Гасан торжествующе крикнул, отскочил в сторону и распахнул халат, на внутренней стороне которого висел на петле топор, сорвал его и кинулся на швейцара.

Раздался громкий звук: «Пиу!»

Швейцар исчез, а его одежда с тихим шорохом упала мне под ноги. Я отступил назад и растерянно оглянулся по сторонам.

– Ну ты, Гасан, даешь…

Я в сомнении потрогал ногой одежду, потом глянул на приятеля – он в это время прятал топор под халат и выглядел довольно странно со связкой чеснока через плечо, однако я чувствовал к нему большую симпатию и благодарность за ненавязчивую охрану, которую он нес при моей особе и поэтому я решил не задавать лишних вопросов, а принимать окружающую обстановку с той иронией, что была свойственна мне от рождения.

В огромном холле отеля было несколько человек, но они не обратили на нас внимание или не захотели обратить – все-таки отель «Фарук» был отелем первой категории. Пока мой приятель диктовал декларацию портье и получал ключи, я присел в кресло рядом с очаровательной девушкой, у которой был капризно вздернутый носик и сердито сжатые губы.

Я деликатно выпустил дым в сторону от незнакомки, кашлянул туда же и с улыбкой сказал:

– Мадам…

Девушка изумленно посмотрела на меня, ее тонкие брови возмущенно изогнулись.

– Как вы смеете?

– Что смею? – спросил я немножко растерянно, потому что голос незнакомки был холодный и злой.

– Как вы смеете говорить со мной так?

Я покраснел от досады на себя и еле слышно сказал:

– Ну и что?

Девушка вскочила с кресла.

– Я позову полисмена!

Я тоже вскочил и в полной растерянности потянулся за пачкой сигарет, что лежала у меня в нагрудном кармане, однако вместо пачки мои пальцы выхватили гладкую карточку. Я машинально поднес ее к лицу и с удивлением прочел на ней следующие строки:

«Я 201 и самый любимый сын мавританского короля Хуссейна Второго – Али Акбар Сайд. Имею счета в банках Швейцарии, Абу Даби, Москве. Мои друзья…»

Ниже перечислялись известные в мире президенты и премьер-министры, а так же некоторые граждане Союза, например: Е., Л., Г.

Я протянул карточку девушке – та прочла, вспыхнула и улыбнулась мне так очаровательно, что я был потрясен до глубины души: какая лицемерка!

В первую секунду мне хотелось холодно бросить слова из Библии: «Умейте отличать зерно от плевел». Но сдержал себя и мягко сказал:

– Извините, мадам. Я забыл, что мой папочка запретил мне разговаривать с женщинами в отелях.

И неторопливо прошел в конец холла, где меня ждал Гасан, который уже переоделся в белое сафари, в руке он держал небольшой чемодан. Мы спустились в ресторан и расположились в небольшом кабинете.

Я был растерян, мне казалось, что в моей душе что-то надломилось, и я уже никогда не буду относиться к девушкам с тем уважением, которое всегда испытывал к ним.

Но едва появились официанты с тележками аппетитно пахнущих блюд, как я все забыл и набросился на еду с таким азартом, что Гасан одобрительно хлопнул в ладоши и сказал: Мгму! Он достал из чемодана газету, развернул ее и углубился в чтение. Я вспомнил о карточке и, торопливо хлебая ароматный борщ, спросил:

– Твоя работа?

Гасан кивнул головой – край газеты отвернулся и я прочел ее название – «Цыплятусианская правда». Это странное название меня удивило: неужели есть город Цыплятус. Однако перед моими глазами появилось новое восхитительное блюдо, вид и вкус которого остерегаюсь передать, чтобы не вызвать раздражение тех товарищей, которые не предполагали о его существовании. Я снова занялся едой и напитками.

