– Я.

– Вот видите, я так-то еще недостаточно хорошо могу вас различать, а после мной уже принятого решения и его безосновательной отмены – точно:

– Запутаюсь, с кого за что спрос.

– Так может и она нас не запомнит, и так и будем ходить к ней по очереди – это же не вместе, когда очевидна разница.

– Да? И в чем разница, если она будет? – поинтересовался Ван.

– Ах, вот в чем оно дело! – чуть не разом возопили приезжие, – давно надо было сказать, что хочешь иметь нас посаженными отцами на своей свадьбе на ней!

– Да, так-то, без достопримечательностей, она не замечает меня, что есть, а ей ничего не представляется.

– Нет.

– Нет, это уж слишком.

– Нет?

– Нет, если представится возможность будем иметь в виду.

И когда Ванов немного отвалил за паровоз пас-сать, договорились, что это лучше, чем ничего.

– Боюсь недолго придется стоять в очереди, – сказал один.

– Можешь не беспокоиться, я справлюсь не только за двоих – за троих сумею.

– Да не может быть! Еще два вместо одного могу поверить, но три – ни за что!

Возникает вопрос, был ли этот третий? Пока неизвестно. И, если наоборот, то известно ли хоть одному из них, что он прибыл сюда не на побывку, а как бывший зэк?

– Я не ссыльнокаторжный, – сказал один из них, как только Ванов исчез за высоким бруствером еще не очищенных бревен.

– А я, – но продолжить пока что воздержался.

Давай договоримся так:

– Дай угадаю, – сначала ты, потом я, – а потом посмотрим, догадается ли она, что мы разные?

Мы пришли в столовую, но повариха так разволновалась, что она уже не шеф-повар, заготовщица и просто суповарка, что ничего не было готово.

– В чем дело? – спросил Машинист.

Я пока промолчал, – потому что никак не мог считать себя диверсантом, но и только помощником этого машиниста быть не хотелось.

– Хотим харчо с бараном, – сказал я.

– Так я и говорю вам русским языком, или по-немецки еще надо? – сказала кухонная комбайнер-ша.

– Что ты говоришь? – спросил Машинист, и посмотрел на пустую алюминиевую тарелку глубиной в свой кулак.

– Его, что ли, тебе сварить? – спросила она, и добавила: – Тем более, я вообще теперь не знаю, что мне делать, так как Ванов сказал:

– И то, и другое, и третье, – а с чего начать и чем продолжить я не то, что не понимаю, вообще не знаю.

– Разрешите, я приготовлю?

– Давай, только недолго, – сказал Машинист, – посмотрим, чему ты там научился.

– Где? – лукаво толкнула его локтем в бок, как подумал Маш, Костюмерша, ибо кроме фасонного платья с вырезом, увидел на ней еще фартук цветов необыкновенных и лифчик тоже – почти розовый, если убрать неотстирывающуюся уже черноту на нем.

– Он думает, что я шпион, – сказал я.

– Какой?

– Немецкий, наверное, если здесь, на вольном-то поселении, не бывает других.

– А ты?

– Не знаю, – ответил я, – но, кажется, мы решили, что вы решите, кто из нас кто.

– Ладно, если Ванов не испортит всю нашу обедню, после Цыпленка Табака – решу, – улыбнулась она, как можно подумать всю жизнь только и тем и мечтавшая заниматься:

– Никогда больше ничего не готовить, кроме разогрева в микроволновке пиццы, – а:

– Что это? – надо было еще хорошенько разобраться, что не только пирог с грибами, но и медведя надо когда-то грохнуть – это однозначно, ибо от кого добывать сыр и как его преобразовывать соответственно – тем более нам неизвестно. – Одно слово:

– Глушь лесная, – ибо хорошо, потому что поселение, да, но ведь Вольное!

И я приготовил.

– Что это? – спросили они оба хором.

– Вам записать, или так запомните?

– Мне потом скажешь, хорошо? – не смогла улыбнуться она набитым уже до упора ртом, ибо запах чеснока, перца черного и, возможно, даже душистого, перебивал отсутствие любого запаха.

– Но это не пицца, – однозначно дополнил ее рассказ второй машинист, – если считать, еще точно не установленным, кто из нас кто – более точно.

– Где?

– В Одессе.

Глава 2

– Не советую придумывать, я был в Одессе, телки, предлагающие себя уже в столовой, да, были, одна даже сразу в знак согласия положила мне ногу на ногу, что уже не оставляло никаких сомнений.

– Каких? – спросила профессор кислых щей, временно снятая с работы Ваном.

– Что будет, потому что было, – смело ответил я.

– Невероятно!

– Что именно, что было, или наоборот, уже никогда больше ничего и не будет, кроме этой ее ноги на моей ляжке?

– Повтори, пожалуйста, вопрос.

– Нет, ответь просто, если ничего не запомнила: первое или второе?

– Первое.

– Хорошо, отвечу: между первой и второй промежуток небольшой.

– Это значит, как я понял, – сказал Машинист, – то, чего не было – никогда и не будет, а если было – значит и раньше тоже, трахались до упора, но еще не знали, что опять увидятся.

– Я не понимаю, – ответила ему эта Лара – или я даже не спросил ее, как звали раньше, – почему с такими познаниями прошлого и будущего ты абсолютно не можешь понять настоящего?

– Что я не понял?

– Ты до сих пор не мог дать вразумительного ответа на вопрос Ванова, почему у тебя раз в неделю, или пусть даже в две, рвет пробку?

– Я уже всё написал: диверсанты!

– Ты признался, что диверсант?!

– Нет, вы посмотрите на неё, дура – она и есть.

– Диверсантка? – встрял я.

– Она? Да, в принципе, похожа. Хотя для тебя, как для человека умного, повторю:

– Диверсант тот, который был третьим, но сбежал.

– Вы тоже согласны, что был еще третий? – спросила она.

– Ты не удивляйся, что она всё пытается допросить тебя, – обратился ко мне Машинист, – все знают, что она бывший контрразведчик, а здесь только на Химии.

– Откуда?

– Она сама, как будто нечаянно, постоянно проговаривается.

– Я это тебе не говорила, а только Ванову, чтобы не приставал жениться, иначе выйду когда-нибудь на свободу, то он у меня сразу пойдет в штрафбат или на передовую.

– Как, простите? Ибо, война-то уж кончилась.

– Да? – спросил просто по-простому только что вошедший Ванов, и, положив свою бывшую офицерскую фуражку на стол, добавил: – Ми не знали.

– Чего ты не знал, чего ты не знал, пес ничейный?! – почти ласково, но с видимой угрозой спросила уборщица, повариха и контрразведчица – по очереди.

И:

– Я тоже растерялся, – как это может быть, или всё-таки кончилась какая-то другая война, а не та, откуда я перешел границу у реки и явился сюда, как:

– Как-то? – уже краска – и хорошо, если не синяя – бросилась мне в лицо.

И решил ради правды – чтобы ее узнать – пойти в разведку боем:

– Я засланный разведчик.

– А точнее? – первым успел спросить Машинист.

– Что в уже мной сказанном может быть неточным?

– Зачем вы признались? – пошла в атаку и контрразведчица-повариха.

– Я не сказал?

– Нет.

– Тогда догадайтесь сами.

– Он хочет, чтобы мы его проверили на дыбе, – я это поняла сразу.

– Как?

– Возьмешь его с собой в следующий раз, если попытается отнять паровоз – считай – признался.

– Да-нет, это не он, кто признается заранее, что диверсант?

– Да, пожалуй, никто, если не считать того случая, что меня хотел заставить обратить на себя внимание.

– Такая торфушка не нужна даже мне.

