Глава вторая

Преодолев несколько потайных дверей, они наконец очутились в техническом туннеле метрополитена и, оказавшись на станции, благополучно смешались с пассажирами.

«Станция „Баррикадная“, следующая станция – „Улица тысяча девятьсот пятого года“», – раздался голос из динамика. Поезд тронулся, из темноты возникали и так же внезапно исчезали тусклые огни дежурного освещения подземки.

До Ваганьковского кладбища дошли пешком.

«ГУП „Ритуал“», – прочитал президент надпись на стене.

Перед входом остановились. Группа рабочих в чистеньких спецовках тянула вдоль стены кладбища силовой кабель, преграждая им путь. Пришлось подождать.

– Делай – раз, делай – два! – командовал старший, исподлобья поглядывая на зевак.

Наконец, миновав главный кладбищенский вход, они направились по центральной аллее к колумбарию. Около левого крыла остановились, осмотрелись, и дальше президент пошёл один.

И вот он – участок номер шестьдесят – в самом конце кладбища, у самого забора – сюда он приходил всякий раз, когда нужно было принимать важные решения, здесь он ощущал связь времён, здесь черпал, как это ни парадоксально, вдохновение – вот у этих трёх слегка припорошенных снегом безымянных могил.

Точка отсчёта. Первый указ. Он подписал его сразу же после своей инаугурации – указ о тайном перезахоронении вождей. Все, все они здесь! Вот под этой плитой лежат мощи вождя мирового пролетариата Венина. А вот здесь покоится великий и ужасный Станин.

А вот здесь… Здесь лежит ОН, ни имени и ни фамилии – просто – ОН!

В памяти вдруг всплыл тот жуткий и судьбоносный день. Тогда у него, двойника президента, неожиданно обострилась застарелая язва: скрутило так, что он не смог даже сесть в машину – боль была жуткой.

– Как только вам станет легче – догоняйте, – приказал тот, второй, настоящий. – Поставьте его на ноги, – это уже врачам.

И это были последние его слова, за минуту до того, как автомобиль президента подорвался на фугасе.

А потом вспомнился другой эпизод, после которого его жизнь, собственно, и стала другой. Тогда он, шутки ради, принял предложение попробовать себя на конкурсе двойников – мода на подобные шоу тогда ещё только начиналась. Коллеги по работе уговаривали: «Езжай, Николай, езжай, не пожалеешь – артистом станешь!»

«Ну, вылитый президент! – умилялась Надежда Петровна из бухгалтерии. – Ну просто как две капли!»

А он всё отшучивался: «Это президент на меня похож, а не я на него…»

Но в конечном счёте сдался: «Поеду, уговорили!»

Ну да, похож! Как китайцы – те все на одно лицо. Но он-то видел, что форма его ушей, подбородка, губ несколько отличалась от оригинала. Не сказать чтобы существенно, но для него – довольно заметно. И брови были более густыми, а ещё эти усы…

Но на конкурс двойников он прибыл гладко выбритым. Пришлось пожертвовать усами и поработать с бровями – это всё, что он мог в себе изменить.

Перед выходом на сцену к нему неожиданно подошли двое мужчин во всём чёрном и попросили следовать за ним. В их глазах было нечто, не терпящее возражений. И он повиновался.

Они даже подружились – президент и его двойник. И порой он, двойник президента страны, даже забывал, кто он есть на самом деле, позволяя себе принимать решения государственной важности. Так однажды, принимая посла Республики Наура, он позволил себе существенно отойти от протокола. И по окончании официальной части, где, вопреки ноющему в ухо суфлёру, он нагородил много отсебятины, вдруг предложил тому по завершении официальной части дринкнуть по маленькой, чем поверг в ужас своих кураторов.

В тот же вечер они изрядно наклюкались, а ночью, расположившись у бойницы кремлёвской стены, буквально в двух десятках метров от Боровицких ворот, распевали «Подмосковные вечера», до тех пор пока их настоятельно не попросила оттуда Федеральная служба охраны. И посол, прибывший с поручением денонсировать признание Южной Эритреи, так и уехал, не выполнив поручения своего руководства.

Однако, вскоре по стране поползли нелепые слухи, и президент несколько ограничил его появление на публике. А жаль!

Выходя из кладбищенских ворот, президент с удивлением увидел всё тех же рабочих, что тащили давеча силовой кабель. Только несли они его теперь уже в противоположную сторону.

– Делай – раз, делай – два, – всё так же деловито командовал старшой.

Чудные они, однако…

Всё же на душе его после посещения кладбища царило благодушие. Он получил то, за чем он и приходил, – умиротворение!

Около автомобильной стоянки толпились какие-то непонятные люди. Президент чуть замедлил шаг, пытаясь понять очередную несуразность, но странные люди тотчас засуетились, сомкнулись и разом повернулись к нему спиной, уставившись на какого-то рассказчика, тыкающего в небо указательным пальцем. Рядом с рассказчиком угадывался некий предмет, напоминающий телескоп.

– Он там, – убеждал рассказчик. – Я видел его собственными глазами!

В кабинете начальника службы охраны раздался звонок.

– Докладывайте, что с объектом? – приказал он.

– Объект сел в метро и в данный момент направляется в свою главную резиденцию, – раздалось в трубке. – Разрешите снять оцепление?

– Разрешаю снять оцепление, – ответил начальник службы охраны. – И обеспечьте надёжную встречу. Вечером жду доклад о готовности служб к завтрашней пресс-конференции президента.

Глава третья

– Господа журналисты! – послышался чей-то волевой голос. – Попрошу всех в конференц-зал! Доведу до вашего сведения протокол пресс-конференции.

Наконец все уселись. Лишь один мужчина, увлечённо фотографировавший иней на оконном стекле, никак не отреагировал. Он то вставал на цыпочки, то приседал, выбирая ракурс, и в глазах его сиял восторг.

– Господин журналист! Господин журналист! – взывал к нему председательствующий.

– Да-да! Да! – смутился журналист. И его благородное лицо стало растерянным.

– Вы…

– Внештатный фотограф газеты «Бежецкая жизнь» Жорж Малыхин, – представился он. – Я тут по квоте, – произнёс он с ещё большим смущением.

Пресс-конференция проходила штатно. Президент непринуждённо отвечал на заготовленные вопросы. Трамплины, отели, дороги, мосты… Он сыпал цифрами, и ему становилось скучно.

– Вот вы! – ткнул он пальцем во внештатного фотографа «Бежецкой жизни»…

Фотограф совершенно не был подготовлен задавать вопросы. Но он довольно быстро справился с возникшим волнением.

– Господин президент! – начал он, заметно нервничая. – Меня как профессионального фотографа, конечно же, остро волнует тема эксплуатации образа главы государства в средствах массовой информации. И не только там. Скажу так – не всё тут благополучно. Некоторые мои коллеги, к сожалению, не понимают значимости этого вопроса. В эпоху ренессанса России образ президента страны должен стать главной объединяющей скрепой…

– Так в чём ваш вопрос, господин журналист? – занервничал руководитель пресс-конференции.

– А вопрос у меня такой. Не пора ли журналистскому сообществу наконец-то выработать единое мнение на этот счёт? Считаю необходимым администрации президента инициировать конференцию на тему патриотизма в прессе.

– Вот вы этим и займётесь! – пошутил президент. – Инициатива, как вы знаете, наказуема.

– Напомните-ка фамилию того фотографа. Бежецк – это Тверская область, если мне не изменяет память? – обратился президент к секретарю по окончании пресс-конференции.

– Да. Тверская… Жорж Малыхин, «Бежецкая жизнь», кажется. Сейчас посмотрю, господин президент. Да, он самый.

– А скажите, господин Перст на пенсию часом не собирается? Впрочем, пусть ещё пока поработает.

– Есть у меня одна вакансия, господин президент…

– Я подумаю. А пока внесите-ка этого провинциального журналиста для начала в президентский резерв! Да-да. Так оно будет правильнее…

Бронированный автомобиль плавно нёсся по широкой автостраде – кортеж выехал за пределы кольцевой дороги и направлялся в сторону Майендорфского замка.

– А включи-ка, братец, музыку, – приказал он водителю.

«Оранжевое небо, оранжевое море, оранжевая зелень, оранжевый верблюд! Оранжевые мамы оранжевым ребятам оранжевые песни оранжево поют…» – раздалось из колонок.

«Какая гадость!» – подумал президент, и мысли его невольно вернулись к событиям в Киевграде. А события эти развивались драматично, не предвещая в обозримой перспективе ничего хорошего. Рассыпались проекты, казавшиеся долгосрочными, стали неактуальными некоторые перспективные наработки, и теперь ему приходилось импровизировать, исходя из текущей оценки стремительно меняющейся ситуации, – и всё это напрягало.

Наконец приехали. После нудной пресс-конференции очень захотелось расслабиться и ни о чём больше не думать: ни о погодных катаклизмах, ни о пресловутой революции достоинства в соседней Пуповине, ни о приближающейся Олимпиаде. Пройдя в бассейн, президент скинул с себя одежду и с разбегу нырнул в изумрудную воду. Солнечные блики успокаивающе ласкали белое кафельное дно, но не думать о делах он не мог даже здесь, под водой. Бунтующий Киевград нигде не давал ему покоя – мысли крутились вокруг пресловутого майдана непрестанно, а дым от горящих покрышек уже снился по ночам, и от всего этого становилось на душе тревожно и неуютно.

Глава четвёртая

Олимпиада между тем приближалась неотвратимо. И, как бывает при осуществлении грандиозных проектов, приходилось лично вмешиваться в процесс, корректируя графики и перенаправляя денежные потоки. Увы, итоговые суммы, затраченные на эту стройку века, оказались впечатляющими, что конечно же негативно сказалось и на бюджете. Но затраты эти были всё же во благо, чего не скажешь о внешней политике – там деньги просто утекали в песок. Бездарь Янусевич проедал кредиты и тотчас просил следующие. Уподобляясь ласковому телёнку, сосущему попеременно двух тёлок, он сталкивал лбами две части света, балансируя на гребне противоречий. Однако, синекура вскоре закончилась, и пришло время платить по счетам. Стороны потребовали определиться с приоритетами – геополитическая игра вступала в завершающую фазу.

«Лёгок на помине», – подумал президент с раздражением, поднимая трубку телефона.

– Беда, брат! – услышал он в трубке взволнованный голос Янусевича. – Ситуация выходит из-под контроля! Всё рушится, всё трещит по швам! Революция на пороге, помогай, одна надёжа на тебя!

– Что такое? – недовольно спросил президент. – Что случилось? А ведь я тебя предупреждал! Делиться надо было… Как это – ввести войска? Ты в своём уме? Значит, так – ты такого не говорил, а я не слышал! Понял? Что? Денег? Я же не дойная корова, в конце концов! Кредиты, кредиты… Ну, сколько можно злоупотреблять? Не в коня корм, не в коня…

– В коня, не в коня – потом разбираться будем! Не об этом нам надо с тобой сейчас думать – ведь революция на пороге! У нас же общая пуповина. А дурной пример заразителен: у меня разгорится – к тебе перекинется. Век воли не видать! Ты же и сам боишься, я знаю…

– Вот весь ты в этом – шантажист-вымогатель! Ну да ладно, – немного поостыв, смягчился президент. – я постараюсь разрешить часть твоих проблем. Часть! В силу своих возможностей, конечно… А что касаемо смуты, то я её, как и любой здравомыслящий политик, естественно опасаюсь. Не допустить "майдана" в своём отечестве – вот наиважнейшая задача каждого ответственного руководителя. В чужом – можно… А порой даже и нужно… Шучу, не напрягайся старина… Но в вопросах касающихся базовых устоев, компромиссов вообще быть не может. И здесь приемлемы любые методы. Любые, вплоть до крайних, вплоть до применения оружия против смутьянов. И это уже не шутки. Это как – раз тот случай, когда средства оправдывают цель. И чем больше средств на это потрачено, тем стабильнее цель! Но заметь, я призываю тебя действовать исключительно своими силами. Своими, и никак иначе! Так что, про мои войска ты забудь, приятель, давай – ка сам разбирайся со своим майданом! Есть у меня правда некие соображения… Мне думается, что я знаю как помочь тебе переломить ситуацию. Но время пока ещё не пришло. Посмотрим, как будут развиваться события.

– А денег?

– Денег я тебе дам, так и быть, но в последний раз выручаю, учти!

– Спасибо, брат! Должник я твой по жизни, и видит Бог, я тебе ещё пригожусь, попомни моё слово. А эти? Завтра же их разгоню!

– Не поминай имя Божье всуе! Бог не выдаст – свинья не съест! Кстати, ты как насчёт жареного молочного поросёночка? – уже смягчившись, спросил президент. – Бросай-ка все дела, майдан никуда от тебя не денется, да подъезжай к нам в Сочи – завтра мы туда с премьером на инспекцию выезжаем. Лыжи, баня, преферанс…

– Спасибо, брат, выручил! Непременно подъеду! Ах, спасибо! Ох, выручил…

– Кстати, Лукавый тоже подъедет – обещал молочных поросят к столу. Уверяет, что свиноматок специально откармливали норвежским лососем.

– Так на какую сумму я могу рассчитывать? – начал было Янусевич…

Но президент уже повесил трубку.

Наконец, принесли аппетитного поросёнка, увенчанного флагами трёх государств. Один флаг был воткнут в туловище, другой в место, называемое у свиней шейкой, а третий в голову.

– Лукавый! Ты на что это намекаешь, а? – с хитрым прищуром спросил президент. – Значится, ты – это голова! Этот, – президент не глядя ткнул согнутым пальцем в сторону Янусевича, – шея! А я кто тогда? Потроха?

На скулах бывшего председателя колхоза заиграли желваки. Его рот превратился в куриную гузку, а усы устремились вниз.

– В каждой шутке есть доля шутки. Я понял тебя. Да, у нас в стране нет нефтяных скважин. Тем не менее, мы не пошли по миру с протянутой рукой. Вы посмотрите только: сельское хозяйство, дороги, промышленность – всё это развивается! А вашу нефть мы покупаем за валюту, – с обидой в голосе сказал он. – И, в отличие от некоторых присутствующих тут демагогов, я не гнушаюсь перетрахивать своё правительство лично, чтобы оно работало как следует. Все они вот у меня где! – показал он свой трудовой кулак. – И в стране у меня порядок был, есть и будет. Как в армии. Мы же не по понятиям живём, как некоторые, а по уставу! – кинул он свой укоряющий взгляд в сторону Янусевича.

– Да уж, куда нам! – промычал Янусевич пришибленно, ломая зубочистку за зубочисткой. – Это вы сейчас все такие умные. Посмотрел бы я на вас в другой ситуации… Когда за вами придут. От тюрьмы и от сумы, как известно, не зарекаются.

– Это вы о чём сейчас, уважаемые? – удивлённо спросил президент. – Шуток, однако, вы оба не понимаете. А приходят, как правило, за теми, кто так и не сумел наладить обратной связи со своим народом, кто брезгует работать с населением и гнушается СМИ.

Наконец, приступили к трапезе. Какое-то время все молча поглощали пищу, политика ушла на второй план.

Поросёнок удался на славу. Нежнейшее мясо с хрустящей золотой корочкой просто таяло во рту. Ели руками. Ароматные, ещё горячие узбекские лепёшки с белым кунжутом просто разрывали на куски. Запивали сухим красным вином.