– А есть такие, – легко повелся Алексей. – Когда мы эту контру новую, кулаков то бишь, раскулачивали, на меня сам Марк Захарович Стоцман внимание обратил. Челове-ек! В Чека еще в Гражданскую состоял, колчаковцев лично расстреливал, а п-потом и всяких недобитков. Лично меня выделил и даже папиросницу подарил. Вот, смотри, ишь какая, с надписью!

Посмотрим, что за папиросница. Хм, неплохая. Серебряная, украшенная кусочком янтаря в центре. А вот на обратной стороне – гравировка, весьма варварским образом нанесенная и нарушившая элегантный когда-то аксессуар. И гласила она: «Фомину А. Г. за пламенную борьбу с кулацким элементом от иркутского ОГПУ». Серьезная надпись. Не от конкретного чекиста, а от всего, кхм, их городского сборища. Или все так, ради красного словца? Хотя сомневаюсь, этот народ не любит себя под удар подставлять.

– А Гэ – это Алексей Гаврилович. Так меня, значит, зовут. А окромя подарка, еще и статья в газете была, она у меня в вещах, долго искать придется. Выпьем!

– За то, чтобы твои заслуги перед советской властью и дальше достойно оценивали, – предложил я тост и понял, что он аккурат к месту пришелся.

– Потому и еду в Москву, – несколько сдавленно произнес Фомин, поскольку водка прошла так себе. Да и соленый огурчик помог не так чтобы очень. – Там и просто с таким запасом не должно быть сложно стать тем, кем хочу, а еще и…

– Есть и «еще»?

– Есть. Марк Зах-хар-рвич подсказал, кого лучше найти и от него пламенный р-ревлюционный привет передать. Руцис Аркадий Янвич его зовут, Голова-а! В иностранном отделе раб-ботает…

Шмяк! Мда, нет молодца сильнее винца. Голова Фомина рухнула на едва-едва подставленные им руки, а спустя пару секунд раздался могучий храп. Уморился, болезный, в неравной битве с зеленым змием. Нормальный, здоровый алкогольный сон. В общем, я как-то и не против такого вот исхода событий. Не придется лекарства переводить, в водяру их подсыпая. Думаю, на пару часов он и так ушел из мира реального в мир снов или там кошмаров, мне оно как-то без разницы.

Остается лишь отволочь пьяное до изумления тело до извозчика или авто, после чего отвезти его на окраину города. Везде, в том числе и в Саратове, есть такие места, где можно чувствовать себя довольно вольготно в плане выбивания сведений, если только местной шпаны не боишься. А милиция… При чем тут милиция? Она в этих местах появляется не так чтобы сразу. Да и вызывать оную местные жители не так чтобы сильно любят.

Попробовав самостоятельно отволочь пьяное тело, я почти сразу понял, что это будет… тяжело. Вес самого Фомина, плюс его багаж, да еще мой – совсем тяжко. А вокруг есть достаточное количество запойного вида пролетариата, готового помочь, если только не за «спасибо».

Нормально получилось. Всего лишь за пару рублей двое полупьяных типов дотащили до извозчика и самого Фомина, и его вещи. Да еще сильно благодарили за представившуюся возможность. Потом оставалось лишь назвать примерный адрес и ждать, пока водитель кобылы довезет до нужного места. Глухого такого, дикого. Право слово, выгляди я чуть менее прилично, он бы мог и не согласиться везти по столь необычному пути. А так ничего, прошло, хотя, конечно, дополнительную плату он получил. Вместе с необязательным, но все же пояснением:

– Вот, с братом приехали… Родичи когда-то здесь жили поблизости. Дома самого уж давно нет, одни развалины. А ему вожжа под хвост попала… давай хоть ненадолго, а заедем, посидим на том месте, где они когда-то жили. Дядька с тетей. Легче согласиться, нежели спорить.

Извозчик сочувственно посмотрел на меня, укоризненно на бесчувственное от алкоголя тело. Потом перевел взгляд на приближающиеся развалины разрушенных еще в гражданскую войну домов и вздохнул:

– Дикое место, плохое. Опасно тут оставаться, особенно на ночь глядючи.

– Да кого мне бояться-то? Местных воришек? Так я при оружии, – показываю неожиданно душевному человеку «парабеллум», а затем милицейское удостоверение. Настоящее, за исключением фотографии, конечно. – Братец мой тоже не гражданский, хоть сейчас только храпеть во сне может.

– Тогда другое дело, гражданин начальник.

Заметно успокоившийся, он уже без излишних нервов довез до указанного мной места. После и вовсе помог выгрузить Алексея и даже устроить того поудобнее, подложив тому под голову его же собственный саквояж. Пожелал всего хорошего и, подхлестнув кобылу, удалился восвояси.

Хороший человек. Прост, как три копейки, но без гнили внутри. Жаль только, что жизни таким как не было, так и не будет на просторах моей искалеченной до неузнаваемости Родины. Более десятка лет уже она изуродована. Когда это закончится? Сомневаюсь, что даже высшие силы то ведают. Эх, уйди, печаль, сейчас ты совсем не к месту нагрянула. Сегодня у меня…

А что у меня сегодня? Праздником я случившееся точно не назову. Не тот случай. Да и не помню я в своей жизни того дня, который можно было бы назвать праздником аж с того времени, когда все вокруг рухнуло и разбилось на мириады осколков. Нет, не праздник точно. Просто очередной шаг к цели – небольшой, но важный, без которого все было бы куда труднее.

Слегка улыбаясь приходящим в голову мыслям, я оттащил Фомина в более укромное место, под прикрытие полуразвалившихся стен когда-то добротного дома. Следом притащил и всю его хурду. Теперь осталось связать руки-ноги, озадачить кляпом и… Нет, будить пока не стану, лучше как следует пороюсь в вещах, разделяя их на нужные и хлам.

Приступим. Носильные вещи: рубахи, белье, явно парадные брюки с пиджаком и все такое прочее. Это мне не требуется. С десяток фотографий, где изображен, как я понял, он в детстве и юности. В детстве в кругу семьи, потом… Детдом, понятно. Значит, и искать, по большому счету никто не станет. Но фотографии оставляю без малейшего сомнения. То же самое можно сказать насчет всех документов, папиросницы и трех газетных вырезок, на которых в той или иной степени описывались «подвиги» верного ленинца Фомина. В некотором смысле тоже документы, где-то даже поважнее прочих. Своего рода, кхм, рекомендации для поступления в ОГПУ.

Письмо, одно-единственное. Так, а что в нем вообще находится? Запечатано, однако. Зато можно прочитать, кому адресовано – Аркадию Руцису. Не удивлюсь, если от Стоцмана Марка Захаровича, иркутского чекиста, а речь в нем идет о рекомендации Алексея Фомина к нелегкой службе, где и без него садист на уроде и психопатом погоняет.

Вскрыть сейчас? Не стоит, вдруг аккуратно не получится. Лучше уж потом, в более комфортной обстановке и с необходимыми инструментами в лице парящего чайника и тонкого лезвия. Тогда и вскрою, и прочитаю, и, что особо важно, следов не оставлю. Право слово, я же не представитель широких народных масс, чтобы вручать чекисту письмо, касающееся моей будущей маски, с неизвестным содержанием.

А вот денег мало. Не шикуют нынешние студенты, отмеченные идеалами революции, совсем не шикуют. Впрочем, это сейчас относится почти ко всем, помимо партийных чинов, после сворачивания НЭПа. Да и во время него на вершину финансового достатка выплывала всякая откровенная накипь, которую во времена империи и на порог порядочного дома не пустили бы. Нэпманы… Та еще зараза, готовая ради увеличения капитала на любую подлость и низость. Впрочем, теперь и их нет. Кто подогадливее – сбежал за границу, благо года до двадцать восьмого выехать за пределы СССР было хоть и нелегко, но все же возможно.

Возможно было сбежать… Поневоле я криво усмехнулся, словно рассматривая со всех сторон это сочетание слов и его применимость в данном случае. Это была своего рода русская рулетка. Могли выпустить, могли и нет. И если нет, то с людьми могло случиться все что угодно. К примеру, могли посадить по неожиданному обвинению, припаять ту или иную причастность к Белой Гвардии, если она была хоть краем. Или люди просто исчезали. Ясно было, что от мистики эти исчезновения были далеки. Просто застенки ОГПУ, а потом безымянные могилы, которых с семнадцатого года в моей многострадальной стране слишком много появилось.

Впрочем, немалая часть смогла уехать. Та часть, которая умела видеть дальше собственного носа и понимала, что НЭП – лишь временное явление, глубоко чуждое Стране Советов и «товарищам» разного рода. Пауза перед новыми свершениями, не более того. И с началом коллективизации и прочего раскулачивания это ярко и однозначно подтвердилось. Вот только с того самого времени граница была на прочном и надежном замке. Все, финита ля комедия! Пауза закончилась, продолжение коммунистического спектакля объявляется открытым. К тому же…

О, очухался! А далее все знакомо и предсказуемо: попытки вырваться, протестующие звуки, непонимание и страх в глазах. Скучно, неприятно… но необходимо. Я ж не чекист какой-нибудь, чтобы мне нравились боль, кровь, смерть. Нет, это всего лишь необходимость, воздаяние, «эффект бумеранга». Или, как говорит одна книга, которую я хоть и читал, но остался равнодушен: «Какой мерой мерите, такой и отмерится вам». Эти «товарищи» льют кровь непричастных, невинных, вот она и отзывается. Что до меня, я лишь призрак. Живой мертвец, меня и нет по большому-то счету. Забавно все-таки получается…

Привычная уже работа. Внушаю пленнику, что орать бесполезно, а лучше всего исполнять мои приказы и надеяться на лучшее. Надежда ведь, как известно, умирает последней. Впрочем, эту народную мудрость я вслух не произносил. Нечего ввергать юного коммуниста в бездну отчаяния, он мне в ближайшие часы нужен разговорчивым, жизнь выторговывающим.

Сделано. Молчащий, хоть и стучащий зубами от страха Алексей готов к сотрудничеству, ожидает моих вопросов и готов дать ответы. Я это знаю, он это знает, вот только… Противно. Но надо, Алекс, надо.

Вопросы. Десятки и сотни вопросов, ставящих перед собой единственную задачу – выпотрошить жизнь Алексея Фомина до мелочей. И, не рассчитывая исключительно на память, переносить все полученные сведения на бумагу. Потом все это предстоит выучить наизусть, да так, чтобы и спросонья не запамятовать. Детство, отрочество, учеба в университете, яркие события в жизни. Знакомые, дальняя родня, которой, к счастью, почти не было, и с коей моя будущая маска отношения не поддерживала. Привычки, любимая марка папирос, еда, напитки, прочие мелочи. Сотни и сотни мелочей, на которые сразу же давались ответы. Парочка же пауз каралась болезненными, но безвредными, по большому счету прижиганиями раскаленным в пламени костерка острием ножа.

Уф-ф, совсем устал, сил моих уже маловато осталось. Впрочем, необходимое, хоть и не до конца, я узнал. По-хорошему надо было бы залечь где-нибудь в надежном месте, да на несколько дней, да поработать с пленным куда более основательно… Мечты!

– Знаешь, Алексей Гаврилович Фомин, чего мне больше всего не хватает в жизни аж с двадцатого года? Не отвечай, ты все равно не знаешь. Возможности поговорить. Банально не с кем. Разговаривать же с самим собой – не самое полезное занятие. И я не имею в виду разговоры ни о чем со случайными попутчиками и знакомыми. Я про разговоры по душам, где можно не скрывать свое «я», не лукавить, не носить подходящую к случаю маску. Забавно и очень иронично, – я помедлил, глядя на уже не вечернее, а по-настоящему ночное небо. Безлунное, но с тучами, мешающими видеть завораживающую порой россыпь звезд. – Истинный «я», Александр фон Хемлок, вынужден разговаривать очень редко и с теми, с кем благородному человеку в одном помещении находиться не подобает без веской необходимости.

– Фон Хемлок…

– Запоминаешь? – беззлобно хмыкнул я. – Да на здоровье. Все равно это имя – лишь эхо давно минувшего. Мне всего двадцать один год, но я успел сменить немало имен. Вместе с тем первый раз я собираюсь действительно влезть в шкуру другого человека. Использовать не простую, а до мелочей проработанную маску. Твою маску, Алексей Фомин. И будь уверен, жизнь Алексея Гавриловича Фомина будет яркой, насыщенной и посвященной достойной цели. Хотя тебя как разумное существо это от адских мук (или чего там таким, как ты, в ином мире за пакости в этом полагается), точно не избавит. Ты вообще верующий?

– Нет… – прошептал пленник. – Бог – это выдумка попов. Опиум для трудового народа. Отпусти меня, я никому, мамой клянусь!

– Как же предсказуемо. Парень, ты уже вымазался в крови и дерьме, это не отмывается. Жест Понтия Пилата, умывающего руки, тебе не поможет. Он просто отстранился от того, что считал неправильным, переложив кровь и грязь на других. А ты… Ты лично уничтожал жизни в переносном, а порой и в прямом смысле. Кулаки – а на деле простые люди, желающие жить нормально, а не в бедности. А ты уничтожал это и светился от радости. Твои же слова, я их помню. В них не было лжи, они шли от сердца. Прогнившего сердца, изуродованного. Но я не мастер в делах человеческих душ, мне нет особого дела до первопричин. Я лишь знаю, что есть такое зло, которое не должно существовать.

Попытка закричать была прервана легким ударом по горлу. Крик сменился хрипом, да и длился он всего ничего. Что ж, кляп возвращается на привычное место. И вообще, пора заканчивать.

– Ты уж прости, что заставляю выслушивать все это, – без тени иронии извинился я перед без нескольких минут трупом. – Как я уже говорил, мне просто не с кем побеседовать по душам. Ведь люди редко когда умеют хранить тайны, а понятие чести в том, во что вы превратили Россию, практически утрачено. Доносы, поклепы, стремление угодить начальству стали основой для многих советских граждан. Печально. Зато мертвецы не болтливы, а с живыми своими мыслями точно не поделятся.

Вроде хотел сказать что-то еще? Ах да! Благодарю за предоставленную жизнь. Она мне пригодится. А теперь прощай, Алексей Фомин. Теперь я – это ты. Ну а ты займешь место мертвеца. Удачной тебе дороги хоть в ад, хоть в великое ничто.

Аккурат с последним словом я вонзил нож точно в сердце того, кто раньше был Алексеем Гавриловичем Фоминым. Живые глаза… Мертвые глаза. Один миг – этого достаточно, чтобы из глаз исчезло «отражение души», чтобы живое стало мертвым, инертной массой, которую никто не назовет человеком. Мне же оставалось лишь скрыть тело.

Скрыть… Если подходить к этому делу со всей основательностью – концы лучше прятать в воду. Водоем, веревки с грузом, вспороть живот, чтобы покойник не всплыл по весне или еще раньше. И все, рыбы и раки сделают остальное. Они никогда от столь обильного пиршества не отказываются. Увы и ах, но водоемов поблизости не было. А тащить тело до неблизких… Да упаси боже, я же не Иван Поддубный, чтоб такие тяжести на дальние расстояния перетаскивать. К тому же собственного авто не имею, не в моем нынешнем положении на такое замахиваться!

Нет воды, но есть земля. Вот там тело и упокоится. Правда, без официальной могилы и креста, ну так партийные нынче почти поголовно атеисты. Все, Алекс, хватит сам с собой разговаривать, работать пора. Побудешь немного землекопом-могильщиком. Ну а потом сменишь профессию. Надеюсь, что на чекиста. Ирония судьбы!