Интервью
Грамотеи
Мимолетное знакомство
Нетипичная журналистика
Плагиат и штампы
Фотогеничная профессия
«Говорит Аромашево»
Соблазны
Где вы, юные дарования?
Кроме начального, общего, среднего и высшего образования есть еще «наивысшее» – дополнительное, которое позволяет молодым людям сориентироваться в выборе жизненного пути.
У хорошего корреспондента и корова мычит, а у плохого и доярка молчит.
Редакторская поговорка
Редактор с чеховской фамилией Беликов поручил ко дню легкой промышленности написать о торжественном мероприятии текстильщиков. В зале Дворца культуры с сервированными по-праздничному столиками нашелся отдельный уголок и корреспонденту.
После многочисленных речей, пожеланий, награждений и разогрева под хорошие закуски гости расслабились и, по моим расчетам, вполне «созрели» для интервью.
Соблюдая определенный этикет, поклевал вилкой некоторые деликатесы, к спиртному, однако, не притронулся. Мои сверхскромность и одиночество с блокнотом заметили. Через некоторое время, проявив находчивость, начальница одного из цехов делегировала к моему столику двух прекрасных дам. Ни интервью, ни дружеского знакомства с молодыми текстильщицами в тот вечер не предполагалось: свои вопросы я подготовил увешанным орденами и медалями ветеранам. Но девчата, как две обворожительные бабочки, вспорхнули передо мной и присели напротив, обдавая нежностью духов.
– А вы почему, молодой человек, скучаете? – белозубо ослепила одна из них.
– Вот, готовлю заметки для газеты, – отпарировал я.
На что вторая спутница, чуть смущенно пододвигая уже наполненные бокалы, предложила:
– Давайте выпьем за вашу газету, за вас и, конечно, за нас, работников легпрома!
Дальше пошли тосты более романтичные и шутливые, сопровождая которые девчата только обмакивали в бокалы губы, а я, демонстрируя молодецкую удаль, опрокидывал по полной…
Домой я приплелся за полночь и мало, что помнил. Молодая жена и теща проглядели все окна, ожидая хозяина. Были более благоприятные семидесятые, и меня, слава Богу, не раздели на улице и не ограбили.
Редактор Вячеслав Михайлович был не доволен. Вместо запланированного интервью пришлось втиснуть «прокисший» тассовский материал.
Девчат, которые «по-комсомольски» укатали меня на вечере, я больше не видел. Да и как их узнать в цехах среди сотен таких прекрасных и неповторимых. И только начальник тростильного цеха Татьяна Анисимова при встрече загадочно улыбалась: подосланные ею «агенты» справились с задачей отлично!
Зинайда Гинадивна
самая лудшая учитиль рускава
Будучи членом жюри городского литературного конкурса среди школьников, просматривал и отбирал десятки присланных сочинений. Некоторые «акулы пера» писали: «рыца» (рыться), «оррестовали», «счас», «щетаца» (считаться) и много другого забавного. По этому случаю мне вспоминался армейский финансист – подполковник Егоров. В отчетных документах он устоявшимся каллиграфическим почерком выводил «истче» (еще). «Кто сделает больше ошибок в этом слове?»
В редакцию воинской газеты «Ленинское знамя», куда меня определили после учебки, я пришел уже с некоторым корреспондентским опытом. На втором году службы начал баловаться стихосложением, напечатал несколько патриотической направленности стишков и даже засветился на семинаре начинающих, который проводил писатель Роман Солнцев. Это было время, когда певец енисейских берегов и очернитель Великой Отечественной Астафьев гнал плановые строчки в одном из отделов газеты «Красноярский рабочий».
Как-то в редакцию пришел Герой Советского Союза. Представившись, он положил на редакторский стол школьную тетрадку:
– Стихи, посвященные маме, хочу у вас напечатать!
Приняв тетрадку и мило распрощавшись с Героем, редактор вызвал меня к себе:
– Поскольку ты у нас главный стихоплет, поручаю тебе разобраться с содержанием этой тетрадки.
И уже мягче и ироничнее добавил:
– Володя, сделай так, чтобы не обидеть заслуженного человека!