– Ты знаешь, что я раньше пойду в лес к медведю или пришпилю Вану вторую лапу для большей убедительности, чем с тобой сяду за один стол.

– Ты и так сидишь! – рявкнул Маш.

– Где?! – даже испугалась эта Лиговка – ибо мне в ней показалось что-то знакомое – что даже споткнулась и упала со стула, который приняла за более привычную здесь лавочку.

– Вот! – рявкнул Машинист, – она призналась, что не зря ее отправили на Поселение, но не знала, что не для наказания, а чтобы дамочка раскрыла себя, как шпионка.

– Этого не может быть? – просто ответила зав производством.

– Почему?

– Так перед кем мне раскрываться, перед вами, что ли?

– Мы может настучать.

– Вас никто не будет слушать.

– Мы можем продать эту информацию Вану, а он дальше, Ману.

Она заткнулась и ушла в лес, хлопнув дверью, как не делают даже профессиональные проститутки.

– Обиделась.

– Как ты думаешь, на правду?

– Да.

– Почему?

– Ну, я тебе говорил, что она втемяшила себе даже в околоземное пространство, что мечтает выйти отсюда, раскрыв шпионский заговор?

– Мне?

– Тебе.

– Да. Но как, если ее привязали к кухне, как бродячую собака, что ей почти одновременно и больно, и смешно: и остаться хочется, и уже навсегда привыкла к путешествиям по миру, пусть и голодному.

Вошел Ванов и ахнул:

– Да вы что?!

– А?

– Что?

Ван сдвинул шляпу, как свою офицерскую фуражку на затылок, и от ужаса даже забыл, зачем ее надел, хотя кроме того, что хотел по-хорошему:

– Жениться, – пока здесь никого нет.

– Паровоз угнали, если вас там нет – вот что!

– Чтобы его угнать, надо, чтобы его там не было, – выразился я.

– Не думаю, – возразил Маш.

– Почему?

– Чтобы его угнали – надо: чтобы тебя здесь не было!

– Ты думаешь, кроме меня больше некому?

– Ты имеешь в виду того, который сбежал? – И тут же сделал открытие: – Его никогда не было.

– Ну, это вряд ли.

– Почему?

– Я не он, а ты?

– Естественно.

– Вывод – мы оба не он – значит, он не только существует, но и до сих пор есть.

– Нужно устроить облаву на него, как на медведя, которого никак не могут поймать.

– Какой предлог, что он – это шпион? Боюсь не все согласятся на поимку: слишком опасно.

– Надо объявить приз, – сказал я.

– К сожалению, здесь только один приз существует: приказ зам по тылу Вана, – который как раз и вошел опять.

– Ты че?

– А что, зайти уже нельзя на производство продуктов питания до их удобоваримого состояния. Кстати, я никого не нашел, – ответил Ван.

– И знаешь почему? – ответил я, а Машинист пояснил:

– Все дома.

– Серьезно? – немного, но всё равно ужаснулся Ван.

И, кажется, побоялся даже спросить про исчезнувшего бывшего машиниста, тем более, что по своему первому основному образованию:

– Он машинистом никогда не был! – рявкнула, входя Лиговка.

– Ты вернулась? – просто спросил ее Ван. – А зря.

– Почему? – не поняли мы, ибо сами могли кое-что изобразить, но даже для изготовления шашлыков – если они здесь хоть когда-то водились – мне требуется предварительно повторить про себя его рецепт.

Тем более, если здесь бывает Бараний дансак.

Лиговка, наконец, сообщила, что нашла концы этого дела:

– В начале его пути.

– Напишешь мне лично, письменно, – сказал Ван.

– Я хочу сказать при Них, – она показала носком резинового сапога, снятого, скорее всего, с найденного ей только что в лесу покойника, ибо был этот сапог такого размера, как туфелька для Золушки:

– Никому больше не подойдет, кроме великана, – как подытожил Маш – Машинист.

– Хорошо, я могу один снять, чтобы ты померил.

– Мне будет велик, – спокойно ответил Маш.

Я удивился:

– Этому гусю тоже? – показал зачем-то даже пальцем на опять появившегося укротителя местного населения Вана. И он как зараженный моим вниманием, как назло опять вспомнил:

– Мерить будем после свадьбы.

Все переглянулись, а Лиговка ответила:

– Я согласна, если ты сможешь надеть мою туфельку.

У многих защемило под ложечкой, если считать ее поджелудочной железой.

– Пусть кто-нибудь подаст ему диетической гречки, – сказала Ли – Лиговка, – сейчас он будет мерить мой сапог.

– Он тоже диетический? – спросил я.

– Как и гречка, – ответила она, и я не мог понять ее шутку юмора, пока она не выставила на стол большую – на литр – железную, в смазке, банищу, как было на ней написано, хотя не по-русски:

– Гречка с тушеной говядиной с добавлением небольшого количества вкусного мягкого, как масло, сала и лаврового листа с черным перцем.

– Про душистый там ничего не сказано? – спросил меня Маш, намекая, что сам читать не умеет, а так только, догадывается, что такое количество информации не уместится на этикетке, тем более, если ее нет.

– Я читал это раньше на такой же банке, пока война не кончилась и был еще в наличии лэнд лиз.

– Лэнд Лиз, как переводится? – спросила даже сама Ли, и сама же поинтересовалась:

– Страна Лис?

– Это не имя, чтобы писать его с большой буквы, – вступил в разговор и Машина, подумав, что тушенки не может быть всего одна банка, значит, ее будут когда-нибудь делить, и подписаться на это дело надо уже сейчас.

– Тебя, как звать, кстати? – спросила его Лиговка, – Маш, Машина или Машинист?

– Я не переношу два вопроса сразу с одном, – ответил Маш, понимая, что лучше пока не перебегать дорогу начальнику местного поселения Вану, пока он решил жениться на Лиговке, которую раньше считал засланной сюда шпионкой, чтобы следить за ним, за исключением одной неувязки:

– Утверждал, что она заслана не местными органами неизвестно каких дел, а еще немцами.

– На случай?

– На тот одиозный случай, мил херц, если война еще не совсем кончилась.

– Так бывает?

– В линейных уравнениях нет, но, начиная с пятой степени и выше – однозначно.

Я понял, они на полном серьезе считают, что немцы прорвали где-то нашу круговую оборону, и все – значит, здесь еще есть люди – находятся на строительстве, как минимум, противотанковых укреплений. Что больше танков? Нет, не самолеты, но это может быть, на самом деле:

– Бронепоезд!

Начали мерить сапог, и пока непонятно, почему один и тот же, и, о ужас!

– Он подошел именно тебе! – ахнула Ли.

– Что, сегодня рыбный день? – спросил я, не совсем догадываясь, чем здесь можно быть лучше других.

– Этот сапог она сняла с мертвого немца, прорвавшегося сюда во время войны на бронепоезде, – спокойно пояснил Ванов.

– И именно поэтому ты решил на ней жениться? – спросил, нет, не я, а Маш.

– Спасибо, что выручил! – хлопнул я его по коленке. – А то он уже навострился повесить на меня этот, найденный ей в захолустной тайге бронепоезд.

– Нет, нет, нет, – рявкнул, но довольно спокойно, как давно ожидавшего явления Ванов, – теперь тебе не удастся уйти далеко даже в этом сапоге, – он кивнул на второй сапог местной мадам Бовари, но она только покачала головой:

– Второго не было.

Я вынужден был обрадоваться и объявить:

– Один сапог – это не доказательство, что он мой.

– Почему?

– Второй мог не подойти.

– Так не бывает, этот подходит, а другой, как будто снят с покойника.

Более того, – разгорячился я, – она шпион!

– Почему не ты?