Глава 2

Ирина Песецкая все-таки написала книгу.

Монотонный труд занял несколько месяцев, и писательство оказалось не столь восхитительным процессом, как казалось, гуляя по роще и придумывая головокружительные повороты сюжета.

Она убивала и воскресала персонажей, плела сюжетные нити- да так, что приходилось возвращаться на несколько глав назад, чтобы их распутать. Иногда приходилось рубить сплеча, – выбрасывать десятки страниц и переписывать все заново. Персонажи вели себя из рук вон плохо, – не хотели двигаться туда, куда было задумано, своевольничали и путали ход событий.

Потом автора Песецкую замучили поправки.

Полировка, рихтовка и перекраска не сделают из Москвича Мерседес. Казалось, ещё чуть-чуть, вот здесь и здесь поменять- и текст заиграет красками жизни. Но не тут- то было. Появлялись и исчезали монстры типа «Ее обуял страх, который был непреодолимым, потому что тьма, накрывшая город, привела к рождению ненависти в его души и заставил…», ну и так далее.

Вместо книги получился бухгалтерский отчёт о событиях полугодичной давности, сдобренный неуместными сравнениями, громоздкими причастными оборотами и отсутствием логики событий.

Выбор названия сводил с ума, – сначала это был «Человек с монетой», потом- «Золотой экю», потом… вариантов набралось три десятка.

Песецкая жила рядом с Светланой Донченко на Сергеевской в посёлке Каберне. Они вместе пережили гипс и сломанные рёбра, смерть Виктора, мужа Светланы, всю историю с комиксами. К кому, как не к Светлане обращаться за помощью?

Ирина много лет мечтала написать книгу. История с мужем Светланы показалась достойной читателя, она терзала ее так и эдак, но результат оказался просто жалким.

Прочтя первые десять страниц, Светлана оценила размер катастрофы.

– Знаешь что, птичка моя, – успокоительно пропела она.– Все не так плохо. Я будто окунулась в те события. Тебе лишь нужно добавить немного пряностей в супчик. Я знаю, что делать.

Так на сцене появился Слава Довгий.

Слава Довгий не подходил ни под одну из категорий мужчин, с которыми до него приходилось иметь дело.

Он закончил Одесский университет. Он говорил по-французски, как француз, одно время работал тележурналистом местного канала. Он написал серию книжек об истории любимого города. Уехал во Францию, в Париж, где прослушал литературный курс. Несколько лет прожил во Франции, пытаясь сделать карьеру. Вернулся домой, долгое время не мог найти работу.

На улице столкнулся со Светланой Донченко, с которой они были однокурсниками по университету. Света предложила ему работу на языковых курсах, и с тех пор Довгий преподавал французский и украинский языки. Параллельно пытался заниматься литературной деятельностью, готовил фундаментальный труд об интереснейшем периоде порто-франко, и бегал марафоны. Довгий вел замкнутый образ жизни, походил на жёлчного эгоистичного человека, и оживлялся лишь при упоминании литературы.

Светлане, впрочем, он отказать не смог, так как считал себя обязанным, – полученной работой, помощью при покупке квартирки в старом городе, и вообще, – вниманием к его персоне.

При первой же встрече с Ирой Песецкой он заявил, высокомерно глядя сверху вниз на рыжеволосую красотку:

– Писательское дело, – тяжелый труд. И слепое. Мы похожи на любителя подлёдного лова, – долго готовим снасти, снаряжение, приманку. Забрасываем удочку и ждём. Что там происходит на другом конце лески, нам неведомо, пока не клюнет.

И добавил угрюмо:

– А иногда так и сидим. Без клева.

Первая сессия прошла в пустом классе языковой школы, на нижнем этаже многоэтажки, нависающей над дендропарком. В парке гуляли мамы с детьми, орали мужики внутри проволочной сетки, пиная мяч и друг друга. Как стрижи, в разных направлениях летали по аллеям, посвистывая, счастливые велосипедисты. Начиналась осень.

А здесь нудный 43летний неудачник скучным преподавательским голосом наставлял несмышлёную студентку:

– Это все никуда не годится. Графоманские каракули неудовлетворенной старшеклассницы пополам с безграмотным полицейским протоколом. Грамотность на уровне колена. Это же не Привоз, в самом деле! «Ты ж знаешь, как делать, чтобы не нарваться»!

– Это моя первая книжка, – несмело пискнула Песецкая.

– Читателю это знать не нужно! Если хотите продать помидоры, вы не станете объяснять: это я первый раз сажала, я ещё не знаю, как поливать, как подрезать, когда срывать. Покупайте и жрите, какие есть.

Рыжая авторша беззвучно ругала и Свету, и себя, и этого зануду. Какой из меня писатель, злилась она.

