Открыли ворота боксов. Внутри на рельсах стояли небольшие тележки с нагруженными на них ящиками со снарядами. Все чисто, аккуратно, даже изящно. К рампе подъезжает УРАЛ, свисающие концы рельс ложатся ему в кузов. Наша задача, нежно толкая тележки, заводить их в кузов. И так спокойно работали где-то часов до 12 дня.

Загрузили машин с десять. Снаряды возили, на какое – то регламентное обслуживание. Мы с утра видели рядом с проходной подобие конвейера. Женщины-рабочие что-то там выкручивали – закручивали в головках снарядов, протирали их.

Но вот стали мы загружать очередной кузов. Тележками, которые стояли на рельсах, загрузили пол кузова (водитель старослужащий строчной службы) отъехал и делая маневренные движения, стал резко подавая назад, подъезжать к очередной паре рельс. Пар восемь глаз, включая какого-то майора службы РАВ, прапорщика – начальника хранилища и нас немых исполнителей тупо разинув рты, смотрели на эти уже приевшиеся маневры.

Но тут вдруг произошло то, что заставило разинуть рты до предела. Глаза у всех округлились, как у лемуров, потому что на фоне гробовой тишины, один из заостренных концов рельсы вместо того, чтобы аккуратно лечь на доски дна кузова, с хорошо всем слышным, характерным треском вошел в один из ящиков со снарядами. Куда там немой сцене из ревизора! Мы салаги не испугались, не успели. Только через 20—30 минут пришел страх, когда прапорщик объяснил, что от взрыва одного снаряда могла произойти детонация и взрыв всех снарядов в кузове, а от этого взрыва по цепи, взрыв всех хранилищ…

Рельса не дошла до капсюля 1,5 см. Мы сами осторожно заглянули в этот ящик после майора. Водиле-мудиле, товарищ прапорщик тут же надавал по шее и его куда – то потащили. Нашу группу резко сняли с объекта, показали перед мордами кулак, предупредив о молчании и отправили в казарму.

– А сегодня будете работать на складах ГСМ! – объявили

утром, нам, новоявленным рабам империи, на следующий день. На проходной, как и накануне, у всех отобрали огнеопасные предметы. Нашей группе из пяти человек была поставлена задача отрыть за день котлован под очередную в этой линии цистерну на 40 тонн. Копали мы на совесть, как и все, что ни делает молодежь в первые дни службы. Два солдата и лопата – заменяют экскаватор. Незадолго до обеда уже заканчивали котлован, отрытый по всем указанным начальством параметрам.

Стояла жара. Одной из сторон котлована был бок предыдущей цистерны. Весь в потеках бензина, грунт пропитан, воздух напоен парами ГСМ. Нас от этих испарений дурманит. Давно хочется курить, но все терпят. Равняем углы, подбираем последние комки земли. Вдруг почти все одновременно замечаем, что Миша Баньчук, прикуривает си-га-ре-ту! Все как один, с ревом и лопатами кинулись на него. Он, с идиотски невинным выражением лица, быстро слюной на ладони затушил бычок.

Мы по-прежнему в группе все еще были в фельдшерском составе.

– А что я, ну, забыл, ну, извините, мужики, – обычное блеяние придурка.

– А как ты пронес спички, сигареты?

– А меня никто не спросил, не проверил,.– все из той же серии солдатского дебилизма. Вот здесь мы уже испугались по – настоящему. За каких-то пару дней дважды чуть было не упорхнули в небеса в прямом смысле, не только душой, но и с бренными останками.

гл. 3. Ну здравствуй, заграница!

см. РИС. Примерно так нас рисовали враги, за бетонным забором. За т. н. «стеной».

– Становись! Равняйся! Смирно! Товарищ полковник! Личный состав, в коллективе… готовящийся к отправке в группу Советских… по вашему приказу, – так начался очередной день. Перед строем оказался полковник, в полевой форме, в меру широк в плечах, высотой полтора метра с фуражкой.

– Сынки! Е… вашу мать! – хлестнуло по нашим ушам. – Вы отправляетесь на защиту передовых рубежей нашей любимой социалистической Родины, б… дь. Вам Родина, б… дь, оказала высокое доверие…

Строй, как улей загудел. Дальше я не слышал и не слушал. Снова был убит, как на складах РАВ и ГСМ. В очередной раз. Я был поражен. Мы, конечно, тоже далеко не святые. Учились в зачуханых школьных и задрыпанных училищных, а не в пажеских корпусах. Наш слух на уровне нашей среды был давно закален, но ни родители дома, ни педагоги в учебных заведениях, ничего подобного никогда, борони Бог, себе не позволяли. А тут, как оказалось в последствии, полковник, заместитель командующего армией, начальник политического отдела, сорока пяти лет, по возрасту годящийся всем нам стоящим в строю в отцы. Это был очередной шок от столкновения с реальной армией. В дальнейшем я буду еще много раз вспоминать, о так называемых, замполитах- политруках, а нынче с позволения сказать «воспитателях».

После «отеческого» напутствия нас начали собирать в дорогу. Снова эшелон. Остановка, аэродром Озерное, Житомирской области. На взлетную полосу вывели в семь утра. Ночью еще раз похолодало, лужи на бетонке прихватило стеклом. Мы в своих п/ш на голое тело, беспомощно оглядываясь, дрожа от холода, пытались прижаться друг к другу. Перед посадкой, старшой, который нас сопровождал, объявил:

– Пилотки снять, в них выложить все оставшиеся деньги, ценности, часы – они, мол, вам там ни к чему, солдату не положено, а мы все это, напишите адреса, отправим вам домой. Денег, часов, даже цепочек – было еще много, судя по наполненным пилоткам.

Ложь! И откровенный, ничем не прикрытый грабеж. Естественно, никто и не думал кому-то чего- то отправлять. Я лично вычистил из карманов немного, около сотни рублей, часы оставил. Сотня – это как потом оказалось – около трехсот марок ГДР. Почти весь оклад рядового за два года безупречной службы! Ох, как бы они мне там пригодились. В очередной раз, пользуясь нашей безграмотностью, нас надули. Но здесь замполитов конечно и близко не было. Они об этом просто «не подозревали».

С ревом приземлился, с длинным, узким туловищем – ТУ-134. По трапу спустились представители ДМБ-май-76 – выпуска «фирмы-ГСВГ». Первое, что бросалось в глаза – все, щегольски одеты. Масса значков на груди, «парадки» подогнаны, как влитые. Брюки клеш – со вставными клиньями, каблуки на ботинках точеные, удлиненные. У каждого аккуратные чемоданчики, со всевозможными надписями и обклеены переводными красотками.

Смотрелись красиво и впечатляюще. Они были счастливы. Мы поглядывали на них с завистью и тоской. Но вот их построили, надо полагать в последний раз, перед уходом с аэродрома. И тут в их коробке прошло какое-то оживление. В сторону нашей колонны полетели брючные ремни, сопровождаемые криками дембелей: «Вешайтесь сынки! Хватайте ремни, они вам очень пригодятся для этого дела! Х…й вы доживете до нашего праздника!» И т. п.

С этими напутствиями нас начали по быстрому загонять на борт. Настроение, сами понимаете, еще резче «поднялось» вниз. В салоне согрелись. Солнце заглянуло в иллюминаторы, и закравшийся в душу страх слегка оттаял. Взлетели. У кое-кого что-нибудь еще сохранилось, типа корки хлеба в вещевом мешке, поделили, перекусили. По радио предупредили, полет будет продолжаться 1 час 50 минут. Высота 10000 метров.

Осмотрелись на своих местах. В хайках* подлокотников было полно всяких галунов, ниток, шевронов. Выяснили причину. Дембеля во время полета перешивали себе лычки. Кто-то не хотел домой являться ефрейтором, лучше рядовым. Кто-то из рядового перекрашивался в младшего сержанта или даже сержанта, чтобы перед домашними повыпендриваться, и т. д. эта тема будет еще затронута, и не раз.

Пейзаж с иллюминатора, благодаря прекрасной погоде, был изумительный. Редкие облака не мешали с высоты десяти километров просматривать просторы Родины, а затем и стран социалистического лагеря. Время – май. Изумрудно-зеленые, бескрайние поля. Но вот почему-то запестрели мелкие полоски, квадратики, уголки. Что такое? А! Так это же мелкособственническая, держащаяся зубами за свои мелкие наделы, никак не хотящая идти в колхоз – ПНР (Польша). У-у-у! кулаческое отродье. Так нам заложили в мозги с детства.

Но вот снова перелетев водный рубеж (Одер) – пошли большие земельные квадраты и прямоугольники. Ну, это понятно, кооперативная ГДР, молодцы, вот это друзья. Они как и мы, (просто колхозы, у них обозвали кооперативами – а так все, как у нас), а вот эти пшеки-поляки… И зачем им собственная земля? Ну, не хотят понять своего счастья в колхозе, и хоть ты им кол на голове теши.

Самолет зашел на посадку. Аэродром «Темплитц». Все на выход. Температура окружающей среды +28°С. А каких- то пару часов назад, замерзали. Резкий контраст. Сразу же хочется снять куртки, что мы и делаем, пока нами вроде никто не командует. Сирень в цвету. Воздух насыщен благоуханием сосны, березы, сирени, по краям взлетки цветет ежевика.

Ты смотри, так у этих «нехороших» немцев, извечных врагов, земля один в один как и на нашем полесье, Волыни. И сосны и березки того же цвета и роста. И трава и песок такой же. Ну, здравствуй, здравствуй вражеско-дружеская Германия. «Навеки»Froind-Schaft – Фройндшафт.

«В колонну по четыре! Становись! Равняйсь! Смирно! Вольно. На ЖД вокзал, шагом марш!»

ЖД вокзал. По рельсам шустро бегает маленький паровозик, пыхтя удушливым дымом и посвистывая. О таких паровозиках «кукушках» мы слышали от дедов и отцов. А тут, вот они живые.

– А говорили нам что ГДР – высоко развитая страна, – сказал кто-то в строю.

– С высокоразвитой индустрией и технологией, – вторит ему голос еще, – а они от нас отстали навсегда! «Посмотрите на этот паровоз – у нас таких уже давно нет, а вот смотрите, смотрите -легковушка едет, да она хуже нашего жопорожца-горбатого!

Смотрю, мимо проехал «Трабант».

– Э, много вы придурки понимаете! – осаждает нас сопровождающий прапорщик. – У немцев просто дефицит горючего, у них нет нашей нефтяной Тюмени, вот они и пашут на своем буром угольке, с целью экономии. И «Трабант» – очень выгодная, экономичная малолитражка.

С нашей стороны возражений не последовало. Снова эшелон. Поехали, теперь уже по немецкой земельке. Намаявшись, практически все уснули. 8 вечера показывали часы на вокзале «Франкфурт – на Одере». Пока все выстроились – уже 9°°. Идем строем, по словно вымершему городу. Стемнело, населения на улицах в отличие от наших городов, практически никого нет. Ставни в особняках закрыты наглухо.

«Это что – 45 год? Они что от нас попрятались?»

«Нет, – в ответ – Это у них так принято, они рано встают. А кто желает расслабиться – сидят по гаштетам. По улицам зазря не шляются».

Цокаем по красивой брусчатке.

«Время скажи», – просит Вася Кохтюк. На ходу достаю спрятанные в пистончик* часы, спотыкаюсь, роняю, быстро подбираю с этих каменяк часы. Стекло вдрызг, стрелки стоят дыбом.

«Пошел бы ты Вася!», – заворачиваю их в бумажку, кладу просто в карман. Авось еще стекло поставлю.

Очередной накопитель, пересылка. Казармы немецкие, добротные. Нары деревянные, широкие, двухъярусные. Наверное, с Бухенвальда и Заксенхаузена завезли, очень уж похожи. Речи о матрасах нет, на голые доски! Рюкзаки под голову! Обувь не снимать, вашу мать! Подъем в 5 утра. Отбой! Свет потух. Не знаю, кто как, но я вырубился сразу. Подъем в 5 утра не порадовал, вставать не хотелось, бока намял, и нельзя сказать, что выспался. Умылись, побрились. На завтрак. В столовой дикое столпотворение. Завтрак оказался приличным. На плац! Плац показался огромным. Посередине – трибуна с микрофоном. Нас фельдшеров отвели в крайний правый угол.

Удачно, в тени деревьев. Солнце уже припекает. Разрешили сесть на свои худые баулы. Плац – экзотика. Восточный базар. Рынок рабов. Впервые в жизни вижу весь Советский Союз в сборе, на лицо. Узбеки, таджики, киргизы, грузины, армяне, чеченцы, осетины, казахи, мордвины, татары, русские, туркмены, коми… и мы хохлы тут. В 9°° начинается работорговля, в прямом смысле слова. Мозги, мышцы и зубы нам, в отличие от средневековых покупателей, предварительно осмотрели на многочисленных медицинских комиссиях.

И это правильно. Сейчас, на этом солнцепеке, торговцам в погонах было намного проще. За пару тысяч лет цивилизация в этом отношении на месте не стояла. Им не было нужды разглядывать нас в живом виде. Медицинская форма 25-ю, плюс краткие характеристики личного дела, давали возможность быстро отобрать необходимый товар. Отобрав по карточкам нужный по количеству и качеству военнообязанных, товарищ выходил на трибуну и по микрофону, через мощные усилители звучала фамилия: допустим, рядовой Кривопупов! (Петренко) и т. п. к трибуне!

Тысячи ушей напряженно прислушивались в ожидании вызова. Набрав необходимую партию, рабовладелец в офицерских (прапорщицких) погонах спешно уступал место у микрофона очередному коллеге. Отобранных по быстрому грузили в ГАЗ-66-е, Уралы и увозили к месту дислокации частей.

Наша группа в принципе никуда не торопилась. Но и перспектива снова спать на Бухенвальдских нарах не радовала. Вальяжно подошли прапорщик и два сержанта в голубых беретах и тельняшках. Нам, сидящим практически на асфальте, глядя снизу вверх, они показались тремя богатырями.

«Вы чьи будете, хлопцы?» – спросил прапорщик.

«Мы медики, фельдшера, вы отбираете в десантники? Возьмите нас, не пожалеете, товарищ прапорщик!» – залепетали мы наперебой.

Прапорщик, а за ним и сержанты, стали оценивающе нас разглядывать.

«Нам фельдшера, действительно нужны, но только двое, всех забрать не сможем, да и не имеем права» – сказал прапорюга.

«Вот ты и ты, – указал он пальцем на Федю Чухту и Олега Тверезовского, – Ваши фамилии и военкомат».

Они представились. Через полчаса мы уже в темпе прощались с однокашниками. Они ушли в отдельную воздушно-десантную бригаду, дислоцировавшуюся в г. Котбус.

После этого, видимо, покупатели в канцелярии услышали о группе фельдшеров и месте их прозябания на плацу, товар ходовой, потому что нас, не вызывая к «позорному столбу» – трибуне, стали расхватывать, как горячие пышки, кого куда прямо на месте, в нашем углу. Не успевали даже толком пожать друг другу руки. Вот подошла и моя очередь окончательно определиться, на какой галере быть прикованным к веслу.

– Рядовой Озерянин?!

– я!

– рядовой Мартынович!

– я!

– рядовой Кохтюк!

– я!

– Ко мне!

Нехотя подходим.

– Я старший лейтенант Холодов, вот ваши документы, следуйте за мной.

За углом, в метрах пятидесяти ГАЗ-66. В кузов, поехали! Куда-то прибыли среди ночи. Казарма, двухъярусные кровати. Быстро спать. Подъем 6°°. «Фельдшера выходи! За мной, с вещами, шагом марш!» – все тот же старший лейтенант Холодов.

Как оказалось, мы переночевали в автороте Недлитцкой артиллерийской дивизии, в городе Потсдаме. А идем за старшим лейтенантом в медицинскую роту дивизии, метров триста от автороты. Много людей служило в этих славных местах, и не дадут мне соврать, обо всем, что я собираюсь описать в дальнейшем.

Прибыли к серому, мрачному, как и все здания вокруг, трехэтажному, не блещущему архитектурными излишествами корпусу.

См. ФОТО: ТУ-134, это на них нас доставляли к месту службы и обратно.

*хайка-ящичек в подлокотнике кресла.

*пистончик- специальный карманчик на поясе армейских брюк. Для хранения личного жетона.

гл. 4. Знакомство с местом службы

– Вот, товарищи солдаты, вы и прибыли к месту вашей дальнейшей службы,

– объявил Холодов. – сейчас подойдет старшина роты и объяснит ваши дальнейшие действия.

– Ну, явились голубчики, вашу мать! Почему небритые, мятые, таку вашу мать!

Рядом с ним крутился какой то киндер-кнехт*.

– Младший сержант Иванов!

Перед нами стоял прапорщик, судя по роже, недавно прибыл с бодуна.

– Я! -отозвался младшой.

– Пусть бросят сидоры в кубрик и бегом в строй, на завтрак!!!

Позавтракали, голодные вернулись назад, потому что холодная гречневая каша без подливы, не пролазила в глотку. Пришлось проталкивать ее таким же прохладным чаем с хлебом без масла. Общий завтрак уже закончился полчаса назад. Поэтому нам дали то, что наскребли на кухне по сусекам.

 
    Стоим в общем ротном строю.
– Майский призыв, выйти со строя!
 
 
 Вышли.
– Я младший сержант Иванов, ваш командир отделения. До конца КМБ – я ваш царь, бог, и воинский начальник.
 
 
Именно так и заявил.
 

Перед нами стоял мальчик, ростом 160 см. казалось моложе нас по возрасту, т.к. на лице полное отсутствие растительности (через пару дней, моясь в душе, убедились, что и на лобке тоже). Со смешным акцентом, при очень правильном русском произношении. Чуть позже узнали, национальность – мариец. Очень оригинальный был человечек. С принципами оловянного солдатика. Его не зря назначили через год службы проводить курс молодого бойца с нами. Это был образцовый ходячий Устав. Над ним, как поговаривали, даже никто уже не подшучивал, это было бесполезно, он этого не понимал.

Зато мы скоро, очень скоро, благодаря ему узнали всю прелесть службы по Уставу. Но для начала вернемся к привязке на местности, выражаясь языком артиллеристов, т.к. служить по большому счету я попал в артиллерию. И очень крупного калибра. И так ГДР. Искусственно созданное социалистическое государство на немецкой территории. Город Потсдам, культурная столица Германии, пригород столицы города Берлина. Видимо, в старые добрые времена он, этот город начинался, как дачный поселок, загородная резиденция прусских королей. Но так, как в описываемое время город оказался пригородом искусственно созданного Западного Берлина, а вокруг последнего по всему периметру бетонная стена, то чтобы попасть в «наш», Восточный Берлин, нужно объехать вокруг стены километров 40—50.

Сам город очень красивый. Королевские парки и дворцы, старые и новые кварталы. Наш Ленинград может и красивее, но эти немцы, берут верх чистотой и порядком. С позволения читателя на описании красоты города я подробнее остановлюсь когда – нибудь потом. Сейчас некогда. Артиллерийская дивизия, четырех-бригадного состава, две бригады в Потсдаме со штабом и спецподразделениями на окраине города в районе Недлитцштрассе, а две бригады в Камышах. Так на русском языке для простоты произношения назвали г. Карл- Маркс – Штадт (КМШ). Это километров двести южнее от Потсдама.

По месту расположения дивизию называют Недлитцкой. Одну бригаду называют верхней, вторую, соответственно, нижней. Между ними посредине -штаб дивизии со всеми спец. подразделениями, включая (ОМедр), отдельную медицинскую роту. Общую для всех спецов солдатскую столовую, продовольственный склад, плац, общагу для офицеров и прапорщиков, военторговский магазин, киоск «Союзпечать»,

большой химгородок и общую для всех спецов мусорку. Все это достаточно компактно, все рядом.