Нет, нужно вставать, а то и правда потонут, к чёртовой матери! Зачерпнув солдатской каской холодную озёрную воду и не обращая внимание на детские протесты и капризное «найн», которое чередовалось с самокритичным «швайне» и каким-то «шайзе», я всё-таки придал этим двум зольдатам более-менее божеский вид, а чтобы хоть немного их протрезвить – ещё добавил на каждую голову по одной каске воды. Подошедший Отто что-то долго и сердито бубнил двум мокрым друзьям, которые и сами были не рады своему состоянию, и от этого вяло отвечали ему вразнобой, с трудом подбирая подходящие слова для оправдания своих слабых организмов. На короткую реплику Генриха, которому тоже было бы нелегко посмотреть в глаза своему фюреру, Отто расстелил недалеко от машины плащ-палатку и перетаскал на неё разучившихся ходить друзей, при этом, не забывая каждому отмерять, как по усопшему перед дальней дорогой, короткие наставления.

От проделанной работы настроение у него не стало лучше, да и рана его беспокоила довольно сильно, и чтобы поправить как-то своё состояние, он по дружески налил себе и Генриху, а мне только и осталось, что, откинувшись на спину, любоваться усыпанным звёздами небосводом.

Где-то далеко, нет-нет да и раздавались приглушенные звуки грома, а у нас стояла чудная летняя ночь, с пением сверчков или цикад в ближайших к нам кустах. Ночное небо над головой было похоже на чёрный таз, издырявленный крупными дырками, сквозь которые светились далёкие светила с россыпью уймы мелких дырочек от мириад звёзд, посылавшие своё тепло к Земле, успевшее за такой далью остыть. Там, где берёт начало наше озеро, прокричала выпь, пронзительно и неприятно, напоминая мне о висевших черепах на заборе, а ей ответил, наверно успокаивая её или ругая, ухающий филин. А ночь выдалась и впрямь, на редкость, звёздная. Вся гладь озера была усыпана звёздными блёсками, и только около островка, с одной стороны обросшего камышом, изредка била хвостом по воде какая-то крупная рыба, смазывая эти блёсточки. А может быть это шлёпнула хвостом по воде русалка, привлечённая песнями на берегу. В городе такой красоты не увидишь, а здесь, вдали от освещённых улиц, Млечный Путь просматривался от горизонта до горизонта с его мириадами звёзд, созвездий и галактик, которые жили своей жизнью миллиарды лет, вспыхивая, зарождаясь и умирая, рассылая свои обломки в глубины космоса, которые в свою очередь куда-то тоже летят, пока не столкнутся с какой-нибудь планетой. Кто-то видит там Полярную звезду и Большую Медведицу, а кто-то Орион и Южный Крест. Ведь и смотреть можно по-разному. Австралийские аборигены, например, когда смотрели на Млечный Путь, то видели не россыпь ярких звёзд, а черноту между звёздами, углядев в ней эму – то, что для них было ближе и понятнее. Разве их за это можно винить? А наши предки тоже поклонялись звёздам, так что? Мы стали от этого хуже? Ведь наша планета и все звёзды есть не что иное как звёздная пыль, как и все мы – творение звёзд. И судьба человечества неразрывно связана с нашей планетой.

И ведь где-то, на какой-то из этих планет, наверное, живут гуманоиды, которые по своему развитию стоят гораздо выше, чем земляне, какие ещё тысячи лет назад посещали и посещают сейчас нашу планету с туристическими визитами.

– Эй, алло, русский, ты о чём думаешь? Доннерветтер! Как бы от нас сбежать? – голос Генриха отвлёк меня от познавательной астрономии и вернул к сидящей у костра пьяной действительности, жующей мою курятину.

– Чего ради я буду куда-то бежать от вас, оставив здесь новенький внедорожник? Через месяц начнутся дожди, и без моей красавицы-машины мне никак не обойтись! – дотянувшись рукой до раскиданных мелких дровишек, я подбросил их в почти догоревший костёр вместе с попавшей под руку бумагой.

– Дожди нас не волнуют! Через месяц мы будем в Москве праздновать победу! Так сказал нам наш фюрер!

