Молодой переводчик, зачем-то передёрнул, уже заряженный автомат, направив его на Белова и Кульницкого. Выдернутый из автомата патрон, покатился по песку. Убежавших не было видно за углом сарая но, судя по тому, что главарь вскоре удовлетворённо опустился в кресло, было ясно, что беглеца поймали.
Через некоторое время, его окровавленного, с разбитым лицом, поставили перед хозяином. Тот вскочил с кресла, начал орать, размахивая руками, и несколько раз ударил солдата по лицу. Солдат, вырываясь из рук бородачей, в ответ плюнул кровью в его свирепое лицо. Главарь заверещал, как резанный, вытирая рукавом френча испачканную бороду. Быстро что-то заговорил, указывая пальцем то вверх, то на солдата. Пнув его ногой, прорычал несколько раз какую-то длинную фразу.
Ливанца повалили на землю, вниз лицом. Порвали на спине форму. Худой сел ему на голову, прижав руки. Толстый, долго бегал возле брыкающихся ног, и лишь после окрика главаря, отважился сесть на них, прижав к земле руками. Худой вытащил из ножен, висящих на поясе, длинный, узкий, сверкающий на солнце, нож. Кротким движением опытного мясника, посредине лопаток, от плеча, к плечу, сделал глубокий надрез. По спине несчастного, брызнула кровь. Солдат вскрикнул, окровавленная спина, судорожно содрогалась от нестерпимой боли. Запустив, длинные, грязные пальцы в надрез, резкими движениями всего корпуса, отклоняясь назад, палач начал сдирать кожу, вместе с мясом, от лопаток, к голове. Сопровождая каждый рывок, выдохом – «Ах! Ах!». Солдат закричал, каким-то животным, не передаваемым криком, будоражащим воздух на одной, высокой ноте, жуткий в своей безысходности и обречённости. Ноги, в тяжёлых армейских ботинках, бороздили землю, упираясь носками в мягкий песок, пытаясь выползти, из-под сидящего мучителя. Руки, ломая ногти, скребли землю. Тело дёргалось и изгибалось, что ещё более приводило палачей, в какой-то звериный экстаз, распаляя всё больше, и больше.