Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Николай Языков
Жить душе приходилось
В ипостасях различных:
Был я гипербореем
И потомком был их —
И словеном, и русом,
Но всё это в тумане
Очень древних преданий
О свершеньях былых…
Посреди океана под Полярной звездою край чудесный простёрся, где мне жить довелось под священной горою[3], где повсюду был климат мягким, и безмятежно в том краю всем жилось. День там длился полгода – солнце не заходило, и настолько же долго ночи был там черёд. Вот туда-то спустились Боги в огненных птицах, наплодили титанов – богатырский народ. А потом от титанов мы пошли и в науках, и в уменьях различных были мы им под стать: знали море, по камню и металлу работу и военное дело, и умели летать…
Нам полярные сутки были битвой гигантов – злого демона ночи с добрым солнечным днём, и, хотя расселились мы, потомки титанов, вплоть до знойного Юга, свято помним о том. К Югу ж смена дня ночью ритму жизни подобна, человек не считает эту смену борьбой, мы же знали с пелёнок – Зло и Тьма нераздельны, но Добро вместе с Солнцем этот выиграют бой. И мы были готовы за Добро, не считаясь, жизнь отдать, разрывая сети липкие Зла, и по белому свету наши бились дружины, их на крыльях лебяжьих слава всюду несла.
Но случилось несчастье: вдруг наш остров счастливый, всё от предков наследство поглотила вода, лишь окраины наши уцелели, но вскоре море с сушей всё злее стали жечь холода. Род за родом на полдень отправлялись, подолгу по пути отдыхали, но до моря дошли в тёплых странах, а в песнях лес и степи, и горы, и могучие реки всё забыть не могли…
Мы тогда говорили на едином наречье и повсюду на свете оставались семьёй, но шли тысячелетья, и условия жизни, и те, с кем породнились, разделяли с роднёй.
Так пеласги[4] возникли, также индо-иранцы[5], а за ними – другие там, на Юге, из нас, но все родиной древней край за ветром Бореем, что лежит под волнами, поминали не раз. Время шло, притянули многих ариев[6] степи, что так были похожи на родной океан, и оттуда на Запад их потомки шли, кимры[7], скифы, позже волнами и другие… В туман прошлых тысячелетий погрузилась их память, затерявшись навеки на неведомом дне, и с пришедшими раньше начинаются войны и вражда вековая к позабытой родне… Так ни Рим, и ни греки не признали потомков древних гипербореев в бородатых[8] лесных вдруг возникших соседях, ну а те обратили мир античный в руины и осели на них…
Часть же гипербореев оставалась на месте, где студёное море замерзало не всё, и по рекам, озёрам расселилась южнее, выжигая под пашни часть дремучих лесов. И, язык сохраняя древний, бывший единым, и что им по наследству перешло от Богов, племена постепенно те края обживали, где достаточно было от природы даров и земли плодородной, где округа по нраву и незлые соседи… Проложили пути, чтоб могли все собраться для торгового дела и военных походов, иль на помощь придти.
Протоарии[9] эти по вождям (и по братьям) двум, Словену и Русу, стали имя носить (по словенам славяне стали зваться в дальнейшем, по загадочным русам имя дали Руси)…
И построены были грады Старая Руса и Словенск, что Великим наречён был молвой, а три тыщи лет позже Новый город[10] был срублен, что на месте Словенска по сей день молодой…
ТУМАН И ПАМЯТЬ
Как в чёрно-белом фильме на экране,
Там, за рекой, похоже, лес в тумане
То исчезает, то мелькнёт на миг.
Туман как будто памяти рукою
Стёр город вместе с парком над рекою,
И – ничего, похожего на них.
Лишь берега с неведомою чащей,
Испуганными птицами кричащей,
И вёсел наших приглушённый скрип,
И хорошо, когда бы наших только,
А если рядом кто? Откуда, сколько?
Но замерли – и только птицы всхлип…
Здесь городу сегодня лет под тыщу,
Но пал туман, и снова будто слышу
Я те ладьи и сердца громкий стук
У горла где-то… Вдоль реки гуляю
С собакой и почти не внемлю лаю,
Но той поры я помню каждый звук…
У всякого – своя ладья в тумане,
И берег – свой, что и страшит, и манит,
Но память общая нас душами роднит:
Тот скрип весла стал нам на всех началом,
И берег тот стал нам на всех причалом —
Он самый, что теперь одет в гранит…
И другие славяне населяли Европу, те, что с кельтами вместе там от кимров пошли, впрочем, как и германцы, чьих родов меньше было, но на Тибре[11] назвали и славян[12] так по ним.
Мореходами были и военным народом, знали толк в управленье и торговых делах русы касты варягов[13], что известными стали грекам в Трое[14], в Египте и на многих морях. Базой флота варягов и столицей их братства, по названью Заморье, был Варрангер-фиорд – между нашим Рыбачьим и норвежской землею[15], в нём их гордое имя и поныне живёт.
Быстроходные струги для хожденья по рекам, флот лодейный для моря русы изобрели, и не зря скандинавы[16] для набегов пиратских переняли позднее эти их корабли.
Зная русов таланты, их охотно на службу приглашали в соседних и далёких краях, и князей из варягов, воевод и гвардейцев, и купцов привечали в землях и городах…
Есть на озере Нево[17] посреди водной глади Валаам, святой остров, там стараньем волхвов мудрость предков хранилась, наша древняя вера в триединого Бога[18] и двенадцать Богов, ипостасями бывших для Него в наших душах, что вели их по жизни между Злом и Добром.
ВАЛААМ
Не ведаем, бывал ли здесь Христос[19],
В краях, что нам дарованы от Бога,
Но Первозванный ученик принёс
Благую весть на Валаам – дорога
Сквозь дебри и болота пролегла
Сюда ему, допрежь принять мученья —
Праматерь наша уж давно ждала
Свидетеля Сыновья воскрешенья…
Сюда пришли те три волхва назад,
Отметив Рождество Христа дарами,
Теперь Андрей-апостол как собрат
Был встречен на священном Валааме.
Сомкнулись вера предков и Христа
Любовь и Благодать, и душ спасенье,
Став Русским Православием… Креста,
Восьмиконечного, живём под сенью,
Андрея чтим святых первее всех,
И Мать Небесная дает нам силы
Беречь рубеж, что был вручён навек
Как богопограничье здесь, в России.
Тернист наш путь, мы – блудные сыны,
Грешны, но в Храм вернулись с покаяньем,
Мы памятью души Христу верны,
Тысячелетним противостояньем
На этом пограничье… Шли века,
Мы в круговой бывали обороне,
Меч уставала поднимать рука,
Дух испускали мы в предсмертном стоне
И погибали, чтобы восставать,
Храня рубеж земной, рубеж духовный,
Мы, может, не совсем – святая рать,
Но связаны с Ним пуповиной кровной.
Тихи теперь военные поля —
Рубеж проходит через наши души,
И в них у каждого из нас своя,
Увы, последняя, полоска суши —
Святой земли – тот самый Валаам,
И за него лишь он один в ответе,
И каждый оберечь обязан сам
В своей душе, коль хочет жить на свете…
Меж островами вдаль волна бежит
От Валаама, за волною – звоны,
Их отзвук долго над водой дрожит,
Порой напоминая чьи-то стоны
Иль всхлипы… Вдруг оборванной струной
Замолкнет он тревожно и печально —
Лишь русскому (не тщится пусть иной)
Здесь – целый мир, как есть он изначально…
Не ведаем, бывал ли Сам Христос
На острове, священными волнами
Омытом, но Он в души нам привнёс
Наш личный Валаам, что есть мы сами…
Здесь «соавтор», доселе продолжавший внимать мне благосклонно, пока я завершить не решил сагу первую этой песней о Валааме, вдруг заметил, что сильно память я обеднил. Так большая поэма с незнакомым названьем большинству нас в России появилась на свет и о многом потомкам славных гипербореев, предваряя вопросы, подсказала ответ:
СТРАНА ЛЕБЕДИЯ
ОСЕННИЕ МЕТАМОРФОЗЫ
Как Осень каждый год мне жаль! —
Следы сплошного увяданья
Она сжигает… Скрыть страданья
Цветастая не может шаль.
Её хозяйка топчет в луже,
Обезображенной ждёт стужи,
Чтоб та ожоги остудила
И наготу под снег укрыла.
Что происходит с ней потом,
Под снегом кто её врачует,
Зима ль сама над ней колдует? —
Не знаю ничего о том…
Но вот, по Солнцу выйдут сроки,
Зима осилит путь далёкий —
К оси земной, к волхвам полночным,
Чтоб власть взять снова в час урочный.
А Осень, сбросив мокрый снег,
Встаёт девицей молодою
И просит звать её Весною,
Красой ошеломляя всех.
И начинается веселье,
Скворцы справляют новоселье,
Сады цветут, лес зеленеет,
И Солнце всё сильнее греет.
Уж миновал душистый май,
Жара пошла, гремели грозы.
От солнца выгорели косы,
Созрел богатый урожай.
Весна состарилась вновь в Осень,
Заметной сильно стала проседь,
Вконец заботы подкосили,
Но молодиться копит силы.
Так с сотворенья мира дней
Метаморфозы повторялись,
И никогда не ошибались
О проекте
О подписке
Другие проекты