Это решение поставило крест на всей операции Анье и вытащило Вьюгина из передряги. В последние дни пребывания Марка в Канаде за ним бдительно, ни на шаг не отставая, торчали оперативники из службы безопасности.

Анье получил сообщение агента из обслуживающего персонала в посольстве СССР в Канаде, что готовится срочная эвакуация в Москву одного из сотрудников, который находится под домашним арестом, и Серж понял, что операция провалилась точно так же, как во Франции шесть лет назад.

Перестраховываясь от неожиданностей в день эвакуации, резидент заранее отправил телеграмму с просьбой прислать из Москвы группу силовой поддержки. Такое решение было вызвано просочившейся информацией от «всадников», что они готовят задержание Вьюгина. В аэропорт Марка с супругой привезли накануне взлета «рукохваты» из диверсионно-разведывательной группы ПГУ КГБ, прибывшие этим же рейсом, которые контролировали посадку в здании порта и на поле аэродрома.

И вновь, словно его ангел-хранитель возвел над ним руки, ничего не произошло. Он не был отстранен, никаких ограничений, кроме запрета выезжать за бугор, получил скучную, по его меркам, должность в информационно-аналитическом центре Управления «Т», хорошую зарплату и уважение сослуживцев, многие из которых еще даже не нюхали воздух свободы там, на загнивающем Западе.

Это было как в сказке. Как в славном тосте, популярном после известной комедии, которую любили всей страной: «Выпьем за то, чтобы у нас все было и нам за это ничего не было!» Так и у Марка, все у него было, а ему никто даже полусловом не упоминал о его грешках, закрыли глаза на его пьянство и аморалку, приняли, как героя, сумевшего вырваться из вражеского окружения. Соответственно и в карьерной должности он как-то приподнялся до положения заместителя начальника информационно-аналитического отдела Управления «Т» с присвоением звания подполковника.

Вроде бы все было хорошо и гладко, и тем не менее год за годом службы в отделе его все сильнее и сильнее придавливал пласт тщеславия, самомнения и неудовлетворенного гонора, который выдавил из него последние остатки критического отношения к себе и окружающему миру. Он считал, что с ним обошлись в высшей степени несправедливо, наплевательски забыли в отделе и поставили крест! Эти десять лет превратились для него в мучительное проживание каждого дня с постоянно угасающей надеждой на лучшее. В результате однажды, после хорошего запоя в одиночестве пустой квартиры, он, мрачно протрезвев, сказал себе: «Э, Марк, да ты, оказывается, просто пустое место!» И это была твердая уверенность в том, что он пустое место, и если такое откровение к себе в первый момент испугало его, то потом он просто-напросто свыкся с этим, что добавило в его мироощущение трагическое чувство отверженности.

Февраль 1981 года. Москва. «Экспоцентр». Оставив машину на служебной стоянке Управления международных и иностранных выставок в СССР, сразу перед входом в «Экспоцентр», где была развернута международная выставка, и войдя в широкие двери, Марк повернул сразу в конференц-зал выставки, где после закрытия первого дня шел праздничный фуршет.

На входе к нему подскочил Фишман в окружении бессменных Элюара и Фроста, которые словно поджидали его. «А может, так оно и есть! Не я за ними бегаю, а они за мной!» – весело подумал Марк.

– О, господин Соловьев! – помахивая рукой, обрадованно забормотал Фишман. Под этой фамилией Марк работал как представитель ТПП СССР.

Создав на лице лучезарную улыбку, Вьюгин двинулся в сторону троицы. Подойдя совсем близко, понял, что Фишман попробовал не один бокал на фуршете.

– Да, это я! – скромно промямлил Вьюгин. Этот финт вхождения действовал безотказно, входя в роль, слегка сгорбился, сузил плечи, подав их вперед, голову наклонил вбок, – словом, создавал образ недотепы.

Троица окружила его, стащив с подноса проходящего официанта стаканы с коньяком. Кто-то, одни из них, услужливо всунул в руку Марка напиток. Он автоматически поднес ко рту, и его чуть было не стошнило от одного только запаха этого так называемого коньяка.

– Ух, черт! Не могу я это пить! – сказал Марк и отдал стакан Фишману.

– А чего, напиток хоть и не элитный, но по мозгам бьет! – захохотал Элюар, забирая стакан Вьюгина себе. – Мне так ничего!

– Ага, – тут же схватился за эту фразу Марк, – так у нас приговаривают, когда пьют денатурат…

– Что такое денатурат? – быстро, собравшись, спросил Фишман. Вьюгин заметил эту его способность моментально собираться в пучок.

– Денатурат – это такой синенький!^[110] Denaturatus! Технический спирт, растворитель! Туда добавляли вредные для здоровья добавки, чтобы не употребляли внутрь!

– Боже мой! – воскликнул Элюар и содрогнулся.

– Да, это жутко! Пьют, приговаривая: «Нам, татарам, все равно, что пулемет, что водка, лишь бы с ног сбивало!»

Троица притихла, осмысливая произнесенное Марком, потом, словно по принуждению, выдавили из себя что-то наподобие улыбки, но продолжали молча, как бы выжидающе посматривая на Вьюгина.

– Господа, вы не знаете тонкостей советского быта, есть и более экзотические напитки, которые употребляют русские мужчины, а иногда и женщины.

– А можете просветить нас?

– Даже могу организовать дегустацию! – бодро и деловито произнес Марк, увидев, как болезненно заинтересовались иностранцы.

– Ну, назовите еще напитки, пока без дегустации! – Элюар мужественно выпил второй стакан.

Марк решил рискнуть, видя неподдельный интерес этой троицы, которую ему придется уламывать на договор и, если повезет, на неофициальное общение.

– Sex Pistols^[111], Ханаанский бальзам…^[112] – начал было Вьюгин, но Фишман перебил его, воскликнув:

– Какие благозвучные названия!

– Ага, только помимо того, что пить это невыносимо, наутро бывает такой выхлоп, что беднягу порой просто высаживают из троллейбуса! – посмеиваясь, начал рассказывать Марк.

– Выхлоп, это амбре, изо рта!

– Да, изо рта! – Марк начал жалеть, что создал такую тему. – Мои дорогие иностранцы, давайте не будем о грустном. Лучше поговорим о вашем заказе на наши механические прессы.

Увидев, как сразу погрустнели собеседники, Вьюгин понял, что так резко нельзя переходить от интересно-познавательного в жуткой алкогольной жизни Советского Союза к делам, и, засмеявшись, примирительно сообщил:

– На день подписания договора поставки прессов с завода «Механические прессы» в городе Воронеже я вам обещаю провести небольшую экскурсию с дегустацией по алкогольным заповедникам Москвы.

– Это интересно! Будем рады! – удовлетворенно заговорили все разом, а потом Элюар, изменив тональность голоса, деловито сообщил: – Хорошо, давайте обсудим цену на прессы! Нам непонятно, почему в этом году вы увеличиваете ее втрое?

Марк удовлетворенно улыбнулся, хорошо зная обстоятельства такой накрутки в цене, но объяснение начал очень осторожно:

– Мои дорогие, как вы знаете, у наших прессов более чем пятикратный запас прочности, в отличие от японских, где мы имеем всего лишь полтора раза! – Вьюгин начал издалека, но Элюар, проницательный международный менеджер, догадался, куда клонит.

– Это мы знаем, и это нас сильно вдохновляет на приобретение таких мощных, с большим запасом машин! – начал было Фишман, но Марк, подняв руки, запротестовал:

– Хорошо, хорошо! Оставим это немного в стороне. Перейдем сразу же к цене. Итак, наша цена, которая, как вы говорите, поднялась втрое, гарантирует вам работу, скажем, десятитонных прессов, в режиме пятидесятитонника, без отказа! Цена японского пресса с усилием пятьдесят тонн в восемь раз больше, чем предложенная нами.