– Давайте возьмём предисловие. Какой-то румын просыпается с похмелья, его тошнит, он немытый, вываливается во двор, заводит развалюху и по грязи прется на работу. Да уже на описании двора ваша книжка улетает в угол, чтобы больше никогда не открыться! Начинать надо по-другому. Нужна сверхзадача! Разведите философию- о случайности, совпадениях, превратности судьбы. И покороче! Заинтересуйте читателя- если он не простофиля, воспитанный на Донцовой или Спиллейне, начните хоть так: «Ничего нет случайного в странностях. Человек приходит на кладбище на похороны коллеги…»

Но постепенно дело пошло.

Ирина втянулась, и вспышки раздражения и всплески желчи становились реже и реже. Дело продвигалось, Слава получал свой гонорар консультанта-стилиста, из куска камня начали проступать контуры фигуры, – плечи, мышцы, разворот головы.

Иногда они работали в парке за дощатым столом, над головой щебетали птички, и желтый лист закладкой падал на клавиатуру. Несколько уроков прошло у Ирины. Но чаще всего- в квартирке на Канатной.

Ни о каком флирте не могло быть и речи. Когда он садился за стол, любое промедление приравнивалось к предательству идеалов. Если Довгий однажды избрал роль учителя, он следовал высокому статусу всякую минуту. Он держал плетку и сек ею воздух, она- прыгала с тумбы на тумбу, тряся рыжей гривой.

Да и по правде сказать, его мужские достоинства не особенно привлекали Песецкую. В свете лампы поблескивала лысина, осанка как у верблюда, одевался он, как ветеран всех войн двадцатого столетия, – и был, конечно, невыносим до занудства.

Зато в переносе букв, слов и предложений в правильном порядке на монитор, его коленоподобную голову отметили божественной рукой. Ирина описывала историю казенным языком хрущевских дворов. Под его пальцами затор лесосплава на реке волшебно превращался в стройное, плавное повествование.

В квартиру, на втором этаже старого здания, построенного ещё до Октябрьского переворота, вела лестница лет на тридцать моложе. Двор размером с большую комнату в сталинке, облупившиеся стены, бельевые верёвки и запах кошачьей мочи. Металлическая лестница, частично закрывалась от дождя и снега кривым навесом.

Вся недвижимость состояла из продолговатой комнаты, малюсенькой кухни и туалета на две ступни (женщине, чтобы добраться до унитаза, надо было входить туда спиной).

В комнате отсутствовал телевизора, не было обеденного стола, не имелось ковра, не было полок. На стене криво висел блеклый пейзаж- то ли степь зимой, то ли зимний вид степи.

Иногда Довгий так увлекался, что правка очередной главы растягивалась на несколько часов, но авторша не сопротивлялась. Он жонглировал гиперболами, находил аллегорические сравнения, вносил щепотки юмора в пресное тело описания- немного, но вкус текста менялся кардинально, – так из супа выпускника кулинарного техникума шеф-повар готовит если не шедевр, то вкуснотень.

– Вы так любите литературу, – сказала она однажды, во время редкого перерыва. – А библиотеки у вас нет. Предпочитаете электронные?

– Я не читаю художественную литературу.

Она поджала губы.

– Я ее ненавижу. Все, что мне надо, я нахожу в Интернете. В редких случаях обращаюсь в специализированные библиотеки.

– А как же эта? Вроде бы беллетристика…

Он покосился в направлении указующего перста.

На ручке кресла действительно лежала книга в пестрой обложке, толщиной с доску для разделки буханки хлеба.

– Это подарок. От моего учителя, которого я уважаю и люблю.

– Он жив? Простите…

– Да, – сказал Слава, как показалось, с тенью несвойственной ему грусти.– Но он далеко. Тем не менее, регулярно общаемся.

Однажды, когда, извинившись, Слава вышел на кухню с телефоном, Ира не удержалась и взяла книгу в руки. Плотный том в бумажной обложке. Текст на французском. На обороте размашистым почерком чернильной ручкой автор написал несколько строк. И подпись.

Она положила книгу на место.

Работа спорилась.

Песецкая мечтала, как скоро выложит свою книгу в интернет и будет ждать… денег и признания. Несколько раз она предлагал, чтобы фамилия Долгий появилась на обложке, но Слава каждый раз отрицательно качал головой.

Правка книги перевалила за экватор, когда в жизни Славы произошло нечто.

Однажды он встретил ее в школе, и Песецкая поразилась, – это был другой человек. Довгий глядел ясным взглядом, сутулость почти исчезла, плечи расправлены.

– Дорогая Ирина!

«Дорогая Ирина»? Чего это с ним? Женится, что ли?

– Должен извиниться, но следующие два-три месяца мы не сможем заниматься так часто, как оно было.

Он даже говорил не по-писаному.

