в вождении боевых машин, какой во внутренних Военных округах нельзя получить за всю службу.

Маршрут для Ткачева был достаточно знаком. Он, как и все маршруты выхода войск в ГСВГ, был проложен, в основном, в обход населенных пунктов, по лесным массивам, и окраинам полей. Поэтому расстояние от точки, до точки на карте, могло быть на местности в два, а то и более раз, больше по петляющему маршруту танковой трассы. Иногда, один и тот же населенный пункт, появлялся слева по ходу движения, а через некоторое время, та же приметная кирха, или сарая, выплывала справа из-за кустов. Надо было иметь хорошую зрительную память, особое чутьё командира, умение видеть мелкие, но хорошо запоминающиеся, местные предметы и детали. Два раза в год, всех командиров подразделений вывозили на, так называемую, полевую поездку, продолжительностью два-три дня. На маршруты выдвижения по боевым задачам, и основные полигоны. Выезжали, обычно, под руководством заместителя командира полка, или начальника штаба. На двух грузовых автомобилях повышенной проходимости, со средствами связи. Поездки были утомительными, – попрыгай трое суток в кузове вездехода по кочкам и буеракам полевой дороги, из мягкого места получится отличная отбивная. Но такие поездки приносили огромную пользу, вскоре недавно прибывший из Союза ротный, мог вполне самостоятельно вести колонну в любой район.

Вспомнив эти поездки, комбат мысленно улыбнулся названию, которым их окрестили местные остряки «миллион задницеударов на одном линейном километре». Хотя, и на танке, после длительных учений болит спина, и на бедрах долго не сходят синяки. Командир стоит в люке. Если, «по-боевому» он сидит на своем сидении, то на марше он на нем стоит. А чаще, как жокей на ипподроме, привстающий на стременах, так же пружинит ногами, стоя на спинке командирского сидения. Вокруг броня, о которую тебя бьёт и колотит на всех неровностях дороги. Наиболее опытные, кладут на крышу башни подушку и на ней сидят. От встречного ветра спасает открытый вперёд командирский люк, от пыли танковые очки и респиратор, – вот и все удобства.

Танки шли и шли. Позади, остался обжитый полигон дивизии, на котором каждый бугорок знаком и узнаваем. Раскинувшийся на больших холмах полигон соседей, с оставшейся ещё от фашистов, смотровой вышкой под названием «Палец», тут тоже, вроде заблудиться негде. Ещё немного, деревня под названием Гадегаст, пункт регулирования и привал. С этой деревней связано одно интересное событие. Прошлой весной, выходя на очередные учения, пришлось пройти по мощеной булыжником улице этого населенного пункта. Так, малость, метров триста, четыреста. Но, этого было достаточно, чтобы один из танков занесло на булыжной мостовой. Он, преодолел декоративный забор, настоящий забор, из кованного, узорчатого железа, попутно разувшись на одну сторону. На одной гусенице, машина, увязнув по самое днище, проелозила по клумбе с цветами, и пробив пушкой стену дома, ниже балкона, остановилась. Дело происходило в воскресенье, в доме было какое-то семейное торжество, на балконе толпился народ, с интересом взирая на проходящие танки. Чудом никто не пострадал, домовладельцу возместили ущерб, сумма которого превосходила стоимость всего дома.

Прибывшие ремонтники преступили к эвакуации танка из чернозёмно-цветочного плена, натяжению гусеничной ленты и возвращению машины в строй. Под ногами всё время крутился какой-то пожилой немец, стараясь чем-то помочь, что-то поднести, поддержать. Его безуспешно пытались прогнать, опасаясь случайно покалечить, показывая, жестами, что он может испачкаться. Тогда, он пошёл и переоделся в комбинезон. Наконец, поняв, что его просто прогоняют, по-видимому, обидевшись, ушёл в дом. И, когда про него почти забыли, неожиданно появился с альбомом в руках, обошёл, и пригласил всех. С гордостью продемонстрировал себя в форме танкиста вермахта на фоне танка Т-три. Больше его не прогоняли.

Вот и знакомая деревня, Ткачев заранее снизил скорость, собрал колонну и осторожно выехал на булыжную улицу, также не торопясь, доехал до конца посёлка, и прибавил хода. У развилки дорог, в тени деревьев, стоял знакомый Уазик посредника, заметив который, замполит, не дожидаясь команды, нырнул в люк.

Процедура повторилась, отметив время, майор уточнил, сколько танков в колонне батальона? Комбат ответил, что все тридцать один на ходу.

Километрах в двух впереди, вдоль опушки леса, слегка дымя трубами, на приличном расстоянии друг от друга, расположились полевые авто кухни «ПАК-200» первого и третьего батальонов. У второго батальона была своя изюминка. Конечно, кухня двигающаяся по своему маршруту отдельно от танков это нонсенс. В боевой обстановке так не будет, и колёса, и гусеницы пойдут одним маршрутом, и всего скорее, это будут трассы с твердым покрытием. Но, пока было, как есть. Часто колонны не встречались, пищу не успевали приготовить, и бойцы, пользуясь случаем, съедали боевой рацион, а точнее «НЗ», который затем приходилось восстанавливать. Поэтому Григорий Фомич, каким-то умопомрачительным способом, через знакомых, выбил себе в тылу Группы войск, кухню на гусеничном ходу. На базе бронированного тягача – МТЛБ, неизвестным образом, попавший в эти, бесснежные места. Остальные комбаты завидовали ему белой завистью. Но, до первых учений.

В ходе большого марша, удивляя встречных своим видом, гусеничная машина, густо выплёскивая дым из закопченной трубы, с несуразной будкой автокухни, бодро ныряла и прыгала вслед за танками, по бесконечным кувыркам дороги, распространяя по округе запах готовящейся пищи.

На привале, Фомич приехал в первый батальон, который в это время принимал пищу вокруг своей старенькой полевой автокухни ПАК-170, имевшейся в то время у Ткачёва.

– Как, гвардейцы, ужин? – бодро поинтересовался он у танкистов, – где комбат? – увидев Ткачёва, потянул в сторонку:

– Виктор, не откажи в услуге, покорми моих. Половина батальона без ужина осталась, с этой кухней, будь она не ладна! На ходу котёл не откроешь, сам знаешь, как болтает. Повар попробовал, руки обжёг. Из колонны не выйти, пойдут чужие танки, – назад не влезешь. Так, что загрузили в начале марша, то и сварили. Тут, открыли, – вода выкипела, оставшееся в котле, превратилось в размазню, как клейстер, хоть окна заклеивай. Выручай!

Ткачев дал команду, что останется, передать соседям, и пригласил Тубачёва на обед. Позже и другие батальоны получили новые, колёсные ПАК-200, у Фомича остался «болотоход», как он его в сердцах называл.

Колонна остановилась, механики заглушили двигатели, наступила звенящая тишина. После многих часов рева моторов, свиста ветра, треска помех в наушниках шлемофонов, казалось от тишины больно в ушах, она оглушала. На привал было отведено тридцать минут. Экипажи быстро получили пищу, вскоре, аромат наваристого борща прочно соперничал с запахами дизельного топлива, и нагретых двигателей.

На двух белоствольных березах, секретарь комсомольской организации батальона, прапорщик Горин успел развесить походную ленинскую комнату. С фотографиями членов политбюро и генералитетом Вооруженных Сил. Здесь же боевой листок, с именами лучших механиков водителей, отличившихся в ходе марша. Хотя, сам Ткачев, не понимал, как можно определить лучших, и отстающих, если никто не отстал, и все идут в одной колонне. Даже самый передовой, никак не может обогнать комбата, значит, самый передовой, – он, старший лейтенант Ткачёв. Ему даже захотелось поделиться своими наблюдениями с Владимиром Дмитриевичем. Но тот, уже что-то бодро докладывал, внимательно слушающему его, начальнику политотдела дивизии. Тут же, деловито стояли замполит полка майор Боев и пропагандист майор Федченко.

– Вот, замполит баллов набрал! На танке, на марше! В шлемофоне, да ещё весь в пыли! Ну, прогнулся Дмитриевич! – с насмешкой подумал комбат. – Вот, кто настоящий передовик! Может подойти и встать рядом? Нет, не поймут!

– Товарищ старший лейтенант, вас вызывает командир полка, – лихо козырнул посыльный – заряжающий из третьей роты, – и продолжал, почему-то во множественном числе, – они в конце третьей роты, кушают.

– Джахадзе, за мной, – окликнул своего заряжающего Ткачев, – чепчик захвати! Приняв, поданную из танка, фуражку поспешил в хвост колонны.

Ещё издали, заметил приткнувшийся к кустам танк командира полка, и два штабных БТР. На гусеничном БТРе, плотную фигуру командира, с котелком в руке, что-то показывающему склонившемуся над картой Тубачеву. Поднявшись, по предупредительно приставленной лесенке наверх, Ткачёв доложил.