В какой-то момент перед нашим кабинетом прошла девушка, с которой я беседовал в холле отеля. Она остановилась против меня и, грациозно положив левую руку на пояс, держа правой рукой длинный мундштук с сигаретой, бросила в мою сторону кокетливый взгляд, но я был так занят копченым поросенком, выдержанным в сухом мартини, что не обратил внимания на незнакомку.

Наконец я оторвался от стола, с удовольствием чувствуя, что поросенок и прочие милые вещи уютно лежали в моем желудке – перевел дух, закурил сигарету, поискал глазами девушку.

Она сидела метрах в десяти от нашего кабинета за стойкой бара и смотрела на ярко освещенную сцену, где шло действие из древнеегипетского эпоса. Когда она заметила, что я наблюдал за ней, то взяла со стойки трубочку-мундштук и попыталась вставить в нее сигарету, но это ей не удалось. На помощь поспешил бармен, она остановила его едва заметным жестом руки и беспомощно улыбнулась мне трогательной улыбкой.

Я подошел.

– Вы позволите?

Она смущенно потупила глаза.

– Я надеюсь, что вам это удастся.

Я быстро вставил сигарету в мундштук, но моя незнакомка отложила его в сторону и протянула мне руку тыльной стороной вверх.

– Джес.

В это время бармен, отчаянно сбивая над головой коктейль, тихо шепнул мне:

– Леди Джес.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Нет-нет, Али, для вас я только Джесика.

Я взял маленькую ручку и в затруднении остановился, не зная, что делать дальше, ведь я комсомолец, а долг комсомольца быть всегда угрюмым и злым в отношении загнивающего Запада.

Джесика мягко отняла свою руку и взяла со стойки два бокала – один подала мне и, лукаво глядя на меня, сказала:

– Скажите, Али, а ваш ислам по-прежнему запрещает мужчинам улыбаться даме?

Я бурно покраснел – мне хотелось закрыться платком – но тут же рванулся вперед и поцеловал свободную руку Джесики и слегка обнял ее за пояс. Джесика, удивленно улыбаясь, отступила назад и растерянно пролепетала:

– Однако, Али, какой вы дерзкий – я не встречала таких темпераментных мужчин. Вы чем-то напоминаете мне Казанову.

Я смутился и хотел уйти, но рядом в двух шагах заметил Гасана, который сидел за столиком, укрываясь чемоданом и следя за нами. Джесика внимательно посмотрела в мое лицо и чуть сжала мою руку.

– Али, вы поступили мужественно, – и мягко добавила, – я сразу почувствовала к вам большое расположение.

И она предложила мне подняться на балкон, мы пошли к лифту.

– Скажите, Али, у вас большой гарем?

– Нет, не большой…

Я с трудом перевел дух. Мне хотелось признаться, что я не Али и не сын мавританского короля, а бедный студент медицинского института, и что единственные мои родственники – дедушка и бабушка жили в деревне и вели натуральное хозяйство. Но я был влюблен и очарован Джесикой и мечтал о той секунде, когда за нами должна была захлопнуться дверь лифта. Я находился в каком-то лихорадочно-опьяненном состоянии.

У лифта нас ждал Гасан.

Едва мы подошли, как он поднес к лицу Джесики головку чеснока. Девушка отстранила его руку и коротким ударом в челюсть отшвырнула Гасана в глубину ресторана. Он взмахнул руками – чемодан упал. По залу горохом рассыпался чеснок, а Джесика, смерив меня холодным взглядом, скользнула в лифт и, дойдя до противоположной стороны кабины, обернулась. И я увидел другое лицо: передо мной стояла та незнакомка, которая, как я считал, погибла на плато Гизе.

– Вы слишком влюбчивы, Евгений, – сказала она с досадой.

Дверь лифта захлопнулась, но когда я нажал на кнопку, и она распахнулась, то кабина была пуста. Я в недоумении привалился плечом к стене и заметил на полу свою визитную карточку, которую час назад подал Джесике. На обратной стороне карточки что-то было написано, я подобрал ее и прочел:

«Прощайте, Евгений, вы вели себя плохо. Мы никогда не встретимся – ни в этом ни во втором мире, а в третьем… (далее было тщательно зачеркнуто). Если вы немедленно покинете Гасана, то роботы сразу потеряют к вам интерес. Вы спасете себя – бегите!»

Я не обратил внимания на предупреждение, я задыхался от обиды, негодования: что я такого сделал плохого для нее! Слезы наполнили мои глаза – я уже ничего не видел перед собой, однако странная тишина в зале насторожила меня. Я оглянулся.

Актеры на сцене, бизнесмены во фраках и смокингах стояли или сидели в напряженных позах, выпуча глаза и зажимая себе носы, все прочие удивленно смотрели на первых. Так продолжалось секунд двадцать, потом послышалось чихание. Взгляды людей скрестились на мне. Я попятился. Фараон на сцене выхватил из-за пояса палаш и указал им в мою сторону.

– Убейте его!

Чихающая толпа кинулась ко мне, но ее опередил Гасан. Он затолкнул меня в лифт, и мы начали подниматься вверх, но вскоре лифт остановился, а свет на потолке его погас. Гасан с кряканьем пробил топором дыру в кабине и рывком распахнул ее. Мы выскочили в коридор. С лестницы вырвалась чихающая толпа, и мы понеслись по коридору, как две белые тени. Около одной двери Гасан остановил меня и попытался открыть ее, но роботы в мгновенье оказались рядом. Мы снова кинулись вперед и по второй лестнице припустили вверх, а за нами метрах в десяти катилась воющая толпа.

Наконец мы выскочили на последнюю площадку, над которой в потолке виднелся черный люк. К нему вела узкая металлическая лестница. Гасан толкнул меня к ней.

– Поднимайся, я задержу их.

Он спустился на несколько ступенек вниз и принял на топор яростный удар фараона. Они загородили проход и остановили роботов.

Я взбежал наверх и поднял крышку, увидел над головой крупные яркие звезды, позвал Гасана, и едва он выскочил, я немедленно захлопнул люк и задвинул засов.

Гасан, тяжело дыша, отбросил топор, посмотрел на наручные часы – оставалось двадцать минут до полуночи. Он поднял голову вверх и указал пальцем на желтую звезду.

– Она должна появиться через двадцать минут.

– Что это?

– Это поток энергии – он уже более часа пронзает вашу Вселенную, но если он появится здесь через двадцать минут, то нас уже не будет в живых.

Снизу в люк начали колотить чем-то тяжелым. Я поискал глазами пожарную лестницу, но Гасан отрицательно качнул головой.

– Нет. Они расстреляют нас. Ты им нужен живой, но и мертвый хорош.

Я сжал Гасана за плечи и, спокойно глядя ему в глаза, спросил:

– Объясни, что происходит?

Гасан скривился лицом.

– Это невозможно объяснить в двух словах.

Он снова глянул вверх и облегченно вздохнул – звезда уже была похожа на маленький диск Гасан оживленно схватил меня за руку.

– Станция увеличила скорость. Через несколько секунд поток энергии будет здесь.

– И что потом?

– Потом я приму душ – измотался на вашей грешной Земле.

Рядом затрещали доски люка. Мы отступили в сторону и повернулись к нему спиной. Гасан протянул мне сигарету, щелкнул зажигалкой, я чуть склонился над огоньком, и вдруг заметил, как пестрые огни рекламы, что мелькали со всех сторон на короткое время заслонил ослепительный желтый свет и тотчас погас. А через долю секунды под моими ногами блеснули строчки улиц, и тут же город превратился в яркую точку, а в стороне, как на карте я увидел знакомые очертания Средиземного моря в окружении темных материков, где сверкали белые звездочки городов.