Читая вирши ветерана, вспомнил неподдельную иронию майора. Первая страница корявого почерка начиналась примерно так:
«Ты сидишь, моя старушка
У окна своей избушки, спицами шебурша…»
На этом рифма заканчивалась, и дальше все под Пушкина с переходом в прозу. И юный «Белинский» в солдатской форме на страх редактору все забраковал.
Журналистский наставник, фронтовой политработник Михаил Алексеевич Филимонов рассказывал, как один известный генерал принес Сталину письменное изложение обстановки во вверенных войсках. Через несколько дней Иосиф Виссарионович пригласил его к себе и, возвращая рапорт, пожурил: «Жаль, что вы русский язык уважаете меньше, чем я, грузин, и указал на грамматические ошибки».
Моя теща Мария Ивановна как-то пошла в сберкассу снять двадцать пять рублей (советских). Взяла бланк и задумалась: «Как же пишется „25“ прописью: отдельно или вместе?». Постояла, постояла и написала «сорок», потому что и «тридцать» забыла, как пишется: училась то еще до войны.
А с матерью было еще комичнее. Она никогда не училась, грамоту не знала, а в обиходе ее проскакивали труднопереводимые слова. Например, когда на окраине села расположилась нефтеразведочная экспедиция со своими вагончиками, она называла эту организацию не иначе как «испи? диция», а ее сотрудников – «офтяники». Переехав в город к дочери, она шифоньер называла «фанер». В пенсионной ведомости она рисовала первые три буквы своей фамилии, которые выучила за несколько месяцев сельского ликбеза.
Еще на ветках ни листочка,
Сквозь гомон улиц городских,
Куда ты, маменькина дочка,
Куда ты, в туфельках таких?
Этот отрывок из лирического стихотворения московской поэтессы Ларисы Таракановой почти сорок лет не выходит у меня из головы.
Небольшая предыстория. Летом 1972 года на тюменской земле проходил литературный праздник. Десятки известных писателей и молодых собрались сначала в областном центре, а потом разъехались по районам. Аромашево, где я работал в райгазете, они почему-то обошли и остановились в соседнем Сорокинском районе. Я переговорил с редактором Леонидом Устюговым, и он откомандировал меня туда как спецкора. Сорокино я знал хорошо. Не так давно село Кротово, где я учился, было в подчинении этого района; местный военкомат призывал меня в армию. Здесь было много знакомых, но главное, в сорокинском фотоателье обосновался мой хороший приятель Николай Попов. Он то и известил меня по телефону о приезде высоких гостей.
Так, благодаря «зоркому глазу» Николая Петровича, в моем альбоме появились фотокарточки с того литературного мероприятия: вот я в группе писателей, а на двух других снимках о чем-то говорим, а может, даже спорим с Ларисой Таракановой. Совсем недавно у двадцатилетней девчонки вышла книжка-первенец «Птица воображения», и она наизусть продекламировала мне несколько стихотворений. С легкой руки знаменитого омича Леонида Мартынова, теплых рекомендаций Булата Окуджавы и Юлии Друниной ее по этому небольшому сборнику приняли в Союз писателей.
Я рассказал Ларисе о трагической судьбе местного поэта Владимира Белова. Она сочувственно жалела, что их плотный график литературных мероприятий не позволяет ей встретиться с этим человеком.
С той памятной встречи прошло почти сорок лет. Какой она теперь стала, хрупкая московская блондинка? Из публикаций знаю, что Тараканова была делегатом 17 съезда ВЛКСМ, а это, по советским меркам, тоже немалый взлет. Сегодня у Ларисы Владимировны семь поэтических книг и замечательные исследования жизнедеятельности Петра Столыпина.
Говорят, что поэты нынче ни в чести. Но это ни про ее проникновенное творчество
…Что делать мне на празднике чужом?
Помалкивать. Потягивать боржом.
И из себя глядеть, как из дупла,
и чуять наступление тепла.
В старом здании аромашевской восьмилетки поручили организовать радиоредакцию. Наспех отремонтированное помещение обставили мебелью и необходимой радиоаппаратурой, в которой я мало что понимал. До армии знал дешевенький приемник – проигрыватель «Серенада», за который мать выложила в промтоварном магазине почти месячную зарплату. Приставленный для технического обеспечения долговязый связист Женька Артемов успокоил меня и показал, как нужно щелкать магнитофонной клавиатурой.
С месяц я присматривался, прилаживался к технике звукозаписи и столько же стажировался на областном радио. Вещание планировалось проводить два раза в неделю по 15 – 30 минут. Никогда бы не подумал, что эти минуты так «прожорливы»: чтобы их заполнить, приходилось пылиться по совхозным дорогам: готовить материалы с полей и ферм, привлекать к выступлению специалистов сельского хозяйства и других направлений. В семь вечера подходили дикторы – зав. отделом культуры Лидия Петрова и звонкоголосый школьный трудовик Валентин Плесовских. Я с волнением включал тумблер, и трансляция растекалась по проводам, словно по жилам, на двадцатитысячную аудиторию района. Иногда по техническим причинам радиопередачи срывались, и идеологический куратор Тамара Николаевна Терентьева меня слегка журила.
Как-то пригласил для выступления председателя райисполкома, бывшего кротовского агронома, Стрелкова. С первых минут звукозаписи было понятно, что Михаил Александрович нечасто имел дело с микрофоном и поэтому волновался. Чтобы не смущать земляка, показал ему, где выключить магнитофон после записи, и вышел из студии. Когда через какое-то время вернулся, застал комичную картину: раскрасневшийся предрика сидел в ворохе распущенной пленки и нервно тыкал пальцами по магнитофонным кнопкам, пытаясь остановить непослушный агрегат.
Глянув на меня, он досадно психанул:
– Что это за техника?!
Я объяснил ему, что из-за нехватки пленки приходится работать на склеенной, которая в любой момент может оборваться.
На следующий день он свел меня с начальником райфинотдела Фининым и дал указание выделить на нужды радиовещания необходимую сумму. Катушками магнитной ленты я запасся на целый год. Купил приличные микрофоны, а подвернувшийся кротовский умелец Вовка Кондрюков собрал микшерную установку. Деньги еще остались, и в ведомстве Тимофея Михайловича Киргинцева пошили шторы и звукоизолирующие экраны.
Не меньший конфуз у меня был и с первым полевым радиорепортажем. В то время производственными делами славилось полеводческое звено Виктора Григорьевича Горлова. Его постоянно осаждали местные и заезжие корреспонденты. Перед человеком с блокнотом он чувствовал себя уверенно – сколько их перебывало! Но когда впервые поднес к его обветренному лицу головку микрофона, он оробел, заволновался и ничего, кроме «пыков» и «мыков», вперемешку с глубокими вздохами и покашливаниями, записать не удалось. Намучив знатного звеньевого, с третьего или четвертого дубля репортаж на фоне рокочущей техники все же удалось сделать. Смонтированный при помощи ножниц, материал прозвучал и даже получил какие-то вдохновляющие отклики начальства. Со временем Горлов привык к микрофону – ликбез давал результаты, и мы смело выходили на тюменский областной радиоэфир. А репортажи с «заплатками» еще долго помнились.
Анкетирования среди радиослушателей никогда не проводилось, и я не знал, говоря по-современному, рейтинга своих передач. Но однажды все же поэкспериментировал, и в одной из них объявил о концерте по заявкам ко дню 8 марта. К моему удивлению, пришло около пятисот писем. Целый день я их распечатывал и рассортировывал. Из нескольких безымянных конвертов с волнением прочитал любовные признания. Вот тебе и рейтинг! Я точно знал, что моими неизменными и постоянными слушателями были родственники, друзья, соседи, герои передач и, конечно же, райкомовские кураторы. Двоюродные братья прозвали меня «Горит Аромашево» – так с проглоченным слогом звучало вечернее приветствие. В минуты местного вещания они, похихикивая, теснились у репродуктора и после передачи делали мне технические замечания, о которых я и сам знал.
Когда из радиовещания меня перевели на другой идеологический участок, эту хлопотную должность поочередно занимали два Юрия: недавний выпускник школы Юра Палагин, которого я какое-то время опекал и поднатаскивал, и Юра Мандрика – уже опытный журналист – газетчик из приезжих. Вот с ним-то и случился один курьез.
О проекте
О подписке