– Ну и что, мы же не покупаем эти японские чудо-механизмы, такие безотказные и простые в эксплуатации!

– Правильно! Вы их не покупаете, потому что дешевле купить наш десятитонный пресс и использовать его в режиме пятидесяти тонн! Экономия!

– С чего вы взяли, что мы так собираемся использовать эти ваши десятитонные прессы? – встрепенулся Элюар, как по пословице, «на воре шапка горит», выразительно приподняв брови в знак недоумения.

– Вот тут у меня данные с заводов «Рено»! – небрежно засунул руку во внутренний карман пиджака и достал сложенный лист бумаги. – Эти данные мне любезно предоставил наш «Техноконтроль», который осуществляет отладку и ремонт всего оборудования завода «Механические прессы». Вот, сами посмотрите!

Элюар почти выхватил бумагу и, покраснев лицом и шеей, быстро прочитал. Сложил и хотел было засунуть к себе в карман, но Марк перехватил руку:

– Я вам предоставлю более полные отчеты! Это так, пилотный заход!

Троица смотрела, как Марк забрал бумагу из руки Элюара, аккуратно расправил и снова положил к себе во внутренний карман.

– Послушайте, господин Соловьев! – начал было Фишман, но Элюар предостерегающе дотронулся до его плеча сзади. Этот жест не остался незамеченным для Марка, а привел его в недоумение: «Вот, черт, Элиот правит балом! Ах, черт побери, прикидывался недалеким производственным остолопом, а сам, выходит, правит! Это неожиданно! Они вытолкнули вперед Фишмана, как щит, за которым прячутся сами! Вот паскудники!»

– Мы вас поняли! Мы это обсудим! – сказал Элюар, выхватывая очередной стакан с подноса проходящего мимо официанта.

Вьюгин молча кивнул. Он еще не принял решения, как ему быть в этой ситуации. Выходит, наша служба установки ошиблась, приписывая Фишману руководящую роль, значит, это была игра на публику!

– Да я что, я не против, вот только скоро закрытие, представители завода уедут, и вам придется снова ехать сюда, в самую глубинку, в наш великий черноземный рай, за 800 километров от Москвы. Там жить в гостинице три звезды, с общим душем, вести новые, бесконечные переговоры! Как вам такая перспективка? – Вьюгин обвел взглядом французов, которые слегка притихли от его слов.

– Что же делать? – вырвалось у Элюара. – Мы были готовы брать прессы по той, прошлогодней цене, но не готовы по сегодняшней. Это дополнительные кредиты, обязательства, неизвестно, как отнесется к такому Совет учредителей и акционеров.

– Давайте еще выпьем! – вдруг предложил Фрост, внимательно прислушиваясь к разговору. – Наш добрый друг Франции, господин Соловьев, надеюсь, что-то принес для нас в рукаве.

– Это шулера приносят в рукаве туза, а я действительно люблю Францию и могу помочь вам.

Они подхватили стаканы с коньяком у проходящего официанта и подошли к столу с закусками.

– Мне поручено сделать вам предложение. – Вьюгин сказал эту фразу, стремительно прогнав в голове ситуацию и настрой французов. Лучшего момента не было.

– Пожалуйста, подробней! – Фрост поставил недопитый стакан на стол и развернулся.

– Мы за наш счет вывозим для вас в ГДР или Венгрию заказанную вами партию прессов по демпинговой цене. Вы, как я смотрел ваши предложения, берете значительное количество, превышающее ваши потребности. Вероятно, думаете перепродать? Ну, это ваши задачи, и нам безразлично. Вас интересует такой расклад?

– А что взамен? – Элюар задал вопрос после короткого взгляда на Фроста.

– Взамен мы покупаем у вас производственную линию с запасом сырья.

Вьюгин, сказав эту фразу, явственно ощутил состояние невесомости в фуршетном зале «Экспоцентра». Увидел, как поджались губы у Элюара и беспомощно заметались глаза у Фишмана, третий, Фрост, вдруг, изобразив на лице приветливую улыбку, сказал:

– Это неожиданно!

И, судя по тому, как резко подобрались все, Вьюгин понял, кто настоящий хозяин.

– Никто не спорит, да, это неожиданное предложение. Вы примете партию прессов в Венгрии, а мы там же загрузим вашу производственную линию.

– КОКОМ встанет на нашем пути, и тогда ваши дешевые прессы превратятся для нас в золотые, после санкционных штрафов. – Фрост изобразил на лице подобие улыбки.

– А кто вам сказал, что конечный пункт будет СССР. Вы будете заключать договор с индийской фирмой, они здесь и готовы подписать условия поставки.

Фрост задумчиво посмотрел на Вьюгина, потом на своих, потом снова на Марка и сказал:

– Отлично, не будем более! Мы подпишем контракт! Но только завтра. Нужно созвониться с Парижем! Готовьте представителей завода и торгующей организации на завтра, скажем, на 2 часа пополудни, в малом конференц-зале. Согласны?

Вьюгин кивнул и достал из кармана визитки торгующей организации, от которой он и работал на этой выставке.

– Вот возьмите! – он протянул Фросту, но тот мигнул Фишману, который и подхватил ее. – И вот буклетик завода.

И снова, на этот раз Элюар взял небольшую книжицу с номенклатурой изделий завода, изданной в Финляндии, на глянцевой, толстой бумаге.

– А что, в отношении вашего обещания экскурсии? – спросил Элюар, бросив в портфель буклет. – Состоится?

– Обещаю, завтра, после подписания, проедем с вами по злачным местам, и вы в натуре все увидите сами, а может быть, если хватит духу, и попробуете! Итак, до завтра! Мне надо идти готовить бумаги и представителей! Всего наилучшего!

С этими словами Марк, пожав руки, пошел к выходу, где на улице валил огромными хлопьями снег, который медленно таял в промерзших лужах талой воды.

Февраль 1981 года. Ясенево. ПГУ КГБ. Начальник отдела прочитал справку, снял очки, потер переносицу и поднял глаза на Вьюгина:

– Так вон оно что вырисовывается, даже вытанцовывается! Как же не распознали этого Фроста? Почему только сегодня мне дали на него досье? Сами посмотрите, толщиной с кирпич. Только тут он у нас проходит как Оквильский Герберт.

Вьюгин все это знал, быстро просмотрев дело, пока начальник сидел с утра на планерке у руководства. Все эти подробности начали выясняться вчера, когда он приехал с выставки. Подготовили запрос, теперь по фотографиям, которые вчера в срочном порядке по распоряжению Марка сделала техническая служба. Из имеющихся общих дел на эту троицу все фото Фроста были, как ни странно, не пригодны для идентификации. Словно он оберегался и старательно избегал точного попадания в кадр, и вот по этим вчерашним фотографиям «установщики» и вычислили, кто есть на самом деле этот Фрост. Штатный сотрудник в звании майора из Восточного отделения DST и по совместительству научно-технический советник директората.

– С какой такой стати высокопоставленный офицер контрразведки заявился на выставку? – недоуменно переспросил начальник отдела.

– Может, он просто выехал в реальные условия страны, разработку агентуры которой ведет у себя во Франции. – Марк пытался упростить ситуацию. – Ну, может быть, присмотреть за своими учеными, чтобы, не дай Бог, не упорхнули на Восток, в «Советскую Империю»! – ответил Марк, придавая определенный смысл вопросу начальника отдела и продолжая упорно анализировать свой разговор на фуршете с французами, теперь в плане новой, неожиданной информации по Фросту. Среди близких контактов в его окружении значился Даниель Фажон, который также занимал высокую должность в DST. Марк подумал: «Вот ведь! Растут люди, был Даниель простой оперативник, а теперь, надо же, возглавляет целое направление, где несколько отделов. А у меня все так же, и все те же!»

Начальник, назидательно выставив палец, сказал, глядя мимо Вьюгина:

– К нам бегут «раскрытые» шпионы на Западе! Сами знаете! Что же делает представитель внутренней контрразведки за границей, вне поля своей деятельности? Это надо бы как-то выяснить. Да и задание остается пока невыполненным.

Вьюгин решился и сказал то, что слабенько так закрепилось в интуитивном восприятии всего разговора с французами на фуршете:

– Вообще-то я склонен рассматривать его присутствие в качестве надсмотрщика за живцом, которого выпустил к нам!

– Что же нам давать наверх? Интуитивную информацию не пришьешь к рапорту.

– Объяснить ситуацию, что майор французской контрразведки вмазался в это дело. Приехал он сюда, когда где-то во Франции просочились сведения, что мы вытаскиваем фирму в Москву. DST решила отследить, проконтролировать и сыграть на этом. И все!

– Нет, так не пойдет! – раздраженно воскликнул начальник отдела.

– К моему рапорту хочу добавить, так сказать, приватно, что французы заинтересовались напитками, суррогатами алкогольных изделий, которые пьют у нас в стране.

– Это как это? – ошалело переспросил начальник, такого интереса в его практике еще не было.

– Был легкий треп про бухло типа денатурата. Обещал им устроить дегустацию! – напористо и нагловато ответил Марк.

– Так что же вы не отразили это в рапорте? – встрепенулся начальник.

– Ну, это как-то не вяжется… – начал было Вьюгин.

– Вы вот что, Вьюгин, как это, такой опытный сотрудник, до сих пор не научились отображать все, понимаешь, все, в рапорте. Это интересный момент. Мы можем подготовить напиток, который развяжет язык, ты оденешь «сбрую»^[113], и, глядишь, они чего-нибудь наговорят нам!

Вьюгина передернуло от перспективы навесить на себя диктофон «Лист» с выведенным микрофоном. Он не любил всякие там технические штучки, особенно после случая, когда спецбатарея магнитофона неожиданно распалась, и он получил ожог в самом сокровенном месте, в плавках, куда засунул его в жаркий летний день. Тогда он внутренне взвыл от жуткой, острой боли в паху, а тот, кого он записывал на диктофон, участливо спросил, что случилось. «Камни в почках! Один зашевелился!» – прохрипел Марк и свернул всю встречу. Две недели он провел в ведомственном госпитале, покорно снимая трусы три раза в день на санобработку ожогов, ловя смешливые искорки в глазах медицинских сестер, которые втихаря лопались от смеха, обрабатывая его боевые ранения.

– Не буду надевать спецтехнику! У меня, сами знаете, фобия на эти магнитофоны!

– Да бросьте вы, Марк, сейчас новые изделия из Саранска, очень надежные и абсолютно безопасные! – Начальник выдвинул ящик стола и достал плоскую металлическую коробочку, ремни подвеса на теле и микрофон с булавкой крепления. – Оденете, я вам гарантирую безопасность.

– Лады! – повинуясь, сказал Вьюгин. – Если опять пробьет аккумулятор, напишу рапорт!

– Пишите! Можете быть свободны! – отпустил начальник. Он знал, что это последнее оперативное задание Марка. После отъезда делегаций с выставки он прочно засядет на подготовке победных рапортов для политбюро.

На пороге своего кабинета, держа в руках спецтехнику, Марк встретил коллегу, который, увидев магнитофон, улыбнулся и саркастически спросил:

– Охомутали сивку! Ты закрепи на этот раз с противоположного места, правда, неудобно сидеть будет, зато сбережешь свое мужское достоинство.

Вьюгин весело оскалился в улыбке, бросил спецтехнику в ящик стола, достал рабочую тетрадь из сейфа и сел писать отчет о встрече. Записав, он откинулся на спинку и задумался.

Фамилия своего друга во Франции Даниеля Фажона, которая выплыла в оперативной подборке из досье Фроста, не выходила у него из головы, словно он снова был в 1970 году во Франции.