В следующий краткий миг в лицо мне ударило ослепительное Солнце, а голубая планета как мячик улетела в черную бездну. Тут же погасло и Солнце, превратившись в маленькую тусклую звездочку.

Я почувствовал, что теряю равновесие, замахал руками и куда-то начал падать, а мне во след раздался дьявольский хохот Гасана.

– Держись!

Глава третья

Едва ли прошла секунда после того момента, как планета Земля исчезла в глубине черного космоса, а я словно подрубленный упал вниз лицом на что-то плотное и прозрачное и с ужасом посмотрел в ту сторону, где скрылась моя голубая Родина. От сознания того, что я навсегда покинул Землю мне стало плохо. Точно так бывало со мной, когда мне было три года и я видел, что моя мама, не замечая меня, уходит куда-то быстрым шагом, а я растерянно глядел ей в след, потом падал на пол и пронзительно кричал, бил руками и ногами до тех пор, пока она не возвращалась. Но сейчас я лежал на прозрачном полу и боялся расплакаться, чтобы не потерять из виду маленькую звездочку, которая там, далеко, называлась Солнцем. Я безумно завидовал тем, кто в это время на Земле нежился в постели или болтался по городу, стоял в очередях за мылом – о, как бы я хотел стоять целый год или даже десять лет в очереди за мылом. Я понимал, что это счастье, это блаженство стоять в очереди…

Но из-за моей спины молниеносно вылетали все новые и новые ослепительные звезды с кровавыми протуберанцами и вскоре они закрыли мое Солнце – из глаз моих хлынули слезы.

Я медленно поднялся на ноги, смутно заметил, что рядом стояли два кресла, а между ними стоял столик с чашками кофе и газетами, а метрах в десяти от меня ухал под холодным душем Гасан.

Я сел в кресло, посмотрел вверх – белые точки звезд стремительно падали на меня и в долю секунды, страшно увеличиваясь, пролетали мимо. Всюду, куда бы я не глядел, происходило быстрое или медленное перемещение звезд, словно миллиарды светляков резвились в черной пустоте.

В моей душе было так тяжело, что казалось, будто жизнь покидала меня.Ко мне подошел Гасан, одергивая на теле сафари, и сел напротив, взял чашку с кофе, отхлебнул.

– С какой скоростью мы летим? – спросил я.

Гасан огляделся по сторонам.

– Думаю – со скоростью один парсек в секунду, но это начальная скорость – мы разгоняемся.

– А какая предельная?

– Триллион парсеков.

– В секунду?

– Да, в секунду.

– И это все?

– Нет – есть гугол, а проще говоря, Станция может пронзить Вселенную в одно мгновенье, но для этого нужно погубить тоже гугол звезд, а это нецелесообразно… Во всяком случае ты дорого обошелся нашей планете.

– Цыплятус?

– Нет – Центавру.

В моей разгоряченной голове никак не укладывалось то, что мы летели с огромной скоростью без всякого корабля.

Вдруг против меня появилось кресло, а мгновенье спустя я увидел в нем молодую женщину в белом костюме для верховой езды, в черных сапогах с высокими голенищами. Она закинула ногу на ногу, подалась вперед и положила на колено правую руку, в которой она сжимала короткий стек; левая рука свободно висела вдоль тела – это положение незнакомка не меняла во время разговора. Она была блондинкой с короткой прической. Меня поразили ее огромные глаза, в которых зрачки блестели и меняли тональность каждую секунду в зависимости от того, что она говорила.

В первое мгновенье я не знал что сказать, тем более что меня смутило выражение разочарования в лице молодой женщины, которая в первые секунды очень пристально смотрела на меня.

Я подумал сколько лет ей: 16, 20 или 25?

Глаза незнакомки на короткое время потемнели, она улыбнулась.

– Не гадайте, мне 25.

– Кто вы? – спросил я.

– Шеф разведки и контрразведки планеты Центавр – Орнелла.

Глава четвертая

Я посмотрел на Гасана – он сидел за столом, опустив голову на кисть руки и что-то рисовал пальцем на лакированной столешнице. Орнелла слегка хлопнула стеком по голенищу сапога – я обернулся, мне не понравилось то, как она окликнула меня, но решил пока не подавать виду.

Орнелла мягко улыбнулась.

– Я хотела увидеть вас, Евгений, и поэтому чисто по-женски не удержалась…

Ее удивительные глаза, ослепительная привлекательность и слова о том, что она шеф разведки и контрразведки – смешали все мои мысли, но тем не менее я собрался и деловито спросил:

– А как ваше отчество?

Гасан тихо ответил:

– У нас нет отчества.

В глазах Орнеллы появился зеленый огонек. Она жестом руки остановила Гасана и с легкой задумчивостью, которая мне показалась нарочитой сказала:

– Насколько я помню – мою маму звали Ольгой – так звучит ее имя на вашем языке. Стало быть вы, Евгений, можете обращаться ко мне: Орнелла Ольговна…

Я в изумлении подпрыгнул в кресле.

– Ольговна?

Орнелла кивнула головой.

– Да, Ольговна, – она чуть подалась вперед ко мне и ласково спросила, – а ваше отчество?

– Сергеевич.

– Значит вашу маму звали Сергеем?

– Да нет же! – удивленно вскрикнул я, – мою маму звали Викторией.

Гасан закатил глаза вверх и потряс головой.

– Евгений, неужели ты не понимаешь, что у нас матриархат.

Я трудно кашлянул и откинулся на спинку кресла, мне было не по себе, к тому же Орнелла вела себя как-то странно: она иногда чуть трогала меня за руку, впрочем, странно по землянским меркам, но я постоянно ощущал внутренним сознанием, что эта женщина едва ли не каждую минуту по разному относится ко мне и это отношение чаще всего неприятное – ее словно что-то раздражало во мне. Тем не менее, желая поддержать разговор, я продолжал:

– Это было у вас всегда?

Орнелла дружелюбно улыбнулась, ее зеленые глаза стали небесно-голубыми.

– Нет, 150 миллиардов лет назад, до создания Станции слежения и перемещения – был патриархат. Мы тогда находились на вашем уровне развития, однако с созданием инкубаторов женщина смогла полностью раскрепоститься и заняться наравне с мужчиной наукой, культурой, политикой и управлением государством, а так как изначально женский мозг сильнее и гибче мужского, то мы – женщины – вскоре вытеснили мужчин из всех сфер политики, искусства, культуры и управления государством.

Я растерянно спросил:

– А чем стали заниматься мужчины?

Орнелла с ненатуральной задумчивостью посмотрела вверх и очень просто ответила:

– Точно не знаю – ведь столько лет прошло, но по моему они работали в низших сферах.

Я ощутил в душе легкий испуг: а не готовили они мне, центавры, тоже «низшие сферы». Перед моим мысленным взором сразу мелькнули рабы древнего Египта, которые надрываясь, со стонами тянули огромные блоки для пирамид фараонов – неужели у них рабство…

Я смахнул с лица холодный пот и, чувствуя, что мой голос почему-то стал дрожать, спросил:

– А что это такое – «низшие сферы»?

– На вашем землянском языке это означает – на подхвате.

Я осторожно перевел дух, Гасан взял со стола газеты и ушел в угол. Я посмотрел ему во след и отрицательно покачал головой.

– Извините, Орнелла, но вы сказали, что женский мозг сильнее мужского, однако на примере землян такого не скажешь.

– А вы, Евгений, посмотрите на ваших малышек – они умнее, резвее мальчишек во много раз, но потом, когда начинается биологическая подготовка к материнству наступает регресс, а если убрать биологическую подготовку, то женский интеллект к двадцати годам становится в сто раз выше мужского.

– М-да, – сказал я задумчиво, – что у вас за мир такой… и любви нет?