– Об этом мы поговорим с тобой на трезвую голову, а сейчас ты лучше скажи, где это ты так хорошо научился говорить по-русски? За два года войны, кроме слов «матка», «млеко», «яйки» и «партизан», не каждый солдат успевал их запомнить, как укладывался под берёзовый крест, а ты не хуже меня разговариваешь, – поинтересовался я, раздувая совсем потухающий костёр.

Наш ознакомительный диалог прервал сердитым голосом подошедший к нам Отто, ничего не понимающий в нашем разговоре.

– О чём ты споришь с этим русским? Он для меня очень подозрительный! Сидит с нами спокойный, о чём-то всё время думает, нас не боится, а ты знаешь, Генрих, что нас не боятся только партизаны и диверсанты. Будь с ним осторожней! Может, он коммунист или бандит из НКВД?

Приблизительно так мне перевёл Генрих то, что тревожило его товарища. Последовала обоюдная перепалка и в наступившем затишье, Отто опять наполнил стаканчики, по хозяйски подтянул ближе к себе ополовиненную курицу и, оторвав крылышко, занюхал им выпитый самогон.

– Послушай, камерад, ты, конечно, мой командир и больше меня знаешь, но эта тихая ночь, хорошая еда и твой сумасшедший русский на тебя пагубно действуют! Ты совсем забыл, что утром нас меняет смена, и мы ещё должны доставить этого русского к гауптману вместе с «Катюшей», – проворчал Отто, обгрызая крылышко своими крепкими зубами. Генрих на его ворчание ничего не ответил, вкратце перевёл мне его слова и молча выпил, выдохнул, как после тяжёлой ноши, и совсем по-русски занюхал самогон кусочком пресной лепёшки.

– А ведь у нас ещё больше половины банки прекрасного шнапса и только начатая вторая курица, и я не собираюсь всё это богатство тащить к нам в роту, так что заканчивай болтать с этим «унтерменхен» о разной ерунде, а то мне уже не терпится примерить новенький «Железный крест» за «Катюшу» и уехать домой в отпуск, – не унимался, сердито бубня из под своей повязки Отто.

– Подожди немного, у меня самого голова кругом идёт, то ли от шнапса, то ли от этого интересного экземпляра, но я сам должен с ним разобраться. Что-то здесь не так, а что – не пойму.

– Вот-вот, ты совсем забыл, что рано утром начнётся грандиозное наступление, и если нас не найдут на посту, то мы все быстро попадём в штрафную роту, а это сам знаешь что такое, – даже сам испугавшись своих слов, Отто сразу протрезвел.

– Успокойся, камерад, на посту остались Карл и Остин, и они объяснят, что мы повезли пленного на его же машине. Кстати, кто-нибудь из вас видел когда-нибудь такую машину? Неужели русские научились делать такие фантастические машины? Послушай, партизан, чья это машина?

– Чья-чья, моя! Я её сам купил месяц назад в автосалоне! «БМВ» называется, немецкая сборка и абсолютно новенькая!

– Нет, ну невыносимо мне слышать такой бред! Отто, послушай, что он говорит – месяц назад эту машину привезли ему из Германии! Ну, и как это тебе? Да такой машины у фюрера нет, не то, что у Геринга! Сам подумай, у него в машине радиоприёмник, а в танках и самолётах у русских нет раций. Ты когда-нибудь видел, чтобы часы светились и показывали время циф-ра-ми, а не стрелками? А эти непонятные коробочки с кнопочками – что это такое? Мне просто интересно самому во всём разобраться, что за гуся мы такого поймали! Здесь, Отто, нам светит больше чем простой солдатский «Железный крест», так что ты, Отто, заткнись, а ты, партизан, давай всё сам рассказывай, иначе еле тёпленького, но всё равно в гестапо привезём, а там шутить не будут!

Господи, дай мне силы объяснить этим неандертальцам с автоматами в руках то, что недоступно для их разума, чтобы понять, где они очутились и где мы с ними находимся или находились, там, в овраге, в каком-то временном скачке. Как им объяснить то, о чём я сам не имею ни малейшего понятия, – не только о временном сдвиге, но и о теории относительности Энштейна, а уж то, почему все наши планеты почему-то крутятся вокруг Солнца как привязанные и куда-то не улетают – для меня вообще абсолютная загадка. Да и для такого глубокого и обширного научного объяснения своему лекторату, у меня со знанием немецкого языка, скажем так, не очень-то и хорошо! От школьной программы только и осталось что «безухен унд безносэн», а ведь какой у нас хороший учитель был – Иван Иванович Баумбах. Царство ему небесное! Ладно, вернёмся к нашим баранам.

– Так, зольдатэн, если хотите чтобы я вам честно всё рассказал и объяснил так, чтобы вы меня поняли, а утром заполучили по «Железному кресту» и по отпуску к папам-мамам, то вы должны принять только одно моё условие!

Генрих перевёл мои слова своему другу, и тот мгновенно взорвался очередным своим недовольством:

– Ну, и какое условие может предложить этот сумасшедший русский нахал солдатам Великой Германии? Он в своём уме? Нет, камерад, я всё-таки мало сегодня выпил, если сразу его не убил, – со злом глядя на меня, солдат залпом выпил свою порцию самогона, пару раз глубоко вздохнул, и даже не дотянувшись до огурца, уткнулся Генриху в ноги и сразу захрапел. Ну что же, со всяким бывает, это тебе не «бургундское», и как у нас говорят: «Баба с возу – меньше навозу!».

Да уж, что-что, а самогон у нас по деревням умеют делать для себя из лучших сортов пшеницы, на травах и мёде – свалит любого быка, если не закусывать, да и хорошо закусывать, тоже свалит.

– Послушай, партизан, а ты точно знаешь, что сюда не забредают русские разведчики? А то мы что-то сильно расслабились – с костром у озера, курятина со специями, о каких я даже не слышал, шнапс, музыка в машине. Это же сплошной курорт, а не война!

– Успокойся, сюда они точно не забредают. Они даже дороги сюда не знают, потому что на топографических картах времён войны его ещё не было, а раз на картах озера нет, то и ходить в эту сторону разведчикам не надо, – машинально ответил я ему, зная об искусственном происхождении этого водоёма на месте глубокого и широко раскинувшегося оврага, обросший когда-то высокими деревьями и ивняком.

Если бы я знал, что черти занесут меня на эти берега, то обязательно бы захватил с собой удочки – уж больно рыбалка здесь хороша. В начале девяностых годов, хозяйственный и дальновидный местный председатель, почти на одном энтузиазме местных мужиков и с минимальными финансовыми затратами, больше в складчину, чтобы жёны меньше знали, построили прочную дамбу с простым водосбросом, перегородив ею в узком месте глубокий овраг, с заросшим могучими берёзами противоположным берегом, вычистили замуленные старые родники и за четыре года наполнили озеро водой. Зарыбили его карпом и лещом, окунь сам появился, привезли немного линя и амурского карпа, чтобы водоём травой не зарастал, и даже щука стала попадаться к радости и азарту местных рыбаков.

И появилась новая забота для селян – гонять чужих рыбаков и выслушивать претензии учителей на своих детей-школьников, вдруг ставшими заядлыми рыбаками; вечерами проверять их дневники с записями о пропущенных уроках или опозданиях на первый урок своих горе-рыболовов, все мысли которых были заняты только леской, поплавком, погодой и личным прикормленным местом. Появились в изобилии новые синяки под глазом и папин широкий ремень по вечерам. Дружные селяне не раз с вилами отстаивали своё озеро, кормившее добрую половину села, и от заезжих бандитов, и от зарившихся прибрать к своим жадным рукам областных начальников, старавшихся охмурить людей и посулами, и угрозами, но озеро до сих пор оставалось сельским.

– Эй-э-эй, русский, ты там не уснул? Отто, arschloch, Иоганн, Курт, доннерветтер, спят, как на курорте. Schweinhund! Мы же на войне – не дома! Чёрт бы вас побрал! Может быть, ты их отравил? Что ты им подсыпал? Если не добужусь, у тебя будут очень большие неприятности.

– Послушай меня и успокойся! Никто ни кого не травил – ты ведь ещё живой, просто твои пацаны немного нажрались как свиньи и закусили вкусными, но краденными у меня курицами, и их сразу разморило! Поспят пару часов – сами проснутся.

– Куры были не крадены, ты сам их нам дал и нечего обвинять нас в мародёрстве. Солдат великой Германии не опустится так низко, чтобы его могли обвинить в банальном воровстве! И с одной дохлой курицы, невозможно, как ты говоришь, нажраться четверым дойче зольдатам.

Всё-таки наш русский язык слишком сложный для иностранцев! Ну как им, баранам, объяснишь, что «жрать как свинья» – это очень много есть, а «нажраться как свинья» – это как будто и не есть вовсе?!

– Да ладно, чёрт с ними, с курами, ты мне так и не ответил, где ты так хорошо научился говорить по-русски? Если бы не твои документы и вот эти друзья, спящие вповалку, я бы подумал, что ты чистокровный русский!

– Секрета в этом никакого нет – бабушка у меня русской столбовой дворянкой была и даже преподавала русский язык и литературу в Институте благородных девиц, а когда мои родители в тысяча девятьсот девятнадцатом году переехали из Петербурга в Германию, то с самого моего рождения бабушка говорила со мной только на русском языке. Я её очень люблю за её доброту и умение побаловать чем-то вкусным, и очень скучаю. Помню все её колыбельные песни и интересные сказки, какие она мне рассказывала. Я даже успел прочитать в подлиннике «Войну и мир», – с грустью, как по давно ушедшему, тихо ответил мой собеседник.

– Да и приехали мы в Россию только неделю назад. Думали, что здесь настоящая война с бомбёжками и танками, штыковыми атаками и артиллерийскими обстрелами, а здесь тишина и покой, как в санатории. Хоть отдохнём от переезда через леса Белоруссии и Смоленщины. Бр-р-р, до сих пор ужас пробирает! Говорят, будто каждый четвёртый наш эшелон под откос летел или из леса, по вагонам с солдатами, из пулемётов так лупили, как по нашему составу.

– Угу, весёлого мало, но вас сюда никто не звал и хлеб-соли на всех не припасли. Вы попробуйте ещё выехать отсюда с комфортом в свой «фатерлянд»! Не каждому это было позволено! Но сия стезя уже не для этих спящих «зольдат», да и не для тебя тоже, вы уже давно отвоевались и давно бы уже должны встретиться со своими бабушками! – подытожил я наш разговор и как мог успокоил своего собеседника, в чём явно не преуспел.

– Как это мы отвоевались? Ты же сам только что сказал, что твой шнапс не отравлен!!! – трясущимся голосом тихо спросил меня перепуганный парень.

– Господи, кто о чём, а свекровь о снохе! Чтобы ты успокоился и не падал в обморок, дай-ка, и я себе налью стаканчик, как-никак это мой самогон. И заметь, от гаишников будем вместе отбрёхиваться, – сказал я, беря банку в руки.

Всё-таки самогон очень хороший, а изготовленный с любовью к единственному зятю умелыми руками любимой тёщи, он всегда должен быть на высоте! Вот только двух куриц для пяти мужиков, двое из которых какие-то дистрофики, но с волчьим аппетитом, было явно мало. Надо подсказать тёще, чтобы она страусов завела. Но даже в таких трудных условиях слежения за делёжкой пищи, мне всё ж таки удалось припрятать свою порцию неприкосновенного запаса. Отмерив себе столько же, сколько наливали по своим стаканчикам заблудившиеся во времени солдаты бесноватого фюрера, я, под внимательным взглядом пьяных глаз Генриха, выпил и, не удержавшись, сразу крякнул от такой крепости. Всё бы ничего, но самогон успел уже нагреться, а пить его как тёплый чай – было убийственно! Главное, чтобы парень видел и успокоился, что травить их никто не собирается, а то кто его знает, что ему взбредёт на пьяную голову – автоматы вот они, рядом!

– Ох и крепкая, зараза! Вот что значит на меду сделанная, а не на курином помёте или ещё на какой-нибудь гадости типа карбида, чтобы было покрепче и позабористей.

– Это у тебя шутка такая, насчёт куриного помёта?

– Да какая там шутка, серьёзно говорю! Для крепости всё сойдёт.

Успокоившись, что ему достался качественный шнапс, а не отходы пищеварения домашних несушек, парень опять над чем-то задумался, свесив на грудь голову. А может, его уже стало клонить ко сну после выпитого, но на своей каске он пока сидел устойчиво и даже услышал сильный всплеск далеко на середине озера, хорошо видимый на ночной глади воды, освещённой лунной дорожкой. Рукотворные пруды, устроенные по голым оврагам с ещё не заросшими берегами камышом, всегда выглядят как большие лужи.

Другое дело, посидеть с удочкой где-нибудь на берегу лесного озера или речки – тишина, покой для души, только птички поют, да вода журчит по камням. А лучше всего поставить палатку на берегу моря…

– Генрих, ты в море купался?

– Конечно. Мы часто с родителями ездили летом на море вместе с бабушкой, ведь Балтийское море от нас совсем недалеко.

– Ну, Балтийское море холодное, в нём особенно не поныряешь! Это тебе не Чёрное море и тем более не тёплое Азовское…

– Не беспокойся, мы ещё накупаемся в тёплых морях!

– Ну-ну, когда будешь купаться в Чёрном море, советую тебе доплыть до Абхазии! Чистое море, пляжи с мелкой галькой, пальмы, горы… Что ты на меня уставился, как хамелеон на муху? Я вроде бы задал тебе нормальный вопрос!

– Я стараюсь вспомнить, где находится эта твоя Абхазия! В Сирии? Нет? В Пакистане? Если в Пакистане, то мы всё равно там будем! Ведь наш фюрер поставил перед своими солдатами как конечную цель войны – поход в Индию, – гордо и по-солдатски чётко ответил мне молодой нибелунг.

– Твой фюрер дурак и не ходил на уроки географии в школе, а так бы знал, что если он хочет поесть бананов в Индии, то ему нужно сначала пройти всю Россию с гаишниками на дорогах!

– Что ты всё время пугаешь меня своими гаишниками? Это кто такие? Отборные войска НКВД?

– Хуже! Намного хуже! От вашей дивизии «Мёртвая голова», доведись ей проехать по трассе Москва – Симферополь, и особенно за Харьковом, целыми из всего прикрученного, приваренного и приклёпанного к вашим танкам останутся только гусеницы. И то не на всех – всё срежут и открутят, и сдадут в «чермет», чтобы расплатиться с ними за проезд по этой трассе. Кстати, вашим солдатам после войны ещё предстоит построить эту дорогу. И сразу хочу тебя обрадовать и похвалить мастерство немецких мастеров – эта дорога простояла без капитального ремонта аж до восьмидесятых годов прошлого столетия, без единой трещины на асфальтном покрытии – пленные на совесть строили!

Генрих развёл руки в стороны и счастливо заулыбался, как ребёнок, наконец решивший для себя трудную задачу:

– Ну вот, теперь я могу пристрелить тебя с лёгким сердцем, как полоумного «унтерменша», так как больные нашему рейху не нужны! Да и за оскорбление нашего фюрера, в присутствии его солдата, пришло время ответить, – проговорил он заплетающимся языком, стараясь непослушной рукой достать свой пистолет. Но клапан его кобуры никак не хотел открываться, и парень, махнув рукой, вздохнул, и тихо сказав: «Потом…», зевнул, прилёг, как упал, и сразу сладко засопел.

От греха подальше забрав у спящего солдата пистолет, я сидел у догорающего костра и думал о том, за какие это грехи на мою голову привалило такое счастье? И в какую же интересную историю я попал ещё тогда, когда подъехал к тому злополучному шлагбауму с этими артистами? Но то, что эта дорога, какой пользовались только местные жители одной деревни, приведёт меня прямо в «очевидное и невероятное», я никак не мог себе даже представить в самом дурном сне!

Откуда там появился этот сиреневый туман? Ведь я проезжал по этому оврагу десятки раз, и днём и ночью, но даже простого тумана не видел. Может быть, так преломлялся свет моих галогеновых фар в холодном и плохо продуваемом овраге? Но тогда откуда там появились эти солдаты с оружием и настоящими немецкими «цундапами» забытых временем, вполне одушевлённые, нахальные и любопытные, с полной готовностью выполнить полученный приказ? Ну надо же, слопали на халяву моих кур! Хорошо хоть кастрюля с мясом, приготовленным для пикника в честь приезда жены с нашими внуками, загостившие у моих родителей, ещё цела. Надеюсь, что они приедут не с пустыми руками, а с откормленным гусем, но лучше с двумя и с маринованными, обязательно бочковыми, груздями, заказанными моим родителям ещё в прошлом году.