Мордобой в спецотряде запрещён. За драку – разрыв контракта и немедленное отчисление из отряда без выплаты денежного пособия. Увечить друг друга нам разрешается на спаррингах. Спарринги проходят раз в неделю, по пятницам, чтобы за выходные мы могли зализать свои раны. Никаких делений на весовые категории, рост, возраст, длительность обучения в спецотряде. Никаких правил. Полный контакт. Мы не друзья, мы друг другу никто, поэтому в удары вкладываем всю свою силушку.

Но рефери есть. Это для того, чтобы мы друг дружку на смерть не забили. Инструктора по рукопашному бою (да, забыл сказать: применение подручных средств в спаррингах запрещается; спарринги с применением только учебные, пока только учебные) зовут Брюс, наверное, в честь знаменитого Брюса Ли. Наш Брюс, в отличие от артиста-каратиста, не китаец, а самый, что ни есть, хохол. Его знаменитое: «ну, шо, хлопцы, гоп до кучи!», когда он один выходит против трёх-четырёх курсантов, звучит несколько иначе, чем китайское мяуканье, и бьёт он сильнее и увесистее, чем его китайский тёзка. Судит наш Брюс справедливо, но по каждому пустяку в ход поединка не вмешивается, только тогда, когда действительно необходимо вмешаться – когда он видит, что одному из поединщиков приходит пипец.

Мы себе спарринг-партнёров не выбираем, всё решает жребий. Здесь неважно – в одной ты пятёрке с противником, или вы из разных групп. За прошедшие пять недель я бился четыре раза, первую пятницу нам простили, дали две недели на акклиматизацию. Мне повезло – со своими драться не приходилось пока. Хоть нас Носорог и дрочит по поводу отказа от приятельских отношений, хоть все инструкторы и читают нам нотации на тему «человек человеку – волк», мы ведь всё равно одна группа, одна команда. Вместе марш-броски бегаем, командно нормативы выполняем. Ведь в нормативах – оно как? Один сачканул или спёкся – всей группе баранка. С другими пятёрками мы почти не общаемся – «Привет – привет» – даже клички не все помним. Чужому по лицу ударить легко, даже некоторое удовлетворение испытываешь. А бойцу из своей пятёрки? Иные ощущения.

Но Гуинплену я бы в морду дал с удовольствием.

Думаю, он мне тоже.

А может быть, я наговариваю? И на Гуинплена, и на себя?

Первым, кого мы в лагере встретили, был Выкидыш. Носорог его Викингом окрестил, но какой он викинг? Он чёрный весь и волосатый, как обезьяна. Роста в нём чуть больше полутора метров (поперёк немного меньше). Он не толстый, он крепкий, как гриб боровик. В прошлую пятницу Выкидыш с Хоббитом бился, победил Выкидыш, хоть Хоббит и выше его на полметра. В гладиаторских боях рост не главное, тут главное тактика и расчёт. Ну и хладнокровие, конечно.

Почему Выкидыш? Из-за Брюса. Он кличку Выкидыша, «Викинг», на свой манер произносит – «Выкинг». Кто-то не расслышал, кто-то из новеньких, показалось «Выкидыш». Так и пошло: некоторые его Викингом называют, кое-кто Выкидышем. Выкидыш почему-то не возмущается. Ему по херу всё, мне кажется. У него, у Викинга-Выкидыша, в глазах какая-то грусть, обречённость какая-то. Не знаю за что, но я его уважаю. И мне почему-то Выкидыша жалко. Он добрый.

Выкидыш из первой пятёрки, но это ничего не значит. Первая она просто по номеру, чтобы Носорогу было удобнее график занятий составлять. Всего пятёрок пять, стало быть, нас здесь, пятью пять – двадцать пять. Всех нас сюда примерно в одно время доставили, всех одновременно и вывезут. Когда? Чётко озвученной даты нет. Срок обучения в спецотряде определён десятью-двенадцатью неделями, степень готовности инструкторы определяют. Куда? В спецподразделения российской армии? Хрен там! На объекты народного капиталистического хозяйства, я так думаю. У Министерства Обороны таких бабок, которые нам обещаны, нет. Вернее, бабки то есть, но чтобы вот так, рядовым боевикам-контрактникам – это вряд ли. Такие бабки только олигархи платить могут. Так что, скорей всего, из нас частных охранников для сильных мира сего делают. Или киллеров.

Вошли в лагерь. Наши прямиком в казарму, пёрышки чистить (Хоббит мизинец на ноге лечить), я к Выкидышу подошёл.

– Привет, Хохол, – первым поздоровался он.

– Здорово, Викинг.

– Курить будешь? – Выкидыш протянул пачку «Кента».

Я дрожащими пальцами вытянул одну сигарету. Выкидыш щёлкнул зажигалкой. Закурили.

– По Вонючке бегали? – спросил Выкидыш. Мог бы и не спрашивать. Видел, во что я одет.

– Угу. – Я мотнул головой.

– Что на этот раз на последнем рубеже?

– Волна.

– Высокая?

– Да так, – я неопределённо пожал плечами.

– Повторяется Японец, – грустно улыбнулся Выкидыш. – По всему видно – скоро дембель.

– Чё это? – удивился я. – Чё это видно-то?

– Торопятся, – пояснил Выкидыш. – Японец повторяется. В четвёртый раз одну и ту же подлянку устраивает. Овощи завозить в столовую перестали, одни макароны… Сегодня пятница, а спаррингов не будет.

– А это ты с чего взял?

– Носорог на вертушке улетел. А он, как ты знаешь, такого зрелища никогда не пропускает. Да к тому же Брюса и Пулю с собой захватил, так что, судить некому.

– Давно улетели?

– Минут двадцать.

Двадцать минут назад мы на третьем перекате с волной боролись, шума винтов не слышно было из-за рёва воды.

– Так, может быть, ещё вернутся? Редко, что ли, Носорог свои владения инспектирует? – пожал я плечами.

– Подраться хочешь? – усмехнулся Выкидыш. Я и, правда, хотел набить кому-нибудь морду, не Гуинплену, так кому другому. Но стыдно мне от того, что Выкидыш догадался про мою сегодняшнюю кровожадность не было. – Нет, не вернуться, – Выкидыш скорчил гримасу, выпятив нижнюю губу, и покачал головой. – На часы посмотри. Пять часов вечера. Но даже не в этом дело.

Выкидыш заговорщически огляделся по сторонам и, приблизившись ко мне почти вплотную, словно он пидор и хочет меня поцеловать, тихо сказал:

– Я краем уха слышал… – он снова огляделся. – Вроде бы нас расформировывать собираются.

Я удивлённо на него вытаращился.

– Носорог с кем-то по телефону разговаривал, когда я мимо его бунгало проходил. Он тихо разговаривал, но у меня слух хороший, я на подлодке Маркони был, три года океан слушал. Носорог про бабки говорил, я сначала подумал он про задержку нашего жалования. Нам уже неделю, как обещанные два кочана американской капусты выдать должны были. Минус аванс. Заинтересовался, естественно. Слушаю. А Носорог, он не о задержке, он о другом. Мол, кучу бабок на этих отморозков угрохали (отморозки – это мы, я так понял), легенды для каждого сварганили, кормили-поили их два месяца. А теперь что – не нужно стало? Всю программу сворачивать?

– Ну!

– А всё. Потом Носорог слушал того, кто на другом конце провода был. Потом трубку повесил. Я по-тихому слинял… Ха-ха-ха! Ну, ты даёшь, Хохол, – вдруг засмеялся Выкидыш. – Сколько же ты этих анекдотов знаешь?

Я не сразу врубился. Смотрю на Выкидыша, а он мне подмигивает. Понял: что-то Выкидыш уловил, какой-то звук. Слухач! Я тоже хохотнул, поддержал Викинга.

– Много! – соврал я. – А вот ещё один, – и принялся рассказывать бородатый анекдот про мужа, вернувшегося из командировки.

Вообще-то не мастер я по анекдотам. Не запоминаю их. А если какой помню, то рассказываю не смешно. Вот Хоббит – мастер. Рассказывает – уписаться можно.

Тут и я услышал: кусты зашуршали, и из них кто-то на поляну вышел. Японец. Кого ещё угораздит в колючих кустах шараёбиться? Прошёл мимо нас, подозрительно так глянул. Мы козырнули, он кивнул. Интересно: слышал что-нибудь, о чём Выкидыш мне рассказывал? Если слышал – пипец. И Выкидышу и мне.

– Ну, что? Увидимся на спарринге, – сказал Выкидыш мне (и Японцу вдогонку), дослушав скучный анекдот до конца, и хлопнул меня по плечу.

Японец зарулил в кантину. Перед тем, как закрыть за собой дверь, бросил на нас с крыльца ещё один долгий взгляд.

– Сука! – зло сказал Выкидыш, когда дверь в кантину (магазинчик на территории лагеря) закрылась за Японцем.

– Сука, – подтвердил я. – Если он что-нибудь…

– Вряд ли! Я говорил тихо, а ты вообще молчал. На таком расстоянии и я со своим совершенным слуховым аппаратом ничего бы не разобрал. Но он понял, что мы с тобой не анекдоты травили…

Мизинец Хоббит всё-таки сломал. Он сидел на узкой койке и тупо смотрел, как Рэбэ перетягивает его стопу бинтом. Лось лежал пластом и смотрел в потолок. Наверное, он сейчас проклинал свою жизнь и мечтал о смерти. О смерти Японца само собой. Гуинплен читал свою толстую книженцию. Он всегда её читает. Понемногу, но регулярно. Я в неё никогда не заглядывал, не интересовался. Может, это библия? Посмотрев на меня поверх книги, Гуинплен осклабился и снова ехидно подмигнул жёлтым глазом. На этот раз дать ему в морду у меня желания не возникло. Я молча проследовал в душевую, стянул с себя гидрокостюм и залез под душ. Горячую воду израсходовали на себя мои «пятёрочники», мне нужно было немного подождать, но ждать пока вода согреется, я не стал. Несмотря на то, что обед мы сегодня пропустили, есть совершенно не хотелось. Хотелось выпить.

От аванса у меня ни хрена не осталось, но деньги не проблема, я знал, кто мне может занять. И спиртное в кантине имелось, но торговали им только по субботам. Выбор спиртного был неплохим: несколько сортов пива, водка трёх-четырёх сортов, несколько коньяков, вино всякое. Из импортного – виски, джинн, тот же коньяк, ликёры. На любой вкус, но в меру – по одному пузырю пойла в руки. Крепкие напитки по двести пятьдесят граммов, вино – по половине литра. В воскресенье вечером – шмон. Дежурный по лагерю, из инструкторов, изымал все остатки и публично выливал в раковину. Впрочем, обычно ничего не оставалось.

Так что, спрашивать, не завалялась ли у кого чекушка, я не стал. Прошёл из душа к своей койке, улёгся, закинув руки за голову, и стал думать.

Если Выкидыш прав, размышлял я, и ничего не напутал, то дембель, как говорится, не за горами. И вот! Новый, блин, поворот! И что он нам несёт? И куда он нас ведёт? Что дальше-то? Что дальше делать? Контракту хана? Снова в безработные? А заплатят ли нам неустойку по контракту, как там прописано? Ё-ё-ё!!

Я резко подскочил на койке. Все посмотрели на меня, как на припадочного. Я взял с тумбочки сигареты, зажигалку, и вышел из казармы, закуривая на ходу.

Мысль, промелькнувшая в моей не очень-то умной голове, была ужасна. Новый поворот вёл в никуда. Меня нет, я лежу в могиле, придавленный серой мозаичной плитой, на которой выбита моя фамилия, имя, отчество и две даты: первое мая одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года (дата моего рождения), потом тире, и ещё одна дата – та самая, которая стояла в подписанном мною контракте. Двадцать седьмое июня две тысячи пятого. Жизнь моя закончилась двадцать седьмого июня сего года, сорок дней назад. Именно в этот день, подписав контракт, я подписал себе и смертный приговор заодно. Я уже сорок дней, как труп. И душа моя отлетела в рай или погрузилась в глубины чистилища. Можно смело поминки справлять!

Итак: я – труп. А зачем трупу деньги? Программа, о которой разговаривал по телефону Носорог, предполагала моё участие в секретных операциях, неизвестно кем финансируемых, после прохождения мною переподготовки в спецотряде. А если программа закрывается, то и я должен быть закрыт. Мы все должны быть закрыты. Нас убьют и закопают прямо здесь, в песчаной дальневосточной земле. В братской могиле.

Я бросил окурок в ведро, вкопанное посредине курилки (он коротко пшикнул) и повернулся, чтобы вызвать из казармы Рэбэ и поделиться с ним своими мыслями. Но Рэбэ, закончив бинтовать ногу Хоббита, сам вышел на крыльцо.

– Что случилось? – спросил он, подойдя ко мне.

Я огляделся, так же, как это недавно сделал Выкидыш и всё ему рассказал. Рэбэ слушал внимательно, пощипывая щетину на подбородке. Когда я умолк, выложив всё, что узнал, и то о чём думал минуту назад, он сказал коротко и ясно:

– Надо линять.

Меня слегка удивила поспешность его решения.

– Ты со мной согласен? – спросил я. – Что нас здесь грохнут?

– Я предполагал подобное развитие событий. Мне с самого начала всё показалось странным. ООО это…

– Зачем же тогда контракт подписывал?

– А ты?

– Деньги нужны были, – со вздохом ответил я.

– Вот-вот. Тебе бабки нужны были, мне… кое-что другое. У каждого свои причины… Линять сегодня нужно.

– Без подготовки? – удивился я.

– Тебя пять недель готовили. Мало?

– А еда? А оружие? Не с муляжами же в поход идти?

– Жрачки в лесу полно, а оружие…. Пуля, говоришь, с Носорогом улетел? Это хорошо. Оружейка до его прибытия без контроля. Подломим оружейку, возьмём три автомата и три тесака, патронов побольше.

– Почему три?

– Пойдём втроём: ты, я и Гуинплен, – Рэбэ посмотрел на мою вытянувшуюся, недовольную физиономию. – Знаю, что ты его недолюбливаешь. Надеюсь, со временем ты своё отношение к нему изменишь. Гуинплен не только сильный, как Шварценеггер, он надёжный. Я этого парня, Хохол, лучше, чем тебя знаю. Ещё с первой чеченской компании. Я тогда командиром роты был, а он взводом командовал. Он мне дважды жизнь спас.

– А как же другие? Лось? Хоббит? Другие? Мы их здесь умирать оставим?

– Человек человеку – волк. Помнишь?

Я помолчал, потом заявил решительно:

– Выкидыш с нами пойдёт.

Рэбэ пожал плечами. Надо полагать, согласился.