– Перекусил? – вместо ответа спросил командир. И услышав, что не успел, продолжил. – Так пошли посыльного, пусть принесет. Меня, тут, Тубачев какой-то «затирухой» кормит. Лучше поешь со своего ПХД.

Ткачев повернулся к своему заряжающему, неотступно следующему сзади, и теперь стоящему внизу, возле БТР. Предусмотрительный Джахадзе, уже протягивал ему котелок с едой.

– Молодец! – с теплотой подумал комбат. – Экипажник!

– Жуй, и слушай! Смотри и запоминай! – доставая ложкой что-то из котелка, продолжал командир. – Вот здесь, – показал он черенком ложки, – в двадцать три часа, будет развернут полевой пункт заправки. – Всё остальное доложит командир роты подвоза горючего армейского автобата.

Только теперь Ткачев заметил невысокого офицера с эмблемами автомобилиста. Они переглянулись, улыбнувшись, кивнули друг другу.

– Заправка будет производиться здесь, – ещё раз уточнил старший лейтенант, – заглянув в карты комбатов. Заправляемся в две нитки, к каждому заправщику встают два танка с обеих сторон. На каждую роту, по пять АТЗ. Очень прошу не ездить по заправочным рукавам.

– Вот по этой части, они мастаки! На прошлых учениях, орлы Фомича, по расчалкам ретранслятора проехали. Так, бедные связисты, до утра свои тарелки собирали, – вмешался командир полка. – Всё ясно! Я, как и прежде, в колонне второго батальона! Не теряйте время Ткачев, вперед! Третий батальон уже подходит.

Ткачев спустился вниз. Конечно, он узнал в командире автомобильной роты своего школьного товарища Тольку Антонова, который поступил в Челябинское автомобильное училище. И один раз они даже вместе были в курсантском отпуске. На этот раз поговорить не удалось, надо ехать, договорились встретиться на пункте заправки.

По дороге в батальон, неожиданно вспомнились напутственные слова командира.

– Не хочет командир вести колонну, боится «блудануть». Редко по полевым трассам ходит. Ну, да это его дело, как построить колонну. На то он и командир. Вот закончишь академию, примешь полк, езжай себе на здоровье, хоть в голове, хоть, за тех замыканием.

Осталось только поступить, да закончить, – вздохнул Ткачев, подходя к ожидающим его ротным.

Коротко уточнил полученную задачу, и скомандовал:

– По машинам! – когда, за последним заряжающим захлопнулся люк, – Заводи! Вперёд!

Как-то незаметно, и быстро день пошёл на убыль, скрылось за вершинами деревьев солнышко. Мрачно и сумрачно стало в чаще леса. Потянуло прохладой с близких болот, дальние опушки подёрнула мгла, в низинках заколыхался вечерний туман. На потемневшее небо высыпали первые звезды. Луна холодным светом осветила спящие поля, застывшие в ночном оцепенении деревья, отражающие лунный свет, зеркала лесных озёр. И, грохочущую, ревущую мощными моторами, извивающуюся, как змея, колонну танков. Фигурки людей в ребристых шлемах в люках боевых машин. Учения продолжались!

Ночь полностью вступила в свои права, опустилась на землю, быстро, как бывает только на юге, а теперь выясняется, что и в Германии так бывает. Ориентироваться стало гораздо сложнее, дальние местные предметы растворились в сумраке ночи. Подъезжая к очередному перекрёстку, или развилке дорог, механик загодя сбрасывал скорость, ожидая команд. По условиям учений ограничений не было, Ткачев дал команду включить фары со светомаскирующим устройством – «СМУ». Команды «отставить» от командира полка не поступало, значит, и посредник не возражал. Пришлось снять бронировку и инфракрасный фильтр, с прожектора командирского прибора. Изредка комбат включал прожектор и осматривал местность. Иногда в поле зрения, попадались совершенно не боящиеся людей, дикие козы и целые стаи зайцев. Они, скрытые темнотой, безбоязненно и спокойно поедали сочную траву зеленых посевов. Когда прожектор неожиданно освещал животных, они вздрагивали, и поворачивали головы в сторону колонны, глаза отражали свет, и казались ярко красными.

Даже сибиряку, такое обилие живности было в диковину. Нет браконьеров! Вот что значит дисциплина!