Сцена вторая,

В которой Мерино соглашается взяться за дело, от которого нельзя отказаться. Также тут говорится о кансельере коронного сыска бароне да Гора, вышибале Бельке, гикоте Дэнизе и плохих предчувствиях.

3 октября 783 года от п. п.

Мерино Лик, наставник

Сольфик Хун, столица Великого герцогства Фрейвелинг

Лето 83-го в Сольфик Хуне выдалось на редкость холодным и дождливым. И, видимо, извиняясь за такую накладку, природа решила выдать немного тепла осенью. Причем не в первый месяц, который обычно был продолжением лета, а во второй, когда льют дожди, а вечерами с моря тянет стылым холодом. Пользуясь таким неожиданным подарком, славные жители Сольфик Хуна, особенно дамы, вовсю щеголяли в летних нарядах, в которых для любого мужчины особенно привлекательны открытые плечи и глубокие вырезы.

Неторопливо шагая от центральной части города до околотка, в котором располагался его дом и остерия, Мерино глядел по сторонам, наслаждаясь прекрасными видами. Он любил этот город: холодный зимой и плавящийся от жары летом. Любил сложенные из серого гранита стены оборонительных укреплений, белые домики с желтой черепицей, узкие улицы и широкие проспекты, парки и пустыри, величественные храмы и роскошные особняки дворян.

Промотавшись по всей бывшей Империи первую половину жизни, Мерино находил, что именно здесь живут самые приятные люди. И самые красивые женщины. Та часть его ума, что отвечала за анализ информации, конечно, выдавала другое заключение: в этом городе Мерино просто жил, не борясь ежечасно с врагами государства и не просчитывая каждый ход. Но в такой прекрасный день, пусть и немного омраченный полученной информацией и сорвавшейся встречей с синьорой Тотти, Праведник предпочитал не слушать внутренний голос. Пусть себе нудит на границе сознания! А мы будем смотреть на небо и солнечных зайчиков, привольно скачущих по красивым женщинам!

По мере приближения к Ольховой улице Мерино все чаще приходилось здороваться и отвечать на приветствия знакомых и соседей, спешащих на рынок или просто прогуливающихся. За шесть лет он успел стать здесь своим. Человеком, который пользуется уважением. Причем уважением не за способность просчитать ситуацию, не за умение действовать жестко и эффективно, а за хорошую кухню, рассудительность и приятность в общении. Мерино находил, что для него это имеет довольно большое значение.

Остерия «Старый конь» стояла на Ольховой улице, прячась под кроной столетнего, если не старше, дерева. Ольхи, разумеется. Двухэтажное здание, на первом этаже которого было само заведение, а на втором – комнаты для гостей, спальни самого владельца и его слуг, располагалось прямо у небольшого мостика через крошечную речушку, скорее даже ручей. Местные жители, не мудрствуя, называли его Ольховый ручей. Чуть в стороне от входа в остерию пару лет назад Мерино построил летнюю веранду, столбы которой понемногу оплетал северный виноград. Рядом стояла коновязь, у которой топтался роскошный трехлетний жеребец ирианонской породы. На таком скакуне могли себе позволить передвигаться только очень состоятельные люди, потому как стоил он чуть меньше, чем годовой оборот остерии.

Мерино удивленно вскинул брови: сегодня он никого такого не ждал. И хотя понимал, кому мог принадлежать красивый жеребец, в душе шевельнулись нехорошие предчувствия. Вроде не было у того человека, о котором он подумал, повода появляться. Внутренне подобравшись, он решительно прошел к остерии.

На каменной скамье у входа в заведение, греясь в лучах по-летнему жаркого солнца, сидел, прикрыв глаза, мужчина. Его возраст приходился на тот неуловимый отрезок человеческой жизни, когда зрелость уже уступает место старости, но все еще борется. Худощавое морщинистое лицо говорило о непростой судьбе, жидкая борода почти не скрывала лица, да и на голове русые волосы уже начали редеть, теряя цвет. Его звали Бельк, и он был вышибалой при остерии. Не самым внушительным на вид при такой профессии, но вполне справлявшимся со своими обязанностями.

На коленях мужчины, столь же довольный погодой, лежал здоровенный пепельного окраса гикот^[17]. Человек и зверь, заслышав приближение Мерино, одновременно приоткрыли глаза. Так, будто были одним существом в двух телах. В некотором роде так оно и было, мало кто мог объяснить связь, возникающую у человека и гикота. Глаза – водянисто-серые человека и огненно-рыжие зверя – оглядели хозяина остерии без интереса. Ну пришел, ну и что? Гикот закрыл глаза, вернувшись к неге и ничегонеделанию. Мужчина же едва заметно качнул головой на дверь:

– К вам гость, синьор Лик. С полчаса уже ждет.

«Синьор Лик» было произнесено с едва заметной издевкой, на которую Мерино привычно не обратил внимания. Слишком давно они с Бельком знали друг друга, за такое время можно привыкнуть к каждой шутке. Вот если бы ироническое поименование, которое Бельк всегда использовал на людях, куда-то пропало, Мерино бы обеспокоился.

– Кто?

– Щёголь. Один. Ждет в кабинете.

И, решив, что исчерпывающе описал ситуацию, мужчина закрыл глаза. Гикот потянулся, требуя внимания, и человек почесал его между ушами.

Мерино удивленно покачал головой (все-таки не ошибся, барон да Гора пожаловать изволили) и прошел внутрь.

Он уже шесть лет был владельцем остерии. Таверны, если угодно, хотя сам не находил это слово удачным. Таверна – это ведь еда и постель, вышибала на входе, гулящие девки, цепляющие набравшихся клиентов, непременно драки каждый день, ну, или раз в неделю. Остерия – это гости. Каждому из которых хозяин рад. Они приходят поесть и поговорить, причем не всегда понятно, какая из этих двух потребностей важнее. О каждом госте хозяин знает все: где живет (как правило, неподалеку), что любит поесть (копченые ребрышки, синьор Полеро? Как всегда, без соуса?), что любит пить (вчера привезли келиарское темное, не желаете попробовать?) и о чем хочет поговорить (и не говори, Алсо, такие цены на специи – просто позор для нашего герцогства!) В таверне хозяин не более чем прислуга: приготовь, подай на стол да получи причитающиеся монеты. В остерии хозяин – глава клуба по интересам, знаток всех новостей, кладезь рецептов для окрестных хозяек и третейский судья в случае споров. Словом, уважаемый человек. А значит, несуетливый, немногословный и степенный.

Поэтому Мерино прежде пошел не к ожидающему его гостю, а на кухню, где выяснил у повара состояние дел. Затем направился в зал, в котором сидели лишь двое завсегдатаев из соседей, обменялся с ними парой фраз о погоде и только после этого вошел в отдельный кабинет. Таких в его заведении было три, и тот, на двери которого прибита бронзовая цифра «1», использовался для встреч, к делам остерии не имевших никакого отношения.

Человек, которого Бельк назвал щеголем, полностью соответствовал этому короткому и емкому описанию. Тончайшей выделки сапоги серой кожи, серые бархатные бриджи, того же цвета камзол, расшитый серебряными нитями в димаутрианском стиле, что в этом году вошел в моду. Море кружев: от воротника до запястий. Тонкие кисти рук, унизанные перстнями: в одной висел кружевной же платок, вторая сжимала серебряный кубок. Худое и бледное лицо с тонкими чертами из тех, про которые доброжелатели говорят «породистое», а злопыхатели – «надменное». Непроницаемые черные глаза чуть прикрыты в приличествующей аристократу скуке. И завершение ансамбля, над которым наверняка работал с десяток человек, – широкополая шляпа с темно-красными перьями неизвестной Мерино птицы. Щеголь. Барон Бенедикт да Гóра, кансельер коронного сыска Ее Высочества Великой герцогини Фрейвелинга.

– Мое почтение, господин барон! – Мерино склонил голову. – Какая честь для моего заведения!

Аристократ окинул фигуру трактирщика ленивым взглядом. Рука с платком описала небольшой полукруг, разрешая войти и сесть.

– Ваш тон, синьор Лик, будто бы говорит об обратном, – голос барона был низким, глубоким и немного хрипловатым, опять же по последней моде в столице.

– Что вы, господин барон! Как вы могли подумать такое?! Я всегда рад принимать вас… – голос Мерино сочился таким количеством масла, что его хватило бы смазать все скрипящие двери города.

Но вдруг сделался сухим и сварливым:

– …даже если маленький паршивец заходит так редко, что я начал забывать, как он выглядит!

Манеры барона мгновенно изменились, будто губкой провели по холсту, стирая одну картину и открывая другую. От ленивой изнеженности и вальяжности не осталось и следа, глаза весело блеснули, а из голоса исчезла модная хрипотца.

– Мерино, я ведь важный государственный служащий! По-твоему, мне так просто вырваться?

– От замка пешком идти десять минут!

– Ты считаешь, что я все время провожу в Инверино?

– А на что еще может быть способен изнеженный юноша дворянского рода?

– Мне двадцать два года!

– И где я ошибся?

– В изнеженности! Я этот образ называю «щёголь»!

– Бельк так про тебя и сказал. Говорит он, как ты знаешь, мало, но всегда точен в формулировках.

– Как дела у старого душегуба?

– Разве ты не говорил с ним?

– Дворянин, беседующий с трактирным вышибалой, – это ни в какие ворота!

– Ну, хоть каплю здравого смысла я вбил в эту аристократическую голову!

– А также научил парочке грязных трюков со шпагой!

– Иначе ты бы не смог спокойно ходить по городу со всеми этими перстнями.

– Я правда скучал, Мерино.

– Я тоже, мой мальчик. И прекрасно знаю, как ты занят. – Мерино налил себе вина, тронул краем кружки бокал барона. – Но имеет право старый человек поворчать на радостях. Даже если и понимает, что ты пришел по делу.

Бенедикт кивнул. Они с Мерино знали друг друга довольно давно и, общаясь без свидетелей, опускали сословные нормы поведения. Да и вообще не видели причин соблюдать правила приличия, по которым оба собеседника часами ходят с разговорами вокруг да около.

– Ограбление корабела Беппе Три Пальца…

– Украли чертежи^[18] нового судна?

– Демоны, Мерино! Ты уже в курсе?!

– Когда-то я был очень неплох в своей работе, – с деланой скромностью улыбнулся трактирщик.

Барон хохотнул – грубо и искренне, что совершенно не вязалось с его образом. Так развязно мог вести себя лейтенант наемников, бретер, наконец, но никак не благородный человек.

– Но как ты догадался? А! Аресты пыльников, которые проводит стража!

– Не только, но да! Бенито, я надеюсь, эти аресты не твоя инициатива?

– Конечно нет! Проклятый идиот Бронзино! В чью светлую голову пришла идея сделать едва получившего дворянство солдафона начальником сольфикхунской стражи?!

– Твоему покровителю маркизу Фрейлангу. И Бронзино не так плох, просто слишком стремится доказать, что хорош. К тому же тебе ли рассуждать о солдафонах и дворянстве?

Бенедикт развел рукам, мол, поймал. Его отец тоже был первым носителем баронского титула, получив его за верную службу от своего сюзерена.

– Что за судно-то хоть?

Да Гора немного замешкался при ответе. И Мерино прекрасно понял, что послужило причиной: с одной стороны – секретные сведения и въевшаяся привычка про такое помалкивать, с другой стороны – старый наставник, которому Бенедикт доверял как себе, если не больше. Впрочем, все произошло так быстро, что даже не возникло паузы.

– Три Пальца называет его «кьята». Большой и быстрый корабль для перевозки через море чего угодно. Товаров, войск. Никто пока особо не верит, что из чертежей способно родиться сразу и большое, и быстрое судно…

Барон замолчал, реплика не требовала завершения. Верили ли в проект талантливого корабела или нет, а желания проверять, сможет ли кто-то из соседних государств построить судно по чертежам, ни у кого не возникало.

– Расскажи, как обнесли дом корабела, – попросил Мерино.

– Как вышло, что ты не знаешь? – попытался сыронизировать да Гора, но, поймав серьезный взгляд трактирщика, поднял руки в капитуляции: – Понял, понял, никаких шуточек!

Дом корабела, по словам барона, обокрали очень профессионально. Воры, по всей вероятности, некоторое время следили за Беппе Три Пальца, изучая его привычки, и для проникновения выбрали один из небольших промежутков времени, когда старый мастер выходил за едой в ближайшую лавку: экономки не было, а сам он не готовил. Буквально за несколько минут, что корабел отсутствовал, воры пробрались в дом через дверь (замок там ерунда, мне-то на минуту делов!), зная при этом, где что лежит, взяли папку и скрылись. Никто из соседей старого мастера ничего не видел, сами воры никаких следов не оставили. Беппе еще около часа потратил на поиски папки, решив, что сам куда-то положил ее да забыл. Потом, конечно, вызвал стражу…

– В общем, ни следов, ни подозреваемых! – закончил да Гора.

Мерино сделал маленький глоток вина.

– Ясно… Послушай, все хотел спросить, да повода не было. А как вышло, что личный, фактически, корабел двора Ее Высочества живет и трудится не при замке? Все-таки не рыбацкие баркасы строит.

Барон махнул рукой.

– Гений он, понимаешь? Работается ему только дома, людей на дух не переносит, чинов и происхождения не признает! Фрейланг его как-то попросил выбрать место для работы в Инверино, ну а он господина маркиза так отчитал с использованием морской лексики, что вопрос более не поднимался. Другой бы уже к вечеру на виселице болтался, но тут особый случай. При всех его недостатках, корабли старик создает такие, будто ему Единый в ухо шепчет! Приходится терпеть…

– А сейчас он где?

– В замке. Маркиз плюнул на все и силой вывез его из дома. Сейчас апартаменты обустраивают в восточном крыле, с видом на море. А он ругается благим матом, не понимает, что его могли и прирезать, и похитить.

Мерино отставил бокал и, глядя барону в глаза, спросил:

– А чего ты хочешь от меня, Бенито? Посоветоваться или…

Да Гора ответил таким же прямым взглядом.

– Или. Но если не удастся уговорить помочь, то хотя бы посоветоваться.

– А что твой коронный сыск? Я, знаешь ли, в отставке.

Мужчины сдержанно, с пониманием улыбнулись сказанному, как шутке, которой много лет, но она по-прежнему не потеряла жизненности.

– У них нет того, что есть у тебя. Мне не хватает опыта, в голове по большому счету только теория. К тому же не ты ли меня учил использовать людей, которые умнее, если самому ума не хватает?

– Молодой был, наговорил, теперь расхлебывай! – улыбнулся трактирщик. Слова воспитанника были ему приятны.

– И потом, я ведь знаю, что Праведник не забыл старые привычки и у него до сих пор половина городского дна на содержании.

– Скажешь тоже, на содержании! Откуда у меня столько денег? И что это за преступный сленг, мальчишка? Кого это ты назвал Праведником?! Давненько не совершал пробежек с мешком песка на спине?

– Ах, простите, синьор Лик! Уж не знаю, что дернуло меня за язык!

Мерино сделал еще глоток, беря паузу. Покатал вино во рту, мысленно сделал пометку взять у поставщика, фермера из предместий Сольфик Хуна, еще пару бочонков. Хорошее вино, легкое, с чистым вкусом северного винограда. Такого можно выпить хоть бутыль, хоть две, и не сильно захмелеешь. Мальчишке, как он до сих пор по привычке называл барона, надо помочь. Бывших сыскарей не бывает, и Мерино действительно поддерживал отношения с криминальным миром столицы. И не только столицы.

После ухода из Тайной имперской стражи дознаватель Мерино Лик, получивший от преступников прозвище Праведник, думал заняться остерией и встретить старость так, как мечтало большинство его коллег: в тепле собственного заведения, в сытости и, по возможности, с умной женщиной. Получилось только купить таверну и переделать ее в остерию. Умной женщины как-то не нашлось, попадались только красивые, а тепло и сытость собственного дела навевали на постаревшую ищейку скуку и уныние. Да так, что он даже пить начал. И вовсе не легкое северное вино.

Спастись удалось благодаря старой службе, вернее, навыкам и умениям, полученным там. Ольховый мост, подле которого стояла остерия «Старый конь», местом слыл тихим и спокойным. Но, как и везде, случалось. Видимо, из-за уединённого расположения, а значит, отсутствия свидетелей как-то раз там сошлись в разборке две банды пыльников. И выбежавшие на шум драки Мерино и Бельк выяснили, что знают вожака одной из банд – сводили уже дороги жизни. А вот тот узнал Праведника не сразу – все же несколько лет прошло. Бельку даже пришлось одного горячего подручного вожака спустить в речушку охладиться. И тогда они вспомнили. И Праведника, который всегда держит слово, и Белька, который очень мало разговаривает, но очень быстро двигается.