2.

На чердаке нашего дома располагалась крохотная студия, в которой жена проводила большую часть своего времени. Она рисовала картины. Маслом, иногда просто карандашом. Мне никогда не приходило в голову, что это занятие значит для нее гораздо больше, нежели просто морение холстов. Иногда я наблюдал за ее работой, видел, как дрожат пальцы, как медленно опускаются ресницы, и пытался представить, о чем она думает. Не всегда получалось. Однажды ей удалось продать несколько своих картин, что принесло нашей крохотной семье приличную сумму денег. Мне кажется, в тот день я был рад ее успеху, радовался вместе с ней, осознавая, что счастье будет недолгим.

Вот и сейчас передо мной, на тарелке, лежит завтрак. Обыкновенная яичница, с каким-то подобием бекона. В стакане апельсиновый сок, а за окном утренний ветер срывает с деревьев золотистую листву.

Жанна стояла напротив, прислонившись к стене, и курила. Такой она мне не нравилась. Такой она напоминала мне о том, что иногда приходится принимать взрослые решения.

– После обеда нужно забрать Сагиту из школы, – сказала она, стряхивая пепел прямо на пол.

– Хорошо.

– Ты сделаешь это?

– Да.

– Что насчет работы, Том? – внезапно поинтересовалась она.

– Руфус сказал, что в скором времени в город приедет какой-то парень, которому требуются настоящие музыканты. Я мог бы попробовать себя в его постановке.

– Писать музыку для спектаклей?

– Вроде бы да. – Мне пришлось приступить к поеданию завтрака, ибо он начал остывать.

– Может, лучше вернешься в магазин?

– Я еще не уволился оттуда, – уточнил я.

– Тем более. Это стабильный заработок…

– Там воняет тухлятиной.

– И что? – Она развела руки в стороны. – Вечно тебе что-то не нравится. А деньги кто будет зарабатывать? Может, хоть раз в жизни попробуешь стать взрослым?

– Сомнительное предложение, – произнес я, уткнувшись взглядом в яичницу.

– Знаешь, что, мой милый, – Жанна подошло ближе. – Ты слишком большого о себе мнения. И тема с разводом еще не закрыта!

Я постарался пропустить мимо ушей эти слова. Потом я услышал, как она поднялась на чердак, громко хлопнула дверью и уселась за написание картин. Интересно, что же на этот раз намалюет эта взбалмошная женщина?

Спустя некоторое время я отправился в школу, чтобы забрать оттуда нашу племянницу, Сагиту. Шестнадцатилетнюю девочку, у которой были русые волосы, иногда заплетенные в косички, стройные ноги и какой-то странный, взрослый характер, вызывающий у меня волнение. Она занималась танцами. Сейчас модно заниматься танцами, это просто бум какой-то. Все стараются найти способ самовыражения на сцене. Крутятся, вертятся, одеваются в странные наряды и красятся, как последние проститутки. Сагита любила быть в центре внимания, любила валять дурака, заставляя меня краснеть перед людьми. Жена покупала ей хорошие вещи, приличные костюмы, юбки и платья, и эта мелкая стервозина постоянно крутилась перед зеркалом, воображая себя звездой бродвейской постановки.

До школы я добрался на велосипеде. Стареньком, еще довоенном. У него была слегка погнута рама, да и звонок, прикрепленный к рулю, практически не звучал. Мне нравилось передвигаться на этом транспорте. Бесшумный, малозаметный, да и к тому же популярный в нашем городе. Раньше он принадлежал жене Руфуса, но она отдала его мне после того, как упала с него и сломала ключицу.

Сагиту я обнаружил на заднем дворе, она, вместе с подругами из кружка по танцам, хоронила крохотную золотую рыбку. Рыбка еще была живой, жадно виляла хвостом, выкатывала глаза и судорожно хватала ртом воздух, непригодный для ее жабр. Подойдя ближе и прислонившись к высокому дереву, я просто наблюдал за тем, как девушки развлекаются. Они что-то кричали, смеялись, старались казаться занятыми, но, само собой, занимались этой ерундой исключительно от скуки.

Когда ко мне подошла дама, в строгих серебристых очках и накинутом на плечи разноцветном платке, я смущенно поздоровался.

– Господин Андерс, рада вас видеть, – тут же произнесла она. Я слегка пожал ей руку.

– Вы это поощряете? – в свою очередь решил осведомиться я.

– Что именно?

– Развлечение.

– Ах это. – Она улыбнулась и поправила очки. – Это всего лишь невинные забавы. Хорошо, что они не якшаются с мальчиками. В таком случае было бы горазда опаснее оставлять их одних.

Я был вынужден согласиться с этими словами.

– Как успехи у Сагиты?

– О, она чудный ребенок. Мне кажется, вам следует отнестись к ней с большим пониманием.

– В каком смысле? – не понял я.

– Сагита рассказывала, что вы не обращаете на нее внимание. Практически не появляетесь дома, часто ссоритесь с супругой. Кем вы работаете, мистер Андерс?

– Хм, ну я продавец в мясной лавке.

– Отчего же вы сейчас не там?

– Не знаю, – усмехнулся я. – У вас не будет папиросы?

Женщина покачала головой.

– У Сагиты большие успехи в танцах. Советую вам беречь такой бриллиант, может быть, в скором будущем она станет знаменитой.

– Этого я и боюсь.

Дама возмущенно фыркнула, после чего развернулась и удалилась прочь.

Я вновь стал наблюдать за тем, как девушки хоронят рыбку. Они закопали ее в неглубокую ямку, произнесли надгробную речь и разошлись. Выглядело очень странно, а главное – совершенно бесполезно. Мне даже показалось, что откуда-то донеслись звуки корявого оркестра, сопровождающего все погребальные процессы в этом городе.

Я помахал племяннице рукой. Она улыбнулась в ответ.

– Как у тебя дела, Том?

– Лучше всех.

–– Ты выглядишь усталым. Где ты был этой ночью?

– Не знаю.

– Как Жанна?

– Как обычно. Ворчит.

– Может быть, поедим мороженого?

– Пошли.

И мы отправились за мороженым.

У нас было одно место, на городской площади, где мы часто наблюдали за тем, как голуби собираются стайкой и подбирают хлебные крошки с мостовой. Я купил девушке клубничное мороженое, а себе шоколадное. Усевшись на лавочку, она принялась жадно облизывать лакомство, совершенно не замечая того, что сладость капает ей на юбку.

– Вы разведетесь? – внезапно спросила она, глядя в другую сторону.

– Наверное.

– И тебе все равно?

– Нет, ну а что я могу поделать? – мне не хотелось начинать этот пустой разговор.

– Кажется у нее кто-то есть.

– Мужчина?

– Да.

– Ты знаешь, кто это?

– Какой-то парень, с маленькими, противными усами. Такой слащавый, но милый. – Сагита улыбнулась, вновь проведя языком по поверхности мороженого.

– Да и черт с ними, – огорчился я, выбрасывая свою порция в урну.

Потом мы отправились домой. Молча. Девушка шла чуть впереди, позволяя мне любоваться ее стройными ногами и яркой талией. Я думал о том, как она ворвалась в нашу жизнь, совсем юная, оставшаяся без родителей. А вот о чем думала Сагита, мне было не известно. Она просто шла впереди меня, иногда оборачиваясь. Пританцовывала, воображая, что идет по подиуму. Такой красивый ребенок, у которого не было ничего, только мечты.

3.

Задний двор нашего дома был безобразно усыпан пожелтевшими листьями. Жанна давно настаивала на том, чтобы я нашел время для уборки, но мне было не до этого. Так часто бывает, можно месяцами заставлять себя что-либо сделать, но так и не суметь пошевелить и пальцем.

Я положил ранец Сагиты на стул, в гостиной, а сам вышел во двор, пытаясь в очередной раз назначить самому себе срок сдачи участка хозяйке. Несколько дворовых котов уныло шатались по грязной траве, то и дело припадая к земле и вслушиваясь в каждый шорох, происходящий вокруг них. Они напоминали мне жалких воришек, решивших стащить из музея какую-то ценность, но не знающие, где точно она располагается. Такой у них был растерянный вид. Я запустил в их сторону маленький камень – животные тут же разбежались кто куда.

Здесь можно было подумать над темой развода. Он был неизбежен, как пробуждение после бурной пьянки, когда болит все тело, а в голове постепенно проявляются картинки, объясняющие твое паршивое, душевное состояние. Да, пожалуй, брак можно сравнить с этим чувством. Мне хотелось его с этим сравнивать, чтобы хоть что-то почувствовать. Странно, но порой трудно признаться в том, что ты обычный человек, даже находясь один на один с самим собой. Что ты тоже можешь грустить, переживать и радоваться победам. Но мы так часто привыкли облачать себя в маски желаемого, что совсем позабыли о сути, о том, кто мы и на что способны.

Я знал, что добром все это не кончится. Жанна обязательно доведет ситуацию до абсурда, а я просто закрою глаза на всё это. Отмахнусь, отгорожусь стеклянной стеной, постепенно убедив себя в том, что всё это происходит не со мной. Так всегда бывало проще пережить неудачи. А разрыв – это обыкновенная неудача.

Усевшись на деревянную лавку у забора, я закрыл глаза.

Вспомнил войну, вспомнил, как было тяжело. Вспомнил, каким юнцом я был. Вообще тогда всё давалось мне нелегко, в первую очередь было трудно понять, что от меня требуется, какова моя миссия. Да и какая у меня могла быть миссия, если всё, что мы делали изо дня в день, – это то, что мы выживали. Двух моих приятелей посадили на штыки, а одного приговорили к расстрелу за воровство съестной продукции со склада. Когда я вспоминаю его выражение лица, в момент поедания добытой тушенки, мне становится понятно, почему он так поступил. В тот миг он был свободен, а я нет. Я забыл его имя, но не забыл его довольную улыбку.

Жанна нашла меня много позже войны. Мы вместе лишь пять лет. Она тогда была одета в желтое платье, на улице было лето, и по радио, рупоры которого располагались в разных частях города, играла старая, но очень красивая песня. Я еще тогда носил бороду, которая жутко раздражала будущую жену. Вызывала раздражение. Именно по этой причине уже на второе свидание я пришел гладковыбритый, приправленный ядреным, новым одеколоном. Жанна сказала, что находит меня весьма элегантным, а мне просто было приятно пройтись по городским улочкам с молоденькой, симпатичной девушкой.

А теперь эта девушка плюет мне в лицо и говорит о том, что я стал пустым местом.

Пришлось открыть глаза и заползти обратно внутрь дома.

Сагита тренировалась у себя в комнате. Она до одури повторяла какие-то танцевальные движения, от которых у любого другого человека голова пошла бы кругом. Но только не у нее. Ее таланту, а главное, стремлению можно было только позавидовать.

– Как успехи? – спросил я чуть позже.

Сагита обернулась на звук моего голоса. По ее лицу стекали струйки пота.

– Ты меня напугал. – Она плюхнулась на кровать, жадно дыша.

– Прости. Ты так старалась, не хотел тебе мешать.

– Да, иногда я ухожу в себя. – Девушка вытерла мокрый лоб.

Я уселся на пол, прислонившись спиной к ее кровати.

– Чем занята Жанна?

– Кажется, рисует. – Я закрыл глаза, хотелось спать.

– Она часто рисует – в последнее время.

– Это же хорошо, ты так не считаешь?

– Хорошо, – повторила она и вздохнула. – Вечером я иду с подругами гулять, но не волнуйся, допоздна не задержусь.

Я дал добро на это дело. Всё лучше, чем сидеть здесь и слушать эту тишину.

Вечером на прогулку отправился и я.

Было прохладно. Руфус пришел с парочкой своих ребят, и мы все вместе отправились в бар, где хорошенько накидались вином. Потом поперлись на корабельную пристань.

Город был портовым, и в доках в позднее время суток можно было запросто напороться на всякого рода шваль, начиная с проституток и заканчивая ублюдками, отрезавшими уши у мертвого тела. Такое, конечно, редко случалось, но тем не менее зла в этом городишке хватало.

С моря дул резкий, опьяняющий ветер. Я вдыхал его полной грудью и изредка поднимал голову вверх, чтобы разглядеть бледные звезды, слабо просматривающиеся сквозь завесу туч. Но они были там, за всеми этими облаками, и готовились в любой момент свалиться на землю. Странные они какие-то, эти самые звезды.

Мы прикончили несколько бутылок вина, а потом еще какое-то время играли на гармошке и гитаре. Вокруг нас собрался малочисленный народ, состоящий из изрядно напившихся молодых людей и их девушек. Они подпевали знакомым мелодиям, хлопали и рассказывали свои несуразные истории. Чуть позже мне захотелось спать и, прислонившись спиной к холодной, бетонной плите, я задремал.

Очнулся от приступа тошноты. Тут же вывернул всё содержимое моего желудка наружу, вытер губы и побрел сонной походкой в сторону дома.

Город спал. Была ночь. Вроде часов двенадцать. Фонари горели, как самое настоящее пламя. Ориентируясь на их вызывающее свечение, я выпрыгивал из темноты на освещенные улицы, хватаясь руками за всё, что только можно, лишь бы сохранить равновесие.

Добравшись до своего дома, я неторопливо проник внутрь, скинул обувь, снял верхнюю одежду и пошел на кухню, чтобы попить воды.