– Жаль…

– Не надо жалеть. Мы обязательно закончим вашу книжку. Мы из неё сделаем конфетку. И если читатели ещё не перевелись, ее будут покупать, как горячие пирожки с мясом на балу вегетарианцев!

В следующие две недели они встретились всего три раза. А потом…

А потом произошло ужасное…

Пожилая женщина сидела в легковой машине и от нечего делать разглядывала улицу и людей. Она ждала невестку, дуреха застряла в очереди в аптеке на углу.

Прошёл хозяин с собакой странной породы- кудлатая, с длинной мордой, как будто выпиленная из фанеры. Проехал молодой парень на мопеде, с ящиком сзади. Наверное, пиццу развозит.

Потом внимание сместилось на парочку, стоявшую недалёко от входа в продуктовый магазин. Эти двое самозабвенно ели мороженое- один в рожке, другой, повыше, – на палочке.

Первый, ростом совсем коротышка- с квадратным телом, прямоугольной головой, в полосатой рубашке под кожаной курткой, и брюках с карманами на ляжках. Он лизал мороженое, жмуря от удовольствия глаза. Сладкий сок капал на рубашку.

Высокий деловито обкусывал коричневый прямоугольник, держа мороженое на весу. У этого были чёрные усы скобкой, короткий плащ, распахнутый на груди, откуда выглядывал свитер с надписью «Одесса» с якорем и чайкой.

«Тарапунька и Штепсель» – грустно улыбнулась она. Давно это было.

Ее глаза переместились на витрину через улицу, со свадебными платьями на манекенах, и она почти сразу забыла о сладкоежках.

Пара продолжала поедать сладости.

Их звали: маленького Беня Фрайман, высокого, – Пётро, или Петер Андрейчак. Вид на жительство Бени во Францию миновал пятую годовщину. Петер был французом во втором поколении.

Однако оба привыкли к другим именам.

– Ну и как тебе, Травма, этот красивый город? – облизывая губы, приговаривал Беня.– Рай на земле.

Полная кличка длинного звучала на медицинский манер, что ему нравилось, – Травматолог. Для друзей и подельников- Травма.

Коротышку коллеги звали Святоша, за пристрастие к цитатам из божественных книг. Отец Святоши был евреем, мать- украинкой. Дед по материнской линии, священник, в своё время настоял, чтобы мальчика отдали в духовную семинарию.

Даже для Одесской области это было чересчур.

– Що тут скажеш, приємне місто, – ответил Травма, обсасывая палочку.

– А как тебе жратва? Мечта! Даже моя мамочка так фаршированную рыбку не делает…

– Добра їжа. Дуже смачний борщ. Смачні пампушки.

Святоша с сожалением выцедил в рот остаток растаявшего мороженого и аккуратно положил стаканчик в урну у бордюра. Огляделся на прохожих, машины, троллейбус, стоящий на светофоре.

– Что ж, Богу помолясь, приступим. Кто разумеет делать добро и не делает, тому грех.

– Повністю згоден.

Они перешли Канатную улицу по зебре, на зелёный свет. Оба никогда не нарушали законов без нужды. Зачем привлекать ненужное внимание?

У стальных ворот с намалеванной на них цифрой 57 Святоша остановился.

Травматолог тут же прикрыл его своим телом, делая вид, что остановился прикурить. Через несколько секунд примитивный цифровой замок ворот щёлкнул, и оба проскользнули внутрь.

Они неслышно поднялись по лестнице- Святоша впереди, Травматолог по пятам. Оба крутили головами по сторонам, переводя глаза на окно дома с другой стороны двора и ворота, оставшиеся сзади.

Замок в покрытой древним дерматином двери сдался без сопротивления.

Внутри пахло холостяцким жильем, – пылью, пригоревшей гречкой и старой краской.

Длинный уныло огляделся.

В маленькой квартирке было тихо, только снаружи гудела никогда не утихающая Канатная улица.

– Ну І скільки нам тут стирчати?

Святоша пожал плечами и с независимым видом сел на продавленный диван. Травматолог с укором посмотрел на него, и стал шнырять по комнате, словно таракан по ночной кухне.

Ждать пришлось долго.

Только через час двадцать восемь минут в замке заскрежетало.

Дверь отворилась, хозяин квартиры шагнул внутрь и обнаружил в своём собственном коридорчике, заставленном всякой рухлядью, коротышку с квадратным лицом.

– Не понял…

– Вы Владислав Долгий?

– Да, но…

– Без всяких «но», – сказал Святоша и хлестко ударил хозяина в висок быстрым боковым справа.

Слава Долгий с грохотом упал, загромоздив собою порог.

Он уже не видел, как из глубины комнаты появился длинный человек с ножом и не услышал, как коротышка сказал:

– Только не здесь, Травма, все порог будет в кровище. Надо его перетащить…

– Літак через годину. Треба поквапитися.