Обычные на вид вещи оказываются мировой тайной. Хотя и по виду, и по логике:

– Что может значить бумага по сравнению со словами, даже точками и тире, на ней изображенными? – так:

– Рабыня Изаура – не более.

Кто здесь – собственно – Свет, а кто его:

– Носитель?

Разговоры в фойе можно вести сколько угодно, но всем почти сразу ясно, что они тавтологичные. Повторяется одно и то же. Без конкретности толку нет.

Но конкретность шокирует:

– Книга существует независимо от человека.

Логично, хорошо, прекрасно! Что не так?

Написано:

– Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих.

Так вопрос:

– Где находятся Слова Бога?

Вот, оказывается, в чем вопрос, точнее ответ на него – и есть ответ фантастический.

Или, как спел Владимир Высоцкий:

– И ответ единственный.

***

– Чего ты хочешь? – спросил он. Ибо я попросил выйти этого старшего преподавателя на лестницу – очень не хотел пока светиться в лаборатории.

– Восстановится.

– Нагулялся? Приходи после праздников в Институт, к Алику в лабораторию.

– Спасибо.

Рубикон опять перейден, следовательно – значит:

– Их есть у меня.

Этому доценту я могу посвятить моё первое открытие. Ибо, если не здесь, то где?

– Если больше негде.

Вот так, если загадывать, открытий может и не быть никогда.

Тут же пришлось опять идти на поклон.

– Уже что-то случилось? – спросил он.

– Оказывается, я уже развелся с женой, и теперь мне негде жить.

– Сначала развелся, а потом стало негде жить, или наоборот?

– Я всё время жил в общежитии университета – сначала под Балатоном, потом в ГЗ, и теперь оказалось, что моё место – но, увы, почему невидимым для меня образом, оказалось занято.

– Везде?

– Даже задним числом, почти.

Хотел даже попросить без шуток:

– Можно я буду жить прямо в лаборатории? – ибо знал, многие экспериментаторы в самом институте так и делали – даже неделями спали за стенкой проводимого ими эксперимента.

Суббота и воскресенье?

Как норма – жили в институте. Почему? Только в этом институте были деньги на проведение реальных экспериментов на мировом уровне. Одно дело барахтаться за кандидатскую или докторскую – другое за:

– Знание мира.

Двойная Спираль Уотсона и Крика маячила у всех перед глазами, как:

– Сделали ее только вчера!

И до первого сентября без проблем определил меня в аспирантское общежитие, так казалось для этой кафедры еще проще, чем договариваться здесь с учебной частью в ГЗ, где летом, кто только ни жил, хотя и не жил никто, когда я последний раз в нем – впрочем, думаю, я там и не был чаще, – чем:

– Был, – так бывает? – Но, тем не менее, жил один только с книгами.

И какие из них реальны, а какие только мечта – угадать невозможно. Ибо:

– Одни читаются – другие:

– Начну завтра. – Так ли далеко завтра, если даже считается, – если оно наступит, – то.

И получается то же самое.

Что мечта: Острова в Океане Эрнеста Хемингуэя, или:

– Реакции циклических органических соединений? – которые всегда были добры ко мне своим полным взаимопониманием, – и даже:

– Не зацикливаясь.

У кого-то висел портрет Хемингуэя на стене – у меня:

– Ландау.

Есть ли разница между мечтой и реальной идеей? Узнать невозможно, так как:

– Можно ли вообще что-нибудь придумать нового в биологии и химии на уровне такой малой их конкретизации?

Зацепиться за реальную проблему пока не удавалось.

Еще перед защитой диплома, но уже переселившись в Пущино, в комнату, где еще кто-то должен был жить, пришел:

– После пляжа, где пока так и не только не мог, но еще и не пытался вспомнить:

– Были ли у нас с Люд-к, а Люд-к платонические отношения, ибо без них секс же ж:

– Совсем плохо запоминается.

И так пока получается, что ничего не было. И вот – еще промокший и злой, как Леший Владимира Высоцкого, что променял настоящий променад простого обеда, но с борщом и Люля-Кебабом с риском подливным – ибо столовая теперь уже закроется:

– На эту лекцию почти об очередном международном положении.

Всегда рассказывали о том, что уже было известно, а здесь еще пояснялось более-менее конкретными уравнениями реакций. Для меня, хорошо, если так, а в сопровождении конкретных количеств веществ для этого взаимодействия принятых, раствора, растопившего всю глубину их:

– То ли ненависти к людям, то ли, наоборот, солидарности, что теперь мы всегда будем жить вместе – очень удивляло своей настойчивостью, как не очень-то и принятое в приличном обществе, – но:

– Вот ваше: будете слушать до конца эту лекцию, – так как уходить перед лицом преподающего нам не аз-буки и веди, а конкретику поведения существ почти неживых, но еще способных к этом делу слияния их ядер и митохондрий – черным по белому запрещено.

Ну, и решил к чему-нибудь придраться, но, разумеется, не так, как делали некоторые, но не многие, а только одиночки, из которых я знал вообще только одного:

– Мне непонятно – и всё, а что, собственно, и разъясните мне, – и если, сэр, то и:

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее, сэр.

То, что я ничего не понял – естественно – ни гу-гу, ибо я и не понял – две вещи абсолютно несовместные.

Его пример доказывал, что две одинаковые реакции дали не всегда одни и те же результаты. Что довольно долго думали:

– Ошибка в чистоте проведения эксперимента – оказалось, нет, лучше:

– Причина – неизвестно? – переспросил я его, как академик вне планового претендента до доктора наук, так как ему уже обещали место завлаба в Силиконовой Долине, о существовании которой:

– То ли знали, то ли только догадывались, то ли приснилась намедни.

– Скорей всего, – сказал он и, немного помедлив с ответом, добавил: – Есс.

А что – Есс – вряд ли знает даже КПСС, – как пошутил на перерыве, куда все отправить курить, ибо капиталистический прогресс еще не докатился здесь до того, чтобы и:

– Курить прямо в зале обсуждений, – где должны были поставить между рядами столики с пепельницами!

Вот, что значит, наука может иметь реальные достижения:

– Да курите, пожалуйста и на здоровье даже, только, чтобы вы как можно дольше не сдохли!

И все очень радовались, что так жить можно!

Он, этот лектор по международному обмену опытом новых биохимических реакций, проходя мимо меня уже откушав бифштекс натуральный, но всё-таки пока рубленый, так как надо было задержаться на этой лекции еще на полчасика для ответов на вопросы, первый и спросил, слегка притормозив:

– Ты, эта, не работал дворником в Зоне Д?

– Да вы, что, сэр, я культурный, как можно больше человек, а листьев осенью желтеет там много, что они все эти клены опадают буквально до нитки – не обораться!

– Ну, значит, точно ты, и работал, кто осыпал меня этой листвой нарочно, что я по ней прокатился.

– Это, когда было?

– Года три назад – не меньше.

– Я тогда был в другом месте.

– Ладно, – он побарабанил по столу всеми четырьмя пальцами, – пятый, – пояснил он, – тебе!

– За что? – я поимел в виду восклицательный знак, который он поднял, как свой большой палец.

– Я тебя искал, когда ты уже работал комендантом всей Зоны В, но сказали, что студентов больше на такие должности не берем.

Отдельный кабинет, ковер, стол, настольная лампа, даже гитара должна была быть, но вместо нее удалось достать только самоучитель игры на ней.

Я рассказал ему тогда, не то, что думаю о Цикле Кребса и даже не про Колокол Эрнеста Хемингуэя, который не собирается звонить дважды даже ради вас, а про Повести Белкина Асса Пушкина, что он в них сделал открытие, которое будет побольше даже, чем у Шекспира, или:

– По крайней мере, – они равны.

– Ну, вот видишь, – ответил он, – я так и думал, что это ты: самоучитель игры на шестиструнке.

И добавил уже уходя, что я могу сразу, в самом начале его продолжения лекции, пояснить своё недоумение:

– Моим, – как он показал на свой галстук, – разъяснением.

И попросил выйти, когда все опять расположились на своих местах, почти, как в креслах.

– Мне нечего рисовать на доске, – ответил я.

– Ты только скажи – я сам всё сфотографирую, – ответил этот Джонсон.

Авось и Макферсон.

И я выдвинул гипотезу, что рассматриваемые им формулы – неправильны.

Многие зашумели, а он тоже, но ответил просто:

– Их проверяли тысячу раз.

– Но не на изометрию?

– Как смысл?

– Дак в том-то и дело, мил херц, что смысл есть, – но это только разбежался я, а ответил просто чинно и благородно:

– Они могут ходить парами.

– Да ты что?!

– А что?

Но вскидку оказалось, что ни один эксперимент прямо такую изометрию не улавливал.

– Не знаю, – ответил он медленно, задумчиво и с расстановкой, – изменит ли это дополнение что-нибудь.

Сразу при прилете в Сили Доли проверю. Хотя еще не знаю, как надо ставить такой эксперимент.

И я даже испугался, когда вернулся в общежитие, что меня опять уволят, на этот раз за разглашение государственной тайны! А с другой стороны, какой со студента спрос, я еще диплом буду защищать только через две недели.

К счастью, никто даже не запомнил, о чем, я, собственно, говорил. Даже руководитель диплома не простонал в надежде:

– Это могла быть сразу кандидатская.

Так, естественно, кто только будет писать тома этой диссертации за месяц или даже за два-три – не успеем.

Но – еще до повторного приезда американца – решили устроить мне показательный разгром на примере дополнения к кандидатской диссертации хорошего парня, закончил какой-то никому из местных неизвестный химический институт, но должен был защищаться здесь. Он даже сам предложил своему руководителю вставить мой показательный пример, как – если не фундаментальную, то очень большую и распространенную ошибку, имеющих большое самомнение вчерашних студентов.

– Так и скажу, – передал, как специально для меня: Цикл Кребса учите, сукин дети!

– Ну, ну, ну, – слегла притормозил его его доцент, получавший мизерную доплату за доведение:

– Этих китайцев – приезжих из-за Уральского Хребта сюда за защитами кандидатских диссертаций.

Получилось так, что мистер Джонсон приехал раньше, чем этот умелец-рукоделец- Уралец успел выставить свои мне претензии.

И объяснил – извини – в чем дело:

– Изомеры, да, существуют, но не оказывают существенного влияния ход таких – как он сказал:

– Килограммовых реакций – их миллиграммы.

Я возразил прямо с места, что имел в виду не изомеры, а точно такие же молекулы, но с контактирующими участками на противоположной стороне.

– Которые образуются, скорее всего, сами по себе, смотря с какой стороны не хватает симметричных деталей.

– В данном случае это одно и тоже, – попытался Джо меня успокоить, ибо я почему-то думал – прямо-таки – чувствовал всем сердцем и всем даже разумением – хотя и почти:

– Лучше мне не соваться.

И дали слово этому правозащитнику уральских кандидатов.

Он рассказал, что свободные радикалы никак не могу начать образовываться сами по себе, ибо левая сторона циклической молекулы, взаимодействие которой рассматривается: