Глава 1. Одноглазый

Эпизод 1 (из записок, найденных в квартире Бродяги).

"Все тело, казалось, было отлито из чугуна. Попытка придать себе вертикальное положение удалась только с третьего раза.

Ватные ноги предательски подкашивались, а перед глазами плыли мыльные пузыри всех оттенков радуги. Я его почти настиг. Он был всего в нескольких метрах от меня.

Нервно оглянувшись, он бросился бежать. Сделав пару шагов следом, я рухнул без сил на каменистую поверхность.

Где-то за спиной, в миллионах световых лет отсюда, громко захлопнулась дверь.

Когда я очнулся во второй раз… он исчез бесследно. Осталась только сухая горечь во рту и знакомое ощущение невесомости во всем теле, несмотря на боль от многочисленных ушибов и ссадин.

С трудом сев, я попытался осмотреться. Попытка была обречена на провал изначально. В каком бы месте я сейчас ни оказался, ясно было одно – там была глухая ночь.

Темнота была такая полная, что, поначалу решив – ослеп, я почиркал зажигалкой и с облегчением увидел колеблющийся огонек, осветивший мою ладонь, прикрывающую его от ветра.

Но и только. Даже этот огонек не смог еще более оттенить темноту, заполонившую это странное место, настолько она была полной.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать рассвета (надеясь, что он все-таки наступит) и восстанавливать силы для завтрашнего дня. Что он мне приготовил?

Один Бог знает… если он, конечно, есть в этом неизвестном мне мире."

История, которую я хочу рассказать, началась в 197.. году в маленьком прибрежном городишке моего детства. По совести сказать, и статус города он имел только из жалости – уж больно был мал, даже по островным меркам, что тем не менее не мешало ему даже являться районным центром. Как говорится, каков район, таков и центр.

Было мне тогда 7 лет, так же, как и моему закадычному другу Костику. Впрочем, нет… он был осенним… значит, старше меня на календарный год.

У нас была с ним одна, но пламенная страсть, помноженная на безграничную свободу вне стен школы и отягощенную, прямо-таки скажем, неважнецкой успеваемостью.

Проще говоря, мы были отпетыми двоечниками и заядлыми прогульщиками.

А увлечение наше собственно состояло в том, что мы любили исследовать любой заброшенный дом или развалины строений, находящихся в черте города и даже в радиусе нескольких километров вокруг него.

Стоило нам только узнать о том, что появился новый объект, достойный нашего внимания, мы срочным образом готовились к вторжению. То есть прятали школьные ранцы в дровяной сарай (стоявший между нашими бараками), тащили из дома бутерброды, запасались свечками и спичками и отправлялись на охоту. Цель набега всегда оставалась не до конца понятной нам самим…

Что мы хотели найти? Привидения? Клад? Или, может, самурайский меч?

Это неважно. Я думаю, нам тогда просто хотелось чуда… пусть маленького, но такого необходимого, когда тебе 7 лет, с тобой лучший друг, а в твоем скучном городке, кажется, даже мухи знают друг друга по имени-отчеству.

В тот воскресный день всё начиналось несколько иначе.

Утром, предупредив мое желание смыться за дверь нечесаным и неумытым, мама стальным голосом отрезала:

– Сегодня идем на юбилей к тете Розе. Будь добр привести себя в порядок! Да, да! И зубы тоже! Твой костюм в зале на стуле, чистые носки там же, и… И смотри у меня!

Где-то глубоко внутри себя я взвыл утробным голосом, но хорошо зная: если мать говорит подобным тоном, спорить не то что нежелательно, а чревато резиновым шлангом от стиральной машины по моим мягким местам, возражать не стал и даже сказал примерным голосом:

– Хорошо мамочка.

За что был одарен взглядом, в котором сквозило некое удивление вкупе с недоверием.

– Гляди у меня!

И мама отправилась в свою комнату наводить красоту.

Надо отдать ей должное: наказывала она меня редко, даже слишком, но зато так, что помнилось очень долго (в отличии от Костика, которого отец лупил ремнем почти каждый день, но добился только того, что шкура на попе у сына стала абсолютно невосприимчивой к подобного рода наказаниям).

Впрочем, это лирическое отступление.

Два часа спустя мы с матерью шли по направлению к дому тети Розы.

Мать гордо плыла впереди по нашему местному Бродвею под названием ул. Центральная, я же понуро плелся сзади, таща нелепый букет из гладиолусов и жутко стесняясь своего чисто вымытого облика, наглаженных брючек и ослепительно белой рубашки.

Вдруг, материализовавшись из-за угла, появился Костик и, несмотря на предупредительный вопль матери, схватил меня за рукав и потащил в сторону, ругаясь негодующим шепотом.

Благо внимание матери было тут же отвлечено какой-то малознакомой мне тетей с детской коляской.

– Далеко не уходи! (мне вслед)

И обе склонились над коляской, умильно сюсюкая (одна с гордостью, другая с приторным восхищением). На какое-то время я был относительно свободен.

– Слышь… ты че вырядился, как болван? – начал Костик

и, не дожидаясь оправдательного лепета, продолжил:

– Одноглазого забрали! Говорят – в «дурку»!

Это была новость… так новость. По значимости это было на порядок выше, чем вертолет, севший ненадолго год назад на площади перед городской управой. Поскольку наши бараки располагались поблизости, мы с Костиком были в числе первых счастливчиков… Мальчишки, прибежавшие из отдаленных окраин, лицезрели только пыль, поднятую винтами улетевшего вертолета, и (с бешеной завистью) наши сияющие от восторга рожи.

Одноглазый являл собой личность загадочную и очень опасную. Опасность заключалась в его железных пальцах, которыми он до хруста выкручивал уши любопытных пацанов, неоднократно пытавшихся проникнуть на его территорию (у подножья сопки густо заросший крапивой и малиной маленький клочок земли, с полуразвалившейся хибаркой, обшитой рубероидом и дощечками от деревянных ящиков).

Он ни с кем не общался, в город приходил только в магазин за продуктами и, если бы не было необходимости разговаривать с продавщицами, мне кажется, он бы вообще рта не раскрывал. В городишке он появился относительно недавно и породил огромное количество сплетен и слухов. Согласно одним, он провел за решеткой 20 лет за убийство своего лучшего друга. Согласно другим, он – бывший капитан дальнего плавания, при загадочных обстоятельствах утопивший свое судно у берегов Новой Зеландии и чудом спасшийся один из всей команды, ну и, соответственно, после отсидки (какая же без нее романтика?) приехавший в наш город.

Все остальные слухи представляли собой либо вариации двух первых, либо даже их компиляцию в произвольной форме.

Поговаривали, что он иногда месяцами не покидает стен своего жилища. Хотя скорее всего это просто враки.

Одно точно: никто, никогда не бывал у него дома, поскольку он сам никого не приглашал, а любопытствующих бесцеремонно заворачивал еще на дальних подступах к своему жилью. Главная странность, подогревавшая не стихающее любопытство окружающих, заключалась в том, что его заросший участок с полуразвалившейся хибарой был обнесен очень добротным и высоким забором, сколоченным едва ли не сразу же после заселения. Собак Одноглазый не держал, но функции сторожа и сигнализации у него с успехом выполнял огромный черный котяра, принимавшийся истошно завывать, выгибая спину и прижимая уши к голове при появлении посторонних в его поле зрения. Зрелище, надо сказать, жуткое, наводившее ужас в свое время не на одно собачье сердце, не говоря уж про пацанов. Котяра был местный, бездомный, долгое время промышлявший по помойкам на ул. Набережной и вот теперь обретший хозяина в лице Одноглазого.

Как бы там ни было, новость означала одно: теперь можно беспрепятственно проникнуть в его таинственную хибарку в поисках чего-нибудь загадочного. Причем все нужно делать быстро, пока не пронюхали остальные такие же, как и мы, искатели приключений.

Решение пришло незамедлительно – проникнуть на заветную территорию сегодня (этому в немалой степени поспособствовала мать, направляющаяся в нашу сторону с решительным видом)

Костик должен был произвести разведку и ждать меня в условленном месте через пару часов.

За это время я надеялся отбыть официальную часть и, пользуясь неизбежной суетой на таких мероприятиях, потихоньку слинять. Про будущее состояние парадного костюма я даже не думал. Семь бед – один ответ. А дом тети Розы находился в пригороде неподалеку от хибары Одноглазого.

Глава 2. Ящик

– Ко-о-т… Эй… Ты где? …

Никто не отозвался. Я прятался в зарослях лопуха позади хибарки Одноглазого и безуспешно вполголоса звал Костю.

Кота (в смысле животного) нигде не было видно. Впрочем, как и моего друга. Тем не менее я оглядывался с опаской, на всякий случай держа в руке промасленную салфетку с завернутым в нее куском жареной рыбы, украденной мной на кухне юбилярши.

Было очень жарко. Солнце стояло в зените. Надоедливо жужжали над ухом оводы.

Пахло лопухами и ещё почему-то сахарной ватой.

Подождав еще немного, я решил, что мой приятель внутри хибарки и просто меня не слышит. Поэтому, крадучись, пересек двор и прилип носом к пыльному стеклу единственного окна, пытаясь что-нибудь разглядеть внутри. Разглядеть ничего не удавалось.

На двери хибары висел огромный замок и свинцовая пломба.

Я стоял и раздумывал, что делать дальше, когда вдруг (мне с перепугу показалось – прямо из-под земли – возле моих ног) раздался Костин голос:

– Чо стоишь? Залезай!

Едва ни пукнув от неожиданности, я увидел голову друга, торчащую из приоткрытой дверки угольника.

Для справки тем, кто слабо осведомлён, что это такое: угольник представляет собой невысокую пристройку к стене дома, обычно в виде деревянного короба, вмещающего в себя от полутора до нескольких тонн угля и имеющего две дверцы-лючка. Одна находится снаружи (соответственно для загрузки), а другая расположена внутри помещения (обычно в сенях… или, по-местному, в тамбуре) и служит для набора угля в ведро. Пользовались этим выходом обычно домашние животные и непослушные дети, преимущественно мужского полу.

Оправившись от испуга, окончательно плюнув на состояние (и так уже плачевное) парадного костюма, я полез за другом в шуршащую угольную нору.

Внутри жилища было прохладно. И теперь уже совершенно отчетливо пахло сахарной ватой. Единственный источник света (маленькое грязное оконце, через которое я совсем недавно пытался безуспешно что-нибудь разглядеть) давал освещение достаточное, чтобы увидеть чётко, где мы оказались.

В комнате, кроме стола и панцирной кровати, застеленной серым байковым одеялом, не было ничего. Только обшарпанный зеленый ящик из-под артиллерийских снарядов.

Естественно, в тайной надежде найти что-нибудь стоящее мы первым делом занялись им.

– Не открывается, – сообщил мне Костик.

Я попробовал приоткрыть крышку, она не поддавалась, как будто заколоченная гвоздями.

Железные застежки были открыты, и, тем не менее, мы не могли и совместными усилиями сдвинуть ее ни на миллиметр.

В маленькой кухоньке из инструментов мы нашли только консервный нож и погнутую вилку.

Понятно, этим ящик было вскрыть невозможно.

– Монтировка нужна, – авторитетно заявил Костик, и я не возражал, хотя перспектива отложить дело на неопределенный срок (неизвестно, что ждало меня дома) меня абсолютно не радовала.

Повисло тягостное молчание. Пока я обдумывал варианты возможного возвращения домой, Костик лег на пол возле ящика и принялся его рассматривать в тщетной надежде найти предполагаемую секретную кнопку.

– А я тебе говорю: это бесполезно! Мы вдвоем с Семенычем его с места сдвинуть не могли. А он не чета тебе! Ну сейчас сам все поймёшь!

Громкий и раздраженный голос вывел меня из ступора, на крыльце раздались чьи-то тяжелые шаги, и кто-то завозился с замком.

– Костя… Костя… быстрее… Ты чо – оглох?

Только сейчас я обратил внимание, что мой друг застыл возле ящика, судорожно вцепившись в него руками и приникнув глазом к какой-то невидимой мне щели.

С большим трудом мне удалось оторвать его от ящика и затащить (кажется, еще мало соображающего, что происходит) в угольник.

– Чёрт!! Неужели в отделении оставил!?

– Ну что еще?

– Кажись, ключи не те взял. Ну точно – не те!

– Я поражаюсь, что ты до сих пор помнишь, как тебя зовут, с твоей-то дырявой башкой!

Голоса, продолжая переругиваться, удалились, но стало понятно, что дальше в доме оставаться было опасно.

Выждав некоторое время, мы выбрались из угольника и направились неспешным шагом в сторону города.

– Ты чего прилип к этому ящику? Еще немного – и нас бы застукали!

Сказать, что я был взбешен безответственным поведением друга в опасный момент – это ничего не сказать.

Вместо ответа Костя как-то странно посмотрел на меня, потом пробормотал:

– Да так, ничего особенного. Паучок там был полосатый… Никогда раньше такого не видел!

Более бесстыдного вранья мне до сих пор слышать не приходилось. Задохнувшись от возмущения и подыскивая слова, которые уничтожат Костю на месте, я молча испепелял его взглядом до тех пор, пока он виноватым голосом не произнес:

– Ну ладно… Не злись… Расскажу… Только не смейся.

Ещё негодуя, я просто кивнул в ответ. Костя